Эви довольно улыбнулась, но этого никто не заметил: родители самозабвенно целовались, Павел медленно возвращался из сонной тьмы, а звёзды, как обычно, были заняты исключительно собой. Всё шло своим чередом и по заведенному порядку.
Убедившись в незыблемости малого мира, она закрыла глаза и посмотрела.
Вверх…
Дом сверху выглядел игрушечным и продолжал уменьшаться, после совсем пропал, растворился в густой зелени Леса. И Лес вскоре слился с тающим лоскутом материка, и материк канул в море, и море превратилось в озеро.
А потом упали звёзды, упали и придавили – но всего на мгновение, потому что она сделала вдох и стала больше, чем это чёрное небо, а после – больше, чем высокое небо, наполненное светом Меру, а дальше расширялась ещё и ещё, уже ничего не боясь.
Крошечная Зена ускорилась неимоверно и принялась описывать виток за витком вокруг всплёскивающей протуберанцами Меру. Потом и Меру, уменьшившись до размера точки, понеслась по спиралеобразной орбите к центру своей галактики. Все прочие звёзды делали то же самое. Эви, наблюдающей со стороны, казалось, что пространство с огромной скоростью втягивается в какую-то гигантскую воронку. Происходящее не несло угрозы – в локальном времени всё шло своим чередом, это Эви пребывала вне общего потока. Она снова расширилась и увидела прозрачную «ягоду» своей вселенной, которая сияла сильно, незамутнённо. Рядом с ней, соприкасаясь стенкой тонкой оболочки, светилась другая «ягода», в которой где-то яркой точкой горело Солнце, согревающее маленькое семечко Земли. В «ягоде», соседствующей со «срединным миром», Эви узнала Зимар. Она прислушалась к себе. Воля и покой наполняли её. «Любовь никогда не перестаёт…», – эхом пришла полузабытая цитата. «Любви хватит на всех», – мысленно ответила она и сделала вдох…
Свет был везде, и в нём играли дети.
– Ну ядна, на, азьми, тойка бойсе не уяни! Он зе мок язьбиться!
Рыжеволосая малышка, пребывающая в чудесном возрасте всё на свете отрицающей трёхлетки, сидела в позе лотоса и тянула пухлую ручонку к русоволосому мальчику, серьёзно глядящему на неё тёмно-вишнёвыми глазами. Немного поразмыслив, он подался вперёд, подставляя ладошки, сведённые «ковшиком». Девочка расцвела в победоносной улыбке и разжала пальчики. На гранях прозрачного куба сверкнуло солнце, на миг он завис, и Эви успела увидеть, как в густой темноте внутри него мерно качнулись три светящиеся «ягоды» миров. Потом куб медленно кувыркнулся и мягко опустился в руки мальчика. Тот осторожно встал, крепко держа сокровище. Свет потянулся к детям, окружил их мягким ореолом. Мальчик разжал пальцы, и куб повис в Свете.
Глаза малышки заблестели, она прерывисто вдохнула, но брат, взяв её за руку, проговорил:
– Не плать. Так нузьно. Пусь тут пока побудет. Выластем спелва, а потом лазбелёмся, сто делять.
Эви рассмеялась – тихо-тихо, чтобы никого не потревожить, и открыла глаза: навстречу надёжным рукам отца, навстречу молочной неге матери, навстречу жизни.
А в это время (точнее, в его отсутствие), сидя у корней дуба, крона которого терялась в облаках, Шивайни смотрел на багровую звезду. Она всё так же, как и целую вечность назад, истекала плазмой и никак не могла умереть. Смерть – слишком большая роскошь в мире вечного покоя. За что ей выпало такое мрачное воплощение, он не знал. Да и какая разница? У каждого свой путь в Свет.
В ветвях зашуршало, потом вниз посыпался мелкий сор, и два быстрых прочерка – сероватый и буро-рыжий – молниеносно проскочили по стволу, вереща пронзительно и возбуждённо. Шивайни провёл их взглядом и ухмыльнулся – не иначе, скоро стоит ждать пополнения в йолупневом семействе. Парочка продолжила резвиться где-то в кроне, ничуть не смущаясь постороннего. Шивайни отряхнулся от древесного мусора и медленно поднялся на ноги. Пора, пожалуй…
Он шёл не торопясь, потому что знал, что не может опоздать. Всё, что должно, уже случилось – и ещё не раз случится вновь. Так было, так есть, так будет. Когда уходят боги – просыпаются люди.
Трава поначалу расступалась, но потом поняла, зачем он пришёл, и принялась ласкаться к босым ногам. Вскоре она едва слышно запела что-то тягучее, на одной ноте, заплетая свои шёлковые сети, но Шивайни мягко оттолкнул первые нити «колыбели». Чуть позже, не торопи…
Он стянул с себя длинную белую рубаху, наслаждаясь ощущением скользящего по телу шёлка, но, едва сняв, без сожалений отшвырнул подальше в траву. Проверяя карманы, провёл руками по широким штанам, держащимся только на кулиске, – и удивлённо хмыкнул, обнаружив что-то в одном из них. Раскрыл ладонь. Пару секунд всматривался в найденное, потом покачал головой, как будто соглашаясь с собственными мыслями.
Жёлудь он посадил здесь же, на поле вечного сна. Что ж, старый дуб намекнул более чем прозрачно. Всему своё время. Прорастёт когда-нибудь.
Вторая находка озадачила его куда больше. Он долго читал, морща лоб от усилий и бормоча себе под нос полузабытые слова чужого языка – одного из бесчисленных множеств, которые сам и создавал когда-то.
Времени нет. Солнце светит. Земля летит.
Времени нет. Солнце светит. Земля летит.
В тёмных галактиках зреют чужие дети.
В тёмных галактиках зреют чужие дети.
В рай силурийский спускается трилобит.
В рай силурийский спускается трилобит.
Ветер.
Ветер безумеет. Шива танцует твист,
Ветер безумеет. Шива танцует твист,
звёзды грохочут в полосках тигровой шкуры,
звёзды грохочут в полосках тигровой шкуры,
знаком змеи замыкается квадратура,
знаком змеи замыкается квадратура,
юзом на свет продирается василиск.
юзом на свет продирается василиск.
Тонны песка заметают мои следы.
Тонны песка заметают мои следы.
Я летописец дней, что упали с дуба.
Я летописец дней, что упали с дуба.
В этом сценарии прожито столько дублей,
В этом сценарии прожито столько дублей,
что умирать логичнее молодым,
что умирать логичнее молодым,
но...
но...
Времени нет, солнце светит, трава растёт,
Времени нет, солнце светит, трава растёт,
дети рождаются, пчёлы приносят мёд –
дети рождаются, пчёлы приносят мёд –
этот период пока не дошёл до края
этот период пока не дошёл до края
плоской Земли. Я пишу, ничего не зная.
плоской Земли. Я пишу, ничего не зная.
«Котики» вербы цветут, вытесняя вайю.
«Котики» вербы цветут, вытесняя вайю.
Шива танцует с ветром лихой фокстрот.
Шива танцует с ветром лихой фокстрот.
Шивайни грустно усмехнулся, вглядываясь в угловатый росчерк подписи. Та-ли… Смешная девочка. Живая.
Нет, танцевать он не будет. Не в этот раз.
Трава приняла не сразу – похоже, обиделась, что недавно отбросил. Но быстро простила, потянулась доверчиво, принялась плести ажурную сеть, запела, уговаривая, упокаивая, убаюкивая…
Он закрыл глаза и уснул, как жил, – с иронической улыбкой.
__________
[1] Меритократия (от лат. meritus— достойный и греч. – власть), букв. – власть, основанная на заслугах.
