Так, собраться с мыслями, от похмелья чем-нибудь закинуться, ноги в руки – и в Совет на всех парах!
Заморачиваться с подбором одежды было некогда. Натянул вчерашние вещи, предусмотрительно вычищенные домашними ботами. После, невзирая на некоторую слабость в коленях, кубарем скатился с лестницы второго этажа. И замер. Внизу, в большой, минималистично обставленной гостиной, забившись в угол дивана, спала молодая темноволосая галма. Тан озадаченно скривил губы: откуда взялась? Постоянных он давно не держал. Неужто вчера, в хлам укурившись, заказал первую попавшуюся из стандарта? Словно в ответ на его мысли, галма прерывисто вздохнула и подтянула ноги к животу, съёживаясь ещё больше. «Замёрзла, что ли?». Мысль эта была как несвоевременна, так и нова. Удивляясь внезапно возникшему чувству жалости, он шагнул к дивану, поднял упавшее одеяло и осторожно накрыл её. Галма тотчас же открыла глаза, словно и не спала, увидела Тана и резко дёрнулась, закрывая руками голову. Она не издавала ни звука, только тонкие её руки крупно вздрагивали, выдавая напряжение. На запястьях расползлись тёмные пятна синяков.
Тан-Дарк с силой потёр лицо и запустил пальцы в волосы. «Ничего не помню. Я её бил? А хоть и так – бил, и что? Не она первая, не она…». Он не успел додумать мысль о том, что избиения галм отлично вписываются в программу нормального отдыха, как накатил приступ головокружения, и комната завертелась шальной каруселью.
Он кулём осел на пол, сжимая ладонями готовую взорваться голову. Галма испуганно соскочила с дивана, замерла неподалёку, тараща и без того огромные глаза. Потом сделала шаг навстречу, потянула руку, словно желая как-то помочь, но Тан заревел диким зверем:
– Сгинь, болванка, не отсвечивай!
Она сорвалась и выбежала из комнаты, зажимая рот ладонью. Тан, выждав ещё пару минут, осторожно поднялся, стараясь держать голову ровно. Вышел из квартиры, запер дверь личным кодом, исключающим открытие замка кем бы то ни было, кроме хозяина. О том, что в доме осталась галма, он и думать забыл.
Передвигался сторожко, намного дольше обычного. Мыслилось также вязко, поэтому, лишь поднявшись на крышу, где располагалась посадочная площадка инмобов, он додумался вызвать служебный транспорт. Ждать пришлось довольно долго: из-за бурана слетели все привычные маршруты, центрам распределения в спешном порядке приходилось прорабатывать новые с учётом постоянно изменяющейся обстановки. Впрочем, гражданский транспорт сегодня вовсе не работал. Мокрые ледяные хлопья то и дело летели за воротник щегольского пальто, заставляя вжимать голову в плечи. Модные ботинки намокли в мгновение ока. К прилёту инмоба Тан продрог окончательно и стократно проклял собственную тупость.
Совет тянулся долго и муторно. Тан неприкрыто страдал. То воздуха в идеально выверенном микроклимате зала не хватало, то экспрессивная речь очередного докладчика, призывающего обрушить все кары небесные на головы отступников, внезапно растягивалась в лишённую всякого смысла мешанину гласных звуков. Время от времени, выныривая из мутного полузабытья, он пытался осмыслить услышанное: земледельцы Шефы, эти воистину тупые животные, обладающие коэффициентом, который даже меньше, чем у трибов-ремесленников, взбунтовались? Напали на функционалов охраны? Перебили их, захватили инмобы и сейчас прорываются сквозь взбесившийся буран к Эл-Малхуту? Шед знает что! Да это же невозможно! Наверное, он всё ещё дома, валяется в бредовом полусне – после транс-травы такие реальные глюки не редкость. И не вырвешься теперь, пока само не отпустит. Ладно. Главное, не делать резких движений, потому что и дурнота здесь более чем реальная. Тан сидел, тупо уставившись в одну точку, не замечая косых взглядов. В голове творилось чёрт-те что. Совершенно неуместно проявившись из блаженного незнания, прокручивались картинки вчерашней ночи, но сцены насилия, сейчас всплывшие в памяти во всех подробностях, вопреки обыкновению, вызывали только брезгливость. Тан с удивлением осознал, что оценивает свои же поступки как сторонний наблюдатель. И, справедливости ради стоило отметить, вёл он себя ночью как самый что ни на есть законченный пассай. В мозгах при этой мысли что-то бумкнуло, вслед за чем накатила уже ставшая привычной тошнота, но выйти вон не было никакой возможности. Тан сцепил зубы и почти отключился от происходящего.
Он пришёл в себя после резкого тычка в бок. Молодой элоим из недавних скороспелок, которого активно продвигал влиятельный папаша, кивком головы указал на огромный голографический экран, развернувшийся в середине зала заседаний. Судя по хмурым физиономиям всех участников, вряд ли им сейчас доведётся любоваться на растущие графики благоденствия элоимских столпов общества.
Бывший до этого матовым экран вдруг ярко полыхнул голубым цветом такой частоты и яркости, что у Тана мгновенно запульсировало в висках. Похоже, недомогание почувствовал не только он, потому что многие непроизвольно схватились за головы. Вырвиглазное свечение пошло мелкой рябью, и уже через секунду стало понятно его предназначение: за пестрящей сетью помех возникла объёмная фигура элоима, рассмотреть, а уж тем более опознать которого было невозможно.
Зал замер. Тан видел, как подался вперёд Слак-Поц – резко, словно хищник перед прыжком, сокрушающим хребет жертвы. Он даже зубы оскалил, пусть на секунду всего, но от этого зрелища по спине Тана прошла волна мурашек, а ладони непроизвольно сжались в кулаки.
Свечение немного поблёкло, стало вполне терпимым, однако облик таинственного элоима по-прежнему оставался непроявленным. Можно было разглядеть лишь контуры фигуры. Он сидел в кресле, за столом, положив перед собой руки. После недолгой паузы, во время которой в зале заседаний нарастало напряжение, элоим откашлялся и произнёс надтреснутым голосом:
– Правила вежливости предписывают мне поздороваться, то есть пожелать всем вам здоровья. Но я этого не сделаю, потому что единственное, чего я желаю вам, представителям так называемой элиты, это смерть. Вот о ней и поговорим, пожалуй. – Инкогнито, поведя плечами, подался назад, будто ища опору для спины. Пальцы его, сведённые в «замок», едва заметно подрагивали, но голос звучал размеренно и спокойно. – Эл-Малхут погряз в пороках – ваших пороках, тайные и явные правители Зимара. Весь Зимар давно уже трудится не ради общего блага, а сугубо для удовлетворения ваших неуёмных желаний и ублажения извращённых вкусовых рецепторов. Вы жрёте нас, людоеды, жрёте, сыто отрыгиваете – и требуете ещё. Что дают ваши сотворённые миры зимарскому обществу? Ничего. Это ваши игрушки – очень дорогие игрушки, которые для вас зарабатывают тяжким трудом все остальные. Что вы так возмущённо округляете глаза, о самопровозглашённые высшие? Не знали? – Элоим саркастически хмыкнул. – Да, наверняка даже не подозревали. Конечно, что вам тупые и забитые земледельцы? Или отверженные трибы-чернорабочие? Или сосланные в пожизненную ссылку, на край света, в вечный холод Лаваны научники, позволившие себе быть умнее, чем это допустимо для удачной карьеры? Так, пыль под вашими ногами. Но теперь всё изменится. Уже изменилось – бесповоротно. А вы даже не заметили, вы всё так же уверены, что поправите ситуацию одним щелчком наманикюренных пальцев. Глупцы…
– Кто… ты… такой? – Слак-Поц клокотал от ярости, слова давались ему с трудом.
– Ты знаешь меня, Слак. – Голос инкогнито зазвучал приглушённее, в нём прорезалась усталость. – И я тебя знаю. Слишком хорошо знаю, чтобы заблуждаться на твой счёт. Когда-то давно, в другой жизни, немало ориго было выпито вместе. Тогда мы были молоды и глупы, каждый по-своему: я – безоглядным доверием к тебе, а ты – непомерной своей гордыней, которая тебя и пожрала в конечном итоге. Я же, смешно сказать, до последнего верил, что ты спасёшь моего мальчика – даже когда уже знал, кто ты есть на самом деле. Моя главная ошибка заключалась в том, что я судил людей по себе. Я бы спас твоего сына. А ты – походя утопил моего.
– Ах-хр-р… – нечленораздельный рык вырвался из горла Слак-Поца. Он схватился за горло, рванул ворот кетонета. – Так это ты! Не сдох до сих пор? Тварь, живучая тварь!
