Совсем иначе складывалась ситуация с банковским учредительством в Москве. В 1866 году было наконец выдано разрешение на создание Московского купеческого банка, проект устава которого уже давно находился в Министерстве финансов[549]. Возглавили его Ф.В. Чижов и И.К. Бабст. Иностранный капитал при открытии банка не играл ровно никакой роли; однако, это детище купечества Первопрестольной демонстрировало завидную финансовую динамику. Очевидно, что работа на растущем внутреннем рынке имела свои сильные стороны, позволявшие конкурировать с Петербургом. Например, если вскоре после открытия Московского купеческого банка туда поступило свыше 10 млн. рублей, то уже через пять лет по его текущим счетам проходило свыше 134 млн.[550] Эти большие средства шли на оборотное обслуживание торгово-промышленного активов, принадлежащих купечеству. Те же цели преследовало и учреждение в 1869 году Московского купеческого общества взаимного кредита; в его правление вошел И.С. Аксаков, ставший вскоре Председателем этого общества.

Тем не менее, даже располагая такими крупными структурами, Москва в банковской сфере уступала пальму первенства Петербургу. Столичные банки, опираясь на поддержку властей, являлись более мобильными: они делали ставку на создание филиальных сетей, а также на привлечение иностранных финансовых ресурсов. Именно эти обстоятельства обеспечивали петербургским банкам серьезные конкурентные преимущества, что беспокоило купечество, ощущавшее серьезное соперничество с их стороны. Поэтому московская предпринимательская группа решила диверсифицировать свои финансовые источники. Для этого в 1870 году инициировано создание нового Московского учетного банка. Его акционерами стали проверенные партнеры купечества: Кноп, Вогау и др., – а также крупные русские торговцы и промышленники, тесно связанные деловыми отношениями: И.В. Щукин, К.Т. Солдатенков, С.И. Сазиков, Боткины, кондитерский фабрикант А.И. Абрикосов[551]. Проект предназначался специально для внешнеторговых операций и привлечения финансирования из-за рубежа, минуя петербургские деловые круги. Фабрикант С.И. Сазиков подчеркивал:

Считалось, что немецкие связи Кнопа и Вогау должны способствовать этому процессу. Заметим, что решить поставленную задачу не удалось: европейские партнеры прекрасно сознавали, в чьих руках находится административный ресурс, и серьезно вкладываться в инициативы купечества не собирались. Другой крупной – и более удачной – инициативой купечества стало учреждение Волжско-Камского банка. Среди его организаторов мы видим весь цвет деловой старообрядческой элиты того периода: В.А. Кокорева, Г.И. Хлудова, Т.С. Морозова, К.Т. Солдатенкова, братьев Милютиных, Сыромятниковых и др.; из двадцати учредителей только двое (какой-то полковник и коллежский советник) не принадлежали к купечеству[553]. В дальнейшем крупнейшими акционерами банка являлись семьи поморских беспоповцев Кокоревых и Мухиных. С самого начала банк сделал ставку на развитие мощной региональной сети: уже к 1873 году он обосновался в обеих столицах и восемнадцати крупных городах России, главным образом в Поволжском бассейне. Причем правление этого коммерческого учреждения располагалось непосредственно в Петербурге[554]. Кстати, в данном случае акционеры банка сумели привлечь в руководство крупного столичного чиновника, о котором говорилось выше, – Е.И. Ламанского; он занял пост Председателя совета в 1875 году. Пресса считала, что Волжско-Камский банк сохранял русское купеческое лицо; в пореформенной период он (наряду с Московским купеческим банком) считался наиболее успешным проектом буржуазии Первопрестольной[555]. Заметим, что на этом фоне начинания в банковской сфере московского дворянства, не обладавшего прочными связями в торгово-промышленном мире, оказались явно несостоятельными. Такие банки, как Московский ссудный и Промышленный, просуществовав несколько лет, в 1875-1876 годах завершили свою деятельность банкротством[556].

Но настоящие успехи у купеческой буржуазии на экономическом поприще начались с воцарения Александра III. Они связаны с изменениями всего государственного курса, предпринятого императором-русофилом, под влиянием русской партии. Ее лидеры начали плотно опекать будущего императора еще с конца 1860-х годов, когда после смерти старшего брата Николая он превратился в наследника российского престола. Собственно, вокруг его фигуры и произошло сплочение политических групп, получивших наименование русской партии. Организатором их выступил князь В.П. Мещерский, состоявший в дружеских отношениях с Александром. И именно Мещерский ввел Александра Александровича в круг своих идейных единомышленников, став инициатором его регулярных встреч с ними. На этих вечерах присутствовали М.Н. Катков, И.С. Аксаков, Ю.Ф. Самарин, князь В.А. Черкасский, литератор Ф.М. Достоевский, учителя цесаревича К.П. Победоносцев, И.К. Бабст и др. Весьма интересно, что наследник престола зачитывался староверческой эпопей П.И. Мельникова-Печерского «В лесах», публиковавшейся в катковском журнале «Русский вестник»; встречался с самим автором романа, поведавшего ему много интересных сведений о расколе[557]. Конечно, подобные встречи оказали большое влияние на формирование молодого человека. В этой интеллектуальной атмосфере складывался круг тех людей, которые при Александре III во многом определяли российскую политику. Русская партия дождалась того часа, когда она, встав у руля, смогла повернуть государство в русло своих национально-патриотических представлений. Вот как образно описывал это князь В.П. Мещерский:

Одновременно с русской партией просыпается – правда, как думается, никогда особо и не дремавшее – староверческое купечество. Вне всяких сомнений, оно было хорошо осведомлено о сдвигах в верхах и осознавало, какие перспективы сулит ему этот политический поворот. Если советской историографии 1880-1890-е годы видятся в мрачном свете контр-реформ, то для староверческой буржуазии это время долгожданного плодотворного диалога с властью, породившего немало надежд на будущее.

Восхождение на престол Александра III ознаменовалось проведением в Москве торгово-промышленного съезда, послужившего трибуной для декларации программных намерений московского клана. На сей раз никаких затруднений с разрешением подобного мероприятия не возникло; более того, с приветствием к съезду выступил родной брат императора великий князь Владимир Александрович. Заклеймив европейские теории как непригодные для России, купечество повело речь на излюбленную тему; об охранительных пошлинах (а лучше вообще о запретительных). Известный ученый Д.И. Менделеев, хорошо знакомый и ценимый московской буржуазией, вернулся к идее создания отдельного учреждения (министерства) по защите интересов русской промышленности[559]. О пользе повышения таможенных тарифов говорили видные представители делового мира Москвы: Г.А. Крестовников, Т.С. Морозов, Н.И. Прохоров, С.И. Кузнецов и др. Они уверяли, что охранительная таможенная политика – единственно возможное средство для выхода богатырских капиталов из русской земли[560]. Съезд настолько проникся этим духом, что даже проигнорировал призывы Министра финансов Н.X. Бунге не рассматривать увеличение ставок в качестве панацеи от всех бед; его предостережения тонули в хоре голосов большинства[561].