– Но тебе нужно на что-то жить, – разгоняя движением руки строительную пыль на полу возле подопечного, проговорил рыжий, опускаясь рядом и подтягивая к груди колени.

– На жратву пособия хватить должно, а ночевать я пока могу здесь, – предположил Милкович, прикидывая в уме возможность занять один из этажей заброшенного дома. – Все лучше, чем проповеди выслушивать каждое утро в хосписе, – усмехнулся он, понимая, что и недели не проживет под покровительством набожных сектантов, предлагающих крышу над головой каждому, кто согласится «узреть свет божий».

– Может, тебе разрешат остаться? Ну, на какое-то время, – вновь решил поинтересоваться Йен, морщась от запаха переработанного легкими брюнета жженого табака.

– Блять, вот только не начинай опять, – закатил глаза Микки, – я не останусь у этой пизды ни на минуту, – затушив окурок, решительно проговорил он и прикрыл веки, чувствуя легкое покачивание от выпитой порции алкоголя, вынуждающее пришвартовать голову к острому плечу рядом. – Игги сказал, что нужно перекантоваться где-то до сентября, а потом он мне работенку подкинет какую-то, смогу комнату снять, – поделился с другом Милкович, желая уже закончить этот бесполезный разговор, стоявший в его распорядке дня сразу после пункта «встреча».

– Но до сентября… – вот только у Хранителя, видимо, были на этот счет другие планы.

– Бля, Йен, нихуя не случится за месяц, – перебил его Микки, чуть запрокидывая голову, чтобы посмотреть на бледное лицо рыжего, обеспокоенного судьбой подопечного, в очередной раз задержавшись на остром профиле чуть дольше, чем он планировал изначально.

Розовые губы Хранителя чуть приоткрылись в попытке сказать еще что-то, наполняя рот тайком наблюдающего за ними брюнета нежеланной влагой от воспоминания короткого прикосновения к их мягкой коже, заставляя того задержать дыхание и поспешить сглотнуть излишнюю слюну, вновь убеждая себя в том, что короткий поцелуй в тюремной камере был ошибкой, а все мысли о его повторении – полнейшим абсурдом.

– У вас так быстро идет время, – наконец, равномерное дыхание Йена преобразовалось в слова, отвлекая на себя внимание Милковича, успевшего уже неосознанно потянуться выше, но вовремя спохватившегося и поспешившего оторвать висок от острой ключицы, укрытой легкой тканью футболки. – Тебе уже восемнадцать, – прошептал Хранитель, поворачиваясь к собеседнику, заглядывая в яркие голубые глаза, ничуть не изменившие своего оттенка с момента их первой встречи.

– Еще пару лет и буду выглядеть старше тебя, дедуля, – усмехнулся Микки, пихая друга локтем в бок, возвращаясь к излюбленной теме подтрунивания.

– Но уж точно не выше, – получая в ответ колкое замечание от долговязого парня, значительно превосходившего его в росте и длине конечностей, которые рыжий решил вытянуть на полу, хрустнув коленными суставами, улыбаясь разности расстояния от стены до ступней ног его и Милковича. – Мне кажется, ты перестал расти лет в четырнадцать, – поделился Хранитель наблюдениями, поднимая ладонь Микки в своей.

Короткие разукрашенные пальцы уступали в размерах его собственным, длинным и тонким, вызывая в груди рыжего неконтролируемое желание сжать их и согреть, подарить прохладной коже немного собственного тепла.

– У тебя всегда холодные руки, – прошептал Йен, рождая на кончиках пальцев тусклый свет, отправляя частичку собственной энергии в ладонь Микки, – даже когда на улице под девяносто, – улыбнулся он, встречая благодарность в глазах напротив и спеша взять вторую руку подопечного, чтобы повторить манипуляции и с ней.

– Не замечал, – с легкой хрипотцой в голосе, ответил Милкович, инстинктивно сжимая кулаки в широких ладонях, ощущая легкое покалывание от маленьких искр, танцующих на украшающих его фаланги черных буквах.

– Когда ты был маленький, всегда грел их перед сном в моих, – возрождая воспоминания прошлых лет, рассказывал Йен, разворачиваясь и устраиваясь напротив повторившего его движения парня, окутывая их сцепленные между собой руки серебристым туманом. – Вот так, – указывая взглядом на получившийся шар, пояснил он, узнавая в глазах подопечного прежние эмоции – восторг от увиденного и нескрываемую нежность. – А зимой, – усмехнулся рыжий, задумавшись на мгновение над тем, стоит ли напоминать Микки еще об одной детали их совместных вечеров у него на кровати.

– Еще и нос, – но за него это сделал сам Милкович, на секунду вернувшийся мыслями в дом тети, приютивший маленького мальчика на своем чердаке.

– Да, – отпуская одну из рук подопечного и поднимая ладонь выше, кивнул Хранитель, легко царапнув кончик обозначенной части лица брюнета ногтем, оставляя на коже несколько ярких искр, подпаливших что-то в груди Микки, рождая под ребрами обжигающее внутренности пламя.

Вынуждая резко отстраниться и вырвать вторую руку из светящейся ладони рыжего.

– Мне пора, – быстро обернувшись через плечо на прорубленную в стене дверь, поспешил попрощаться Милкович, подскакивая и пятясь, пряча взгляд от полных непонимания зеленых глаз друга, также поднявшегося на ноги, желая остановить скоропостижно сбегающего парня.

– Но ты всегда говорил, что нужно вернуться до двенадцати, – кажется, искренне не понимающего причин к подобному его поведению.

– Распорядок поменяли, – на ходу соврал брюнет, разворачиваясь на пятках и пропадая в бетонном проеме, быстрыми шагами, с каждым новым все больше напоминающими бег, удаляясь от Хранителя, так и оставшегося стоять на месте, разглядывая серебристый шар в своих руках в поисках ответа.

Что он сделал не так?

– Ты, реально, не понимаешь? – искренне удивился Лип, отводя взгляд от чаши, только что закончившей воспроизведение последних минут встречи Йена с его подопечным.

– Нет, – мотнул головой рыжий, с надеждой заглядывая в глаза друга, за помощью к которому он решил обратиться, так и не сумев понять, чем он мог обидеть Микки.

– А ты уверен, что хочешь знать? – решил уточнить кудрявый, памятуя прошлый подобный разговор с далеким от чувств парнем.

– Конечно, – поспешил заверить его тот, даже сейчас, наблюдая за реакцией друга, не сумевший и на шаг приблизиться к разгадке странного поведения Милковича.

– Он влюблен в тебя, – едва заметно улыбнулся Филлипос, открывая Хранителю дверь в человеческие эмоции, легким движением руки вызывая на поверхности чаши недавно увиденную картинку лица брюнета, сосредоточенного на губах Йена. – Неужели ты не видишь, как он на тебя смотрит? – указывая другу на два голубых глаза, ярко горящих нежностью и благоговением, спросил Хранитель в лоб.

– Как? – но, кажется, Йен действительно не понимал.

– Также как и ты на него, – усмехнулся кудрявый, сменяя изображение на новое, указывая пальцем на лицо собеседника, разглядывающего небольшую ладонь в своей руке. – О чем ты думал в этот момент? – поинтересовался он у друга.

– О том, что у него холодные пальцы и их нужно согреть, – честно признался Йен, протягивая руку к картинке, вновь ощущая это странное желание позаботиться о комфорте подопечного.

– А здесь? – показывая рыжему произошедшее несколькими минутами ранее, спросил Филлипос.

– Что его глаза такие же, как были много лет назад, – повторил свои мысли Хранитель, улыбнувшись двум ярко-голубым огонькам на полупрозрачной поверхности. – И что я не хочу, чтобы он так быстро взрослел, – добавил он, переступая черту откровенности.

– Почему?

– Потому что я не взрослею вместе с ним, – перешел на шепот рыжий. – Потому что когда-то он постареет, а я – нет, – наконец, выдохнул Йен, признаваясь и себе самому в том, что неминуемая утрата Микки в будущем станет самой большой в его долгой жизни.

– Ты боишься потерять подопечного? – опуская руку на плечо друга, поинтересовался Лип, сжимая пальцами острую ключицу.

– Я не хочу терять именно его, – прикрывая веки, проговорил Хранитель одними губами, чувствуя неприятный холодок, пробежавший по позвоночнику и затылку к рыжей макушке.

– Вот, именно так он и смотрит на тебя, – надеясь, что анализ собственных эмоций поможет другу понять чувства Милковича, тихо проговорил Филлипос, отпуская его плечо и отступая, давая возможность Йену еще раз переварить все увиденное и услышанное в одиночестве, но на выходе из зала резко остановился, вспоминая еще об одной детали.