Рабочий график сестры вызывал неприятные подозрения своей ненормированностью, обещая девушке еще один продолжительный разговор с братом, начинающим задавать слишком много вопросов о ее возвращении далеко за полночь, заставляя брюнетку придумывать все новые оправдания, каждый раз грозя разоблачением, когда одна наспех состряпанная ложь перечеркивала аргументы предыдущей.

И, если бы мысли Милковича были сосредоточены на судьбе Мэнди на все сто процентов, он, непременно, заметил бы это и смог призвать девушку к ответу, но отсутствие каких-либо вестей от Йена на протяжении вот уже трех дней отвлекало внимание на себя.

Рыжий не появлялся.

Привычный к постоянным оглядкам и поворотам головы на малейший звук, Микки искал в проулках взглядом полы серебристого тумана, обещающего новую встречу, но каждый раз разочарованно признавал безуспешность питаемых иллюзий, встречаясь глазами с ерзающим на картоне в подворотне бомжом или грязной облезлой кошкой, несущей в свое укрытие добытую за время охоты жертву.

И никакого Хранителя.

А ведь он скучал.

Нет, конечно, Милкович не признался бы в этом Йену, да и самому себе тоже, но проведенные в вынужденном одиночестве дни и вечера, плавно перетекающие в ночи, давали возможность брюнету прочувствовать мельчайшие оттенки тоски по привычному общению и компании друга, даже не потрудившегося сообщить о продолжительности своего отсутствия или дать о себе знать.

Но освободившееся время также позволило Микки подумать.

Принять, наконец, факт влюбленности в зеленоглазого парня и смириться с ощущением теплоты и нежности в груди при взгляде на рыжего, таким непривычным и отторгаемым раньше озлобленным на весь окружающий мир подростком с израненной душой.

Вот только принятие это не сулило Милковичу ничего хорошего.

Сумев убедить себя в том, что его чувства никогда не найдут взаимности, брюнет пытался задавить их в самом зачатке, ворочаясь на подушках дивана ночами и мешая спать Мэнди, проваливаясь в дрему лишь под утро, наконец, находя успокоение обещанием больше не возвращаться к теме влюбленности в Йена. Но каждый раз встречал его зеленые глаза во снах, спешивших разрушить с трудом выстроенную стену и заставить признать факт очередного поражения.

А с утра вновь отправлялся на улицы Чикаго искать работу и обладателя теплого изумрудного взгляда.

Незаметно материализовавшегося сейчас за его спиной с приветливой улыбкой:

– Поздравляю, – отряхивая легкие серые брюки от мерцающих серебристых искр, прошептал Йен, делая шаг навстречу резко развернувшемуся к нему лицом парню, опуская ладонь на его правое плечо и нежно целуя колючую щеку. – Ты молодец, Мик, – задержавшись лаской на коже друга чуть дольше, чем того требовало простое приветствие, прошептал Хранитель, отступая. – Я рад, что ты нашел работу. И, – замешкался он на секунду, пытаясь сдержать внутри признание, – я скучал, – но не смог сделать этого.

– Так скучал, что даже не потрудился появиться тут ни разу за три дня, – ощетинился Милкович, желая скрыть радость от новой встречи, медленно моргая, чтобы убедиться, что это не очередное видение, подаренное его подсознанием.

– Прости, я не мог спуститься, наверху небольшие проблемы возникли, – виновато потупил взгляд рыжий, закусывая губу, чтобы не выдать подробностей разразившегося в Совете скандала. – Я вернулся как только смог, – заверил он брюнета, отмечая на лице того появление искренних эмоций – напряжение медленно спадало, а морщинки недовольства, украсившие лоб, постепенно разлаживались.

– Расскажешь? – наудачу поинтересовался Микки, заглядывая в уставшие зеленые глаза, пожалуй, впервые за все время знакомства с Хранителем видя его таким измученным и изнеможенным.

– Прости, не могу, – ответил Йен, присаживаясь на небольшой диванчик и сжимая пальцами гудевшие виски, отправляя в раскалывающуюся на части голову остатки энергии, но не спасаясь от боли.

– Чё-т случилось? – подобным ответом лишь еще больше беспокоя друга. – Хуево выглядишь, – поделился наблюдениями Милкович, присаживаясь рядом.

– Просто устал, – честно признался рыжий, обходя стороной причины к появлению мигрени, откидываясь на мягкую спинку и прикрывая веки. – И, кажется, моя голова сейчас лопнет, – поделился он своими ощущениями, едва слышно простонав от разрывающей черепную коробку боли.

– Бля, а ты не можешь светом этим вашим поколдовать, как мне тогда делал? – спросил Микки, пару раз покрутив ладонью возле лица собеседника, подражая увиденным когда-то движениям.

– Не помогает, – покачал головой Хранитель, тут же морщась от ответной реакции воспаленных нервных окончаний.

– Ну, еп, – разочарованно выдохнул брюнет, оглядываясь по сторонам в поисках новой идеи. – Дай, я попробую, – предложил он, отодвигаясь к подлокотнику и утягивая друга за собой за шкирку. – У меня, конечно, дым из пальцев не хуярит, но тетя говорила, что ей помогало, – укладывая голову рыжего к себе на колени и зарываясь пальцами в яркие пряди волос, поделился Микки детскими воспоминаниями, надеясь облегчить страдания Йена своей излюбленной лаской, всегда так умиротворяющей и расслабляющей, не раз подаренной Хранителем и ему самому.

– Спасибо, – получая в ответ на свои действия искреннюю благодарность и теплый взгляд зеленых глаз, сосредоточившихся на его собственных, обеспокоено мечущихся по расслабляющимся чертам бледного лица. – Только говори со мной, а то я усну, – попросил рыжий почти через десять минут молчания, вновь прикрывая веки и наслаждаясь подаренной пальцами парня нежностью, чувствуя постепенное снижение болевых ощущений и долгожданную пустоту от неприятных мыслей.

– А хули с тобой говорить, все равно не расскажешь ничего, – недовольно пробормотал брюнет, запуская в огненные пряди и вторую руку, массируя кожу головы и улыбаясь задрожавшим в ответ на его действия светлым ресницам.

– Ты можешь рассказать что-то о себе, – аккуратно обойдя обозначенную тему, предложил Хранитель. – Чем занимался эти дни?

– А ты типа не знаешь, – усмехнулся Милкович, прекрасно понимая, что осведомленный о его трудоустройстве парень в курсе и всех остальных новостей.

– Можем сделать вид, что нет, – хмыкнул в ответ рыжий, не желая признавать факта дежурства возле Чаши в каждую свободную от встреч с Советом минуту, разменивая возможный сон на свидание с мерцающим на ее поверхности образом.

– Ладно, че, – закатил глаза Микки, но подыграть другу решил. – Пока ты там по облакам на единорогах скакал, я обил порог каждой забегаловки и супермаркета на районе, работу нашел и Мэнди забрал сюда.

– У нас нет единорогов, – улыбнулся Йен, зацепившись за едкое замечание парня, – да и лошадей я побаиваюсь, если честно, – признался он, окончательно разрушая попытку Милковича его укорить за долгое отсутствие. – Кстати, Мэнди же скоро вернется, – а, вспомнив еще об одной части короткого рассказа, попытался подняться.

– Не, ее часов до двух не будет, – но тут же был возвращен на место за волосы твердой рукой друга.

– Ауч, – нахмурился рыжий, потирая макушку, заметив, что чувствует теперь он только боль, причиненную пальцами Микки, а та, с которой он пришел сверху, осталась лишь легким воспоминанием в виде испытываемой слабости.

– Не рыпайся, епт, – звонко шлепнув ладонью по руке рыжего, Милкович вновь вернулся к своему занятию, наслаждаясь процессом ничуть не меньше парня на его коленях, приспускаясь на подушке и занимая полулежачее положение для того, чтобы закинуть гудевшие от продолжительных прогулок ноги на небольшой пуфик.

Мягкие волосы скользили меж разукрашенных черным пальцев, щекоча грубую кожу и разжигая оранжевое пламя в равномерно вздымающейся груди брюнета, рассматривающего острые черты лица Йена, не раз успев задержаться взглядом на чуть приоткрытых губах, из последних сил блокируя мысли о том, чтобы вновь прикоснуться к мягкой розовой коже своими.

Настолько увлекшись предотвращением поцелуя, что не заметил, как совершил задуманное подушечками пальцев.