Итак, в том, что касается «материала древней истории» авторами брошюры не сделано ничего, а о том, что сделано без них, они имеют достаточно смутное представление. Вообще же исследования такого рода действительно могут показать стилистическую или ритмическую однородность или неоднородность текстов (т. е. распределить исследуемые тексты по группам), но дальнейшее — уже вопрос интерпретации. Так, «ритмическое единство» гомеровских поэм (особенно при отсутствии современного им сравнительного материала) может указывать и не на одного автора, а на принадлежность к одному историко-литературному пласту. Выбор той или иной из различных интерпретаций, допускаемых результатом количественного анализа, будет зависеть от других — выводящих за его пределы — критериев. Убежденная поборница «точных методов в стиховедении», М. Г. Тарлинская пишет (ук. соч., с. 185): «Использованные нами критерии оценки стиха не могут претендовать на окончательность суждений при решении столь сложных проблем, как хронология и атрибуция; это относится вообще к любым другим отдельно взятым критериям. Такие проблемы могут быть решены только при использовании самых различных критериев в совокупности».
А теперь перейдем к более существенному вопросу — к рассмотрению «статистики древних затмений» (§1.1), которой в аргументации Постникова и Фоменко отведена ударная роль (недаром они начинают свое изложение именно с нее). Более интересна она и для нас, поскольку здесь мы можем обратиться к конкретному материалу и поскольку при предельной простоте и общедоступности математического содержания этого раздела мы получаем возможность разобрать его аргументацию целиком и всесторонне ознакомиться с типичным (и важным в общей концепции авторов брошюры) образцом «новых статистических методик».
Опять длинная выписка из брошюры:[26] «Идея использовать имеющиеся в древних документах сообщения о затмениях Солнца н Луны для датировки этих документов появилась еще в XVI в. ... Однако астрономические соображения обычно комбинировались при этом со всем комплексом имеющейся у историков информации и потому лишались надежности и определенности чисто астрономических данных. Морозов предложил методику непредвзятого астрономического датирования, состоящую в том, что из текста извлекаются характеристики затмения и на основе астрономических таблиц чисто механически выписываются даты всех затмений с этими характеристиками. Непредвзятость отражается в том, что не обращается внимания ни на какую иную „неастрономическую” информацию. Это четко выделяет астрономический субстрат проблемы и препятствует прикрытию авторитетом астрономии шатких построений историков» (с. 3–4).
Прежде чем приступить к нашему анализу, укажем на странное понимание «непредвзятости» авторами брошюры. Они видят её, во-первых, в заранее принимаемой (т е. именно предвзятой по буквальному смыслу этого слова) оценке исторической науки как «шатких построений», во-вторых, в сознательном отсечении части (заведомо большей части) информации на основании опять-таки заранее принимаемой (т. е. тоже предвзятой) ее оценки.
Переходя от психологии к логике, обратим внимание на уверенность авторов брошюры в том, что иссеченные ими из целого элементы текста обладают «надежностью и определенностью чисто астрономических данных». Но на чем зиждется эта уверенность? Ведь без внимательного исследования исходного материала никакая верификация выводов вообще невозможна. Налагая вето на подобное исследование, авторы брошюры придают используемым ими понятиям — таким, как «текст» или «характеристики затмения» и т.п., — принципиально нераскрываемый, мистифицированный характер и тем самым немотивированно упраздняют вопрос о сопоставимости используемых ими данных. Для демистификации такой «методики» есть два пути: идти от ее материала или от получаемых в результате ее применения выводов. Начнем с первого — он потребует от нас терпения и обстоятельности.
Сделаем именно то, чего Постников н Фоменко так боятся: попытаемся по возможности детально рассмотреть один из упоминаемых ими фактов в комплексе имеющейся у нас информации. В качестве такого примерного факта возьмем известное по Фукидиду и упоминаемое у других авторов солнечное затмение. Это будет полезно как потому, что трактовке сообщения Фукидида Постников и Фоменко уделяют роль одного из краеугольных камней их построения, так и потому, что фукидидовское описание действительно не тривиально.
«…За описанное Фукидидом, — уверяют нас авторы брошюры, — традиционно принимается затмение 3 августа 431 г. до и. э.,[27] хотя это затмение было частным, а Фукидид описывает полное затмение» (с. 5). Последнее утверждение не аргументировано, но его нетрудно проворить — приведем текст Фукидида (II, 28): Tou d autou qerouV noumhnia kata selhnhn, wsper kai monon dokei eivai gignesqai dunaton, o hlioV exelipe meta meshmbrian kai palih aneplhrwqh, genomenoV mhnoeidhV kai asterwn tinwn ekfanentwn.[28]
Научные (т. е. снабженные точными ссылками на тексты) словари Папе и Лиддела-Скотта[29] позволяют увидеть употребляемые Фукидидом слова и понятия в их историческом развитии. Затмение обозначено непереходным глаголом ekleipw — аорист 3-го л. ед. ч. от глагола ekleipw. В первом значении «покидать» этот глагол употребляется с прямым дополнением, т. е. как переходный. В такой форме он может применяться и для обозначения затмения. См., например, у Геродота (VII, 37): ormomenw de oi o hlioV eklipwn thn ek tou ouranou edrhn afanhV hn out epinefelwn eovtwn aiqrihV te ta malista, anti hmerhV te nux egeneto «…во время сборов царя в поход солнце, покинув свою обитель на небе, стало невидимым, хотя небо было безоблачное и совершенно ясное, и день обратился в ночь», — пер. Г. А. Стратановского). Глагол ekleipw тут употреблен не терминологически, само затмение обозначено словами afanhV hn — «стало невидимым». Но имеем ли мы дело с конкретным описанием полного затмения или со стандартным описанием затмения вообще, из текста не видно. Словоупотребление — свободное до метафорического. Геродот не был очевидцем описываемого явления, рассказ о затмении имеет литературную функцию (вводит разъяснения магов и новеллу о лидийце Пифии). «Астрономический субстрат» неотделим от литературного контекста. Подобное же употребление глагола ekleipw в описании затмения (лунного) мы встречаем и у Аристофана (Nub. 584–586): h selhnh d exeleipe taV odouV o d hlioV thn qruallid eiV eauton euqewV xunelkusaV ou fanein efasken umin, ei strathgei Klewn («Луна покинула свои пути и солнце, тут же спрятав свой светильник, сказало вам, что не станет показываться, если будет властвовать Клеон»). Из подобного сообщения вряд ли можно извлекать «чисто астрономические данные», хотя оно даже снабжено датирующими указаниями: «Когда вы избрали Пафлагонца (т. е. Клеона) стратегом» (V. 581). И тут «астрономическое» неотделимо от литературного. И Геродот, и Аристофан — старшие (по крайней мере в литературе) современники Фукидида.
У младшего его современника — Платона — мы. находим ужо знакомое нам по Фукидиду специфическое употребление глагола ekleipw как непереходного. Речь идет (в «Федоне», 99 d) о «наблюдающих и исследующих затмение солнца» (букв. затмевающееся солнце): oper oi ton hlion ekleiponta qewrounreV kai skopoumenoi. Отглагольное существительное ekleiyiV (первое значение «оставление», «уход» и т. п.) тоже становится термином, когда речь идет о затмениях. Астроном II в. н.э. Клеомед употребляет его с уточнениями: ekleiyiV teleia (или eilikrnhV) — полное затмение; ekleiyiV merikh — частичное (цит. по Лидделу — Скотту). Таким образом, слова ekleipw, ekleiyiV — по крайней мере в терминологическом употреблении — применимы к любому затмению солнца: и полному, и частичному.
