– Это еще кто такой? – не сумев больше поддерживать это странное молчание, поинтересовался Микки, кивнув в направлении рассеявшейся минуту назад дымки.

– Эм, – замялся Хранитель, пытаясь подобрать удачное определение исчезнувшему кудрявому, чтобы не раскрыть Милковичу тайну присутствия в его жизни еще одного наблюдателя. – Мой друг, – уклончиво ответил он, опуская подробности. Хотя, стоило ли ему так опасаться правды? Микки ведь и так был в курсе существования их мира. – Бывший друг, – поспешил исправиться рыжий, недовольный поступком Филлипа, вынудившего его встретиться лицом к лицу со своей самой большой проблемой.

– Еще один радужный? – нервно усмехнулся брюнет, надеясь чуть разрядить напряженную обстановку и отсрочить момент разборок с потерявшимся парнем, на которого он, безусловно, злился.

Просто почему-то сейчас сохранять маску обиженного и разочарованного ему стало так трудно.

Слишком ярко горели зеленые глаза, блуждающие по его лицу, собирая любимый образ воедино, гулко стучало в груди вмиг ускорившее свой ритм сердце, и дрожали руки в желании обнять Йена, а душа Хранителя широко расправила свои серебряные крылья, щекоча изнутри ребра смертного, радуясь неожиданной встрече со своим непосредственным хозяином.

– Да, Лип тоже Хранитель, – восприняв вопрос чересчур серьезно, честно ответил рыжий, кивая, и чуть отпрянул от поддерживающего его под локти Милковича, чувствуя себя недостойным проявленной подопечным заботы. – Но он не гей, если ты спрашиваешь в этом смы…

– Бля, Йен, – усмехнулся брюнет, не позволяя парню закончить, – расслабься, – попросил он, улыбнувшись.

Но Хранитель, наоборот, лишь напрягся сильнее.

– Меня мало интересуют другие задницы, – поделился своими мыслями Микки, осторожно переходя к волнующему его на протяжении недели вопросу. – Мне больше интересно, где все это время пропадала твоя? – и задал его, заглядывая в зеленые глаза с требованием правдивого ответа, не позволяя рыжему даже подумать о том, чтобы разорвать зрительный контакт и отвернуться.

Но взамен ожиданиям получил лишь пару движений кадыка Хранителя, молчаливо искавшего в голове правильные слова.

– Проблемы какие-то? – решил помочь своему парню Милкович, предлагая возможный вариант к объяснению.

– Нет, – прошептал Йен, не желая врать.

– Занят был пиздецки? – поспешил с альтернативой Микки.

И рыжий вновь отрицательно качнул головой, испытывая терпение брюнета на прочность.

– Не мог спуститься, блять? – понимая уже, что правда желанного облегчения не принесет, Милкович готов был согласиться и на ложь.

– Мог, – но Хранитель себе позволить ее не смел.

– Блять, так что тогда, Йен? – не сумев выдержать ровного тона голоса и чуть прикрикнув, потребовал ответа Микки, сжимая челюсти и едва ли сдерживаясь от того, чтобы не схватить, кажется, наконец решившегося на откровение рыжего и не вытрясти из него объяснение.

– Нам больше не стоит видеться, – едва слышно выдохнули обескровленные волнением губы, обрушив на Милковича разом все надуманные за время разлуки страхи и опасения, заставляя брюнета пошатнуться и отступить, благодаря грязной кирпичной стене дома, удачно появившейся за его спиной и послужившей опорой, лишь не упасть на землю.

Собирая ткань легкой куртки каменной кладкой, брюнет медленно сполз по твердой поверхности вниз, оседая и подбирая ноги, не находя в себе сил для того, чтобы продолжать стоять прямо и сопротивляться тяжести тянувшего к земле неподъемного груза неожиданного сообщения.

– Какого хуя, Йен? – прочистив горло от липкого горького непонимания, сковавшего голосовые связки, прохрипел Микки после нескольких минут молчания, поднимая глаза на стоявшего напротив парня, в лице того, лишенном любой эмоции, пытаясь найти хоть малейший намек на возможную шутку.

– Так будет лучше, – прошептал Хранитель, подходя ближе на шаг, окончательно разбивая надежды Милковича на спасение от неожиданно пришедшего в рыжую голову понимания.

– Для кого?

– Для обоих, – соврал Йен, сцепляя руки в замок и выворачивая пальцы, ощутимой болью в хрустнувших суставах пытаясь заглушить другую, разрывающую на части грудь и мешающую дышать.

Хранитель знал, что страдать придется лишь ему, отец обещал об этом позаботиться.

Мы сотрем тебя из его памяти.

– Лучше попрощаться сейчас, пока не стало слишком поздно, Микки, – попытался объяснить он, вспоминая мельчайшие детали размышлений, приведших молодого человека к неутешительному выводу, и слова Верховного, зародившие в его голове первые сомнения.

Сколько у вас времени, Йен? Год? Десять? Пятьдесят? Микки смертен, и каждый новый день приближает его к Старухе на шаг.

– Поверь, я хочу для тебя самого лучшего, – глотая непролитые слезы и давясь воздухом, продолжал Хранитель из последних сил, не отводя взгляда от сжавшегося в комок на земле Милковича, каждым новым словом своим будто нанося брюнету пощечину.

Но остановиться не мог.

Он должен быть честен перед Микки, даже если он никогда больше об этом разговоре не вспомнит.

– Я хочу видеть тебя счастливым, – повторил он, втянув побольше воздуха в грудь, чтобы озвучить страшный вердикт. – Но со мной ты таковым не станешь, – на одном дыхании выпалил Йен и зажмурился, чувствуя десятки острых кинжалов, пронзивших запинающееся сердце безапелляционными доводами.

Вы из разных Миров. Он никогда не сможет представить тебя друзьям или семье, никогда не назовет своим открыто. Думаешь, долго вы сможете прятаться? Хочешь ты для Микки подобного? Готов попросить его променять весь мир на тебя и четыре стены?

– Но…– подал голос Милкович, поднимая голову с колен и стирая с щеки едва ли заметную дорожку влаги. – Я люблю тебя, – прошептал он, захлебываясь сотней других слов и протестов, не озвученных, но подразумеваемых полным отчаяния взглядом.

– Я тоже люблю тебя, Микки, – не сдерживая признания внутри и секунды, выпалил в ответ Йен, не имея больше сил стоять ровно и опускаясь на колени напротив сидевшего на земле парня. – И поэтому должен отпустить, – выдохнул он, потянувшись к брюнету, но тот дотронуться до себя не дал – гулко прорычав на длинные тонкие пальцы, Милкович лишь сильнее сжал кулаки. – Я не могу просить тебя быть со мной, – продолжал Хранитель, уже не сдерживая всхлипов. – У тебя впереди вся жизнь, Микки, новые знакомые и друзья. Ты можешь завести семью и детей с кем-то, настоящим, не таким, как я.

– Ты настоящий, – просипел Милкович, жмурясь, на секунду возвращаясь в памяти в день, когда он впервые убедился в этом.

– Не настолько, чтобы стать твоим партнером по жизни, – качнул головой рыжий, озвучив факт разделившей два мира пропасти. – Я бы отдал все, что у меня есть, чтобы стать обычным человеком, чтобы быть с тобой, – ни грамма сомнения в дрожавшем голосе, – но мне им никогда не стать.

– И, что? – помешал Хранителю продолжить мысль Микки. – Ты просто оставишь меня? – вытирая с лица соль, спросил он. – Скажешь «прощай» и сбежишь как обычно?

– Я никогда тебя не оставлю, – Йен не хотел озвучивать этого, но рожденные в момент критического откровения слова сами рвались на волю. – Я всегда буду рядом, Мик, всегда был и буду, – поклялся он себе и подопечному, зная, что выполнит обещание даже ценой собственной жизни, – просто ты не узнаешь…

И неожиданное понимание добило Милковича.

– Ты не сделаешь этого, – прорычал он, вдавливаясь спиной в стену в попытках отодвинуться от рыжего, чувствуя теперь в любимом человеке страшную угрозу для самых светлых и счастливых моментов своей жизни. – Не смей, блять, трогать мои воспоминания, – угрожающее предупредил он, сжимая голову руками, будто надеясь так защитить самое ценное, что у него осталось.

– Мик, послушай, – пытаясь ухватиться за локоть брюнета, позвал Хранитель. – Ты просто забудешь обо всем и будешь жить дальше, – озвучил он, наблюдая за крепко сжавшимися в черных волосах татуированными пальцами, – так будет лучше, – попытался объяснить Йен необходимость намеренного поступка, пообещать некое облегчение, но Милкович продолжить не дал.