Дебют Б.В. Штюрмера, призванного для нормализации отношений с Прогрессивным блоком и общественными объединениями, не сулил ничего хорошего. Начало его работы ознаменовалось усиленным натиском оппозиционных сил на правительство. На съезде Городского союза 12 марта 1916 года его лидер, глава Московской гордумы М.В. Челноков, заявлял:
«Мы верили, что Петербург действительно стал Петроградом, но теперь нам совершенно ясно, что эти господа ничему не научились, говорить с ними не о чем»[1448].
Известный московский буржуа С.Н. Третьяков уверял, что в тесном единении общественных организаций образуются «те ячейки, вокруг которых объединится русское общество»[1449]. Правительственный лагерь также наблюдал сплочение оппозиции – исключительно с целью противостояния властям, для чего:
«ЦВПК, союзы земств и городов образовали нечто вроде параллельного правительства, задачей которого явилось уничтожение государственной мощи России»[1450].
Кстати, к ним планировалось присоединить и еще одно общественное движение. К весне 1916 года относится попытка создать Всероссийский продовольственный комитет. Вдохновителями проекта выступали известные деятели оппозиции князь Д.И. Шаховской и ветеран народнического движения, а ныне пропагандист кооперации Н.В. Чайковский. Они стремились получить влияние на сельскую среду, чтобы взять в свои руки продовольственное дело. Новую структуру предполагалось выстраивать по аналогии с действующими военно-промышленными комитетами. За содействием обращались к Московскому обществу сельского хозяйства, который возглавлял кадет, бывший председатель II Государственной думы Ф.А. Головин. Однако повторить почин буржуазных ВПК не удалось, все ограничилось лишь совещаниями и переговорами[1451].
Хотя сельским комитетам не суждено было пополнить общественный фронт, тот неуклонно разрастался: земский и городской союзы, ВПК превращались в огромные учреждения с самыми разнообразными функциями. Правительственные ведомства, связанные определенными нормами и штатами, с трудом конкурировали с ними. А тогда мало кому было известно, что громадные расходы этих общественных организаций пополнялись не из земских или городских касс, а из казны и к тому же без отчетности, установленной законом для правительственных учреждений. Союзу земств и городов на 1 октября 1916 года из бюджета были выделены огромные суммы – около 560 млн рублей; ВПК получил 170 миллионов[1452]. В начале войны, когда царило единение царя и народа, никто и не представлял, к чему может привести такое бесконтрольное накачивание средствами. Несмотря на столь масштабные поступления, влияние общественных организаций было значительным лишь в элитах, военных и гражданских, а вот в низах деятельность земского и городского союзов ощущалась гораздо слабее. В своем кругу, на одном из кадетских мероприятий, об этом откровенно говорил А.А. Кизветер: за союзами:
«стоит известная группа интеллигентов, стоит печать, но действительной и широкой опоры в самих недрах общества за ними все еще нет»[1453].
На наш взгляд, справедливость этой оценки подтверждает следующее наблюдение: в воспоминаниях рядовых участников фронтовых действий общественные организации упоминаются гораздо реже, чем в мемуарах представителей высших эшелонов власти[1454].
Перед правительством Б.В. Штюрмера стояла задача ввести деятельность общественных организаций в приемлемые для властей рамки. Весной-летом 1916 года эти вопросы постоянно обсуждал Совет министров. Предлагалось контролировать эти структуры аналогично контролю над частными железными дорогами, для чего создать особую комиссию при Государственном контроле из представителей МВД, Минфина, военного ведомства и др.[1455] Однако реализовать эти замыслы в условиях войны оказалось весьма затруднительно: около трети личного состава контрольных учреждений находилось в войсках для проверки оборотов министерств. Речь могла идти лишь о частичной ревизии общественных организаций: вся обработка отчетности потребовала не менее двух лет[1456]. Но даже такие попытки контроля встречали резкое неприятие лидеров общественных организаций, которые расценивали их не иначе, как проявление недоверия. «Русские ведомости» писали о неизбежных срывах в работе, нужной фронту, о недостойных намеках, бросающих тень на уважаемых людей. Кроме того, отмечалось, что, например, отчетность по расходам Русско-турецкой войны 1877-1878 годов поступила спустя двадцать лет после ее окончания, а по Русско-японской войне – еще не была завершена[1457]; следовательно, и сейчас не стоит ожидать никаких результатов.
Особое внимание правительство уделяло военно-промышленным комитетам, игравшим важную роль в оппозиционном движении. ЦВПК координировал деятельность 220 городских комитетов[1458]. Это разветвленное объединение, созданное буржуазными кругами, отличалось наибольшим радикализмом. С первых дней своего существования свободные от правительственной опеки структуры фактически превратились в поле деятельности видных оппозиционеров (А.И. Гучкова, А.И. Коновалова, М.И. Терещенко, П.П. Рябушинского и др.). В связи с этим в марте-апреле 1916 года предлагалось подготовить новое положение о комитетах, позволяющее государству оперативно реагировать на их уклонение от непосредственной помощи фронту. В июне инициатива МВД вновь обсуждалась на заседании Совета министров. Однако правительство сочло несвоевременным издавать новое положение о ВПК: эта мера вызвала бы новый шквал критики и лишь усилила бы антиправительственную агитацию. Вместо этого было решено постепенно сокращать заказы комитетам, прекратить авансировать их работу, а затем и вообще перестать обращаться к их услугам; распространить среди населения и в войсках сведения о действительном участии комитетов в деле обороны и о стоимости произведенных работ[1459].
Надо заметить, что информировать было о чем. Буржуазные круги, охваченные патриотическим порывом, ни на минуту не забывали о своих коммерческих интересах. Получая через систему ВПК различные заказы, они с готовностью их выполняли лишь по завышенным расценкам, накручивая собственную прибыль. Имена промышленников, получивших за год работы в военных условиях при тех же объемах производства в четыре-пять раз больший доход, были известны. Например, московский фабрикант Н.И. Прохоров нажил на поставках фронту столько, что этих средств хватило для погашения банковских обязательств на 6 млн рублей, да кроме того была зафиксирована прибыль в 7 миллионов[1460]. Это стало возможным за счет распределения заказов среди дружественных предприятий, исходя не из выгодности и дешевизны выполнения, а из личной заинтересованности. Так, Московский ВПК заказывал одному из местных фабрикантов колючую проволоку по 12 руб. за пуд; и хотя земство предлагало выполнить тот же самый объем работы по 6,5 руб., заказа оно не получило[1461]. Большую огласку получил случай в Нижегородском ВПК, возглавляемом известным капиталистом Д.В. Сироткиным. Здесь один из заводов обязался изготовить лопаты по 45 коп. за штуку, но руководство местного комитета недолго думая отдало заказ другому производителю, из расчета 75 коп. за лопату[1462]. Такое малопонятное решение Д.В. Сироткина было обжаловано: соответствующие обращения поступили в Министерство торговли и промышленности, а также в военное министерство. Руководство ЦВПК отреагировало своеобразно: А.И. Гучков весь свой гнев обрушил на жалобщиков: мол, какое удовольствие они доставили бюрократии, пойдя к ней на поклон![1463] Подобные случаи с распределением заказов фиксировались повсеместно; власти постепенно стали отдавать себе отчет о сомнительной пользе ВПК в деле военного снабжения. Как показало обследование, стоимость выполнения заказов оказалась крайне высокой, а процент их реализации, напротив, низким[1464]. Зато на должном уровне находилась реклама. Например, ящики для боевого снаряжения неизменно украшались надписями «ЦВПК», что создавало впечатление необычайной продуктивности этой организации[1465].
