Вдруг по проходу пролетела пластмассовая бутылка и стукнула его в висок. Он схватился за ушибленное место. Все повернули головы.

— Может, это тебя встряхнет, хоуми?

Черный малый лет семнадцати в висячих штанах не по размеру смотрел на креола и усмехался. Он сидел в окружении двух девиц и еще двух парней. Черный источал опасность, все присмирели. Он обводил взглядом пассажиров, ища, к кому придраться. Посмотрел на Эстер.

— Твоя женщина? — он направил на меня наглый взгляд.

— Да. — Ну не идиот ли я? Будь я как он, я бы себе врезал. Или бы себя бросил, будь я Эстер.

— Мне нравится, — сказал парень.

— В этом мы с тобой сходимся.

— Мэн, меня не интересует, в чем мы с тобой сходимся! Зря ты мне ответил, ты даже не подозреваешь, на кого лезешь, — снимай часы!

Эстер впилась мне в руку и тихо уговаривала молчать.

— Часики снял, быстро! — не унимался пацан.

— Очень тебе нужно это дерьмо? — сказал кто-то из его компании. — Посмотри, как он одет. Наверняка носит пятидолларовую дрянь. Ты что, правда думаешь, что у такого часы с брюликами?

— Если у него есть брильянт, то только в пенисе. Смотри, какая у него подружка счастливая, — вставил другой.

— Это у нее спросить надо, — начал главный. — Эй, подруга, скажи, ты так волнуешься, потому что боишься, что я набью морду твоему дружку, или просто ждешь не дождешься момента, когда выйдешь с ним на ближайшей станции и вы уединитесь в укромном месте?

— Не отвечай ему, — бешено шептала мне на ухо Эстер.

— Смотри, как девочка нервничает! Видно, чувак правда засобачил себе туда двенадцать карат, — парень презрительно цокнул языком и повернулся ко мне спиной.

— У меня давно зреет план устроить широкомасштабный теракт по захвату всего мира, — зашептал я Эстер. — Обвязаться шахидским поясом и взять весь мир в заложники. Помнишь, как у Эминема: «Передайте Саддаму не изготовлять еще одну бомбу, я и так расплющиваю весь мир в своей ладони». Чтобы сделать жизнь лучше, надо всех взять в заложники.

Меня перебил хриплый смех моего обидчика. Он пытался влезть на колени девушке рядом с ним, а она со слезами умоляла его отстать.

— Вот моя новая белая сучка! — крикнул он, сделал молниеносное движение, и волосы девушки упали вниз. В руках у него осталась заколка. — Всех порешу! — размахивал он ею. Не было гарантии, что при нем нет пистолета или ножа. Все сидели напуганные и взвинченные и только надеялись, что он сойдет на ближайшей остановке.

Мы с Эстер на ней вышли, чтобы отойти от напряжения в автобусе. За время стоянки мы не сказали друг другу ни слова. Выкурив сигарету, мы вошли в здание автовокзала.

— Смотри, — сказала Эстер.

В середине зала стоял этот самый малый и писал в урну. Девушки, которые были с ним, столпились рядом и с интересом наблюдали.

— Сейчас его сцапают, — с надеждой сказал я.

Но когда мы вернулись в автобус, парень развалясь сидел в кресле. На коленях у него была дыня. После того как автобус тронулся, он разрезал дыню ножом — значит, он все-таки у него был, — и стал есть, плюясь далеко вперед. В руках у него оказалась дынные корки. Он стал кидать ими в пассажиров. «Ложитесь, суки — бомба!» — обстреливал он весь автобус. Одна большая корка угодила в голову старушке, мякоть стекала по седым волосам.

Почему водитель ничего не предпринимает? Почему я, как все, безропотно принимаю эти унижения? Почему ничего не делаю? Теракт терактом, но я сижу и все сидят, сгорбившись под этим обстрелом, и, наверное, надеются на то же, что и раньше — когда же он наконец сойдет?

На следующей остановке он остался сидеть на месте. Оставалось только завидовать тем, кто выходил.

Среди выходивших был старый негр в рваной панаме. Он на секунду замешкался у места, где находился виновник всеобщих страданий. Вгляделся в него, слегка нагнулся и смачно плюнул. Слюна повисла в воздухе на тонкой ниточке, а потом шлепнулась прямо парню в афро. Старик, не оборачиваясь, быстро направился к выходу.

— Этот урод только что в меня харкнул! — взвыл парень ему вслед.

Но тот был уже вне досягаемости. Он вышел, и двери автобуса закрылись.

Парень быстро сник, его друзья уже посмеивались над ним, он вскоре заткнулся окончательно. Пассажиры в автобусе тихо ликовали. И тут Эстер сказала нечто, порядком меня удивившее. Что я вел себя как настоящий мужчина. Я спросил когда, и она ответила: когда парень грубо говорил о ней, когда велел мне снимать часы и дразнил меня насчет бриллианта.

— Очень сдержанно, — сказала она. — Ничего ему не ответил. Ни слова не проронил. Это было благородно. Настоящий мужчина.

— Иначе мой гнев просто взорвал бы автобус и мы бы слетели с трассы, — попытался сыронизировать я. Мне не хотелось ее разочаровывать. Я просто взял ее за руку. Было очень приятно.

— Бейби, — сказала она, — знаешь, этот разговор, который вел парень, он был, конечно, гнусный. Но, с другой стороны… То, что он сказал про бриллиант… Гнусно, конечно, я знаю… Но все равно… Я просто подумала… Бейби, это такая несправедливость, что нам надо тащиться в этом дурацком автобусе целых три дня! Это так меня бесит!

— Раздражающий фактор, — сказал я по-русски.

— Да. Раздражающий фактор, — повторила она за мной. — Свинство просто.

— Черт! Три дня правда много! — согласился я.

* * *

Автобус останавливался иногда в городишках совсем затхлых, их названия не задерживались в моей голове. Мы перекусывали в кафе, находили, у кого купить, когда кончалась, марихуану, прогуливались по ближайшим к автостанции улочкам, встречали местных типов и просто сумасшедших. Они подзаряжались жизненной энергией от деревьев, пленялись Эстер, сравнивали ее с картиной Рембрандта «Ночной дозор», не одобряли ее выбора — меня. Она, наоборот, не упускала случая подчеркнуть, как ей повезло, обращалась ко мне «Мишенька», «бейби» и «любовь».

И вот я стою посередине автобусной станции в Миссури. Странно все-таки, что Эстер вот так оставила меня одного. Я понимаю, ей надо проверить что-то насчет билетов и, там, расписания, но мне от этого не легче. Я забыл все, что было до этого, и пребываю в полном неведении, что будет потом. Предыдущая жизнь стерлась, я выкинут в неизвестность. Все вижу как впервые. Автобусная станция — экран огромного телевизора. Цвета не яркие, а ультраяркие. Изображение такой невероятной четкости и живости, что знаешь наверняка — такого клевого телевизора пока еще не изобрели. Каждый, кого он показывает, — личность, каждый имеет лицо.

В правом верхнем углу экрана логотип MTV. Я нахожусь в центре грандиозного R’n’B или RAP-видеоклипа. KRS-1 или Master P — не важно. Декорации — гигантское здание автобусной станции. Клип снят в режиме «вырви-глаз». Кадры будто специально лакированные. Идея клипа — показать беспорядочное движение внутри здания как хореографию.

То и дело через кадр проплывают морячки в ярко-белых выглаженных рубашках и шортах. Деловито переходят с места на место, громко окликая друг друга по имени. Впечатление, что они едут не на армейскую базу, а с одного курорта на другой. Толстые негритянки в огромных шляпах и платьях, желтых как канареечное оперение, переговариваются, перебивая речь взрывами хохота. Они здесь, чтобы придать рэпу реалистичности.

И, конечно, R’n’B-девушки на подтанцовках — без их присутствия не обходится в клипах ни один рэпер, надеющийся срубить хоть сколько-нибудь денег. Девушки-красавицы, которые не боятся путешествовать в одиночку, в основном негритянки, ждут чего-то под плотоядными взглядами мужчин. Те хищно смотрят, но подойти не решаются.

Ну и, ясное дело, гангстеры. Ближайшие люди из команды рэпера, которые всегда стоят за ним в его клипах и выглядят круто и без колебания выпустят пулю в того, кто в своем рэпе осмелится неуважительно отозваться об их патроне. В рваных панамах, с золотыми зубами, в потрепанных куртках, живописные необычайно, они снуют по станции и бросают на всех преувеличенно дружелюбные взгляды, от которых становится не по себе.