Мы с Аленкой смотрели на Гарика и молчали. Мы все еще не могли взять в толк, что Гарик — это не тот Гарик, а другой — сын героя.
— Вот ты и нашелся, — наконец проговорила Аленка.
— Даже не верится, — прибавил я.
Огромная ель раскинула свой шатер над могилой Смелого. На невысоком холме — камень-валун. Из-под него выбивалась трава, в гуще зеленых листьев краснела земляника. Из-под камня выскочила маленькая ящерица. Приподнявшись на передних ножках, посмотрела на нас и исчезла. На валуне надпись, вырубленная зубилом: «Смелый». Мы долго стояли у могилы. Ель шумно вздыхала над нами. В гуще ветвей негромко свистели птицы. Откуда-то прилетела крапивница. Села на камень и сложила свои красные с черными крапинками крылья вместе. И сразу стала некрасивой. Слышно было, как плескалась о берег вода.
— Он был высокий, с черной бородой… Кузнец. Он мог узлом завязать железный прут… — Гарик секунду помолчал. — Кузница его стояла у самой воды. Он закаливал железо, хватал клещами раскаленную болванку, бежал с ней к озеру и окунал. И пар поднимался выше кузницы… — Гарик улыбнулся: — А больше я ничего не помню… Это рассказывал отец.
— Верно, он был кузнец, — сказал Сорока.
— И сейчас там кузница?
— Сгорела.
— Который уехал на «Волге», он кто тебе? — спросил Сорока.
— Друг, — ответил Гарик.
— Он хороший рыбак, — сказал Президент. — Не жадный!
Облако на миг закрыло солнце, и тень скользнула по камню. Бабочка распустила крылья и сразу снова стала красивой, как цветок, сорванный ветром. Ушло облако, и снова над нами засияло солнце.
Глава тридцать седьмая
Едва солнце скрылось за озером, мы с Гариком пошли в сарай. Завтра идем за лещами. Я поклялся, что встану вместе с ним. Так рано мы еще не ложились, поэтому никак не могли уснуть. Ворочились с боку на бок в сене, но сон не приходил.
— Славик скоро приедет, — сказал Гарик.
— В Москву?
— У них отпуск кончается.
— Живи здесь до сентября!
— Там видно будет, — ответил Гарик.
— Где ты жил, когда из дому убежал?
— Давай спи, — сказал Гарик.
— У Вячеслава Семеновича?
Гарик не отвечал. Заснул, наверное. Я сжал веки и стал считать до ста. Сосчитал. Стал считать еще до ста, и тут дверь с тягучим скрипом отворилась, на пороге показался Сорока.
— Где вы тут закопались? — спросил он.
Пришлось вылезать из-под одеяла.
— Я за тобой, — сказал Гарику Президент.
— Мы тут пораньше легли…
— Ребята ждут.
— А я при чем? — сказал Гарик.
— Оделся? — спросил Сорока. — Пошли.
Гарик нехотя вышел вслед за ним из сарая.
— А может быть, не стоит? — сказал он.
— Бунт поднимут, — сказал Президент.
— Чего я им расскажу?
— Познакомишься поближе…
Гарик пощупал скулу, усмехнулся:
— Уж куда ближе…
— Стоит ли вспоминать? — сказал Сорока.
Они пошли к лодке, на которой приплыл Президент.
— Хочешь с нами? — спросил Гарик.
Я занес было ногу, но Сорока сказал:
— Ты не обижайся, Сергей…
— Тогда и я вылезу, — сказал Гарик.
Они заспорили, и я отошел от лодки. По-видимому, Сорока убедил Гарика. Оттолкнув лодку от берега, они уплыли.
— Не взяли? — услышал я голос Аленки. Она стояла на крыльце и смотрела на озеро. Лодка маячила смутным пятном. Над озером сгустились сумерки. Я понимал, почему меня не взял Сорока. Он не хотел опять ссориться из-за меня с ребятами. Я слышал, как у большого муравейника они нападали на него. А в том, что у них порядки строгие, я мог убедиться на примере Коли Гаврилова.
— Тебе нравится Сорока? — спросил я сестру.
— С чего ты взял?
— Вижу, — сказал я.
— Ты мне надоел, Сережка!
— Не будет он бегать за тобой…
— Ты еще глупый, — сказала Аленка.
На острове ярко горел костер. Гарик и Сорока, наверное, уже приплыли. Леха Рыжий подаст им ложки, и все начнут уписывать уху. А потом Гарик расскажет про свою жизнь…
Из дома вышел отец. Увидев меня, удивился:
— Ты же спать собрался?
— Успеется, — ответил я.
Рубашка у отца белая, и поэтому руки и шея кажутся черными.
— Не пора ли нам домой, троглодиты?
— У тебя отпуск до сентября, — сказала Аленка.
— Гляжу, загрустили вы…
Он взглянул на остров, где светил костер, улыбнулся:
— Не везет вам…
— Мы там сегодня были, — сказала Аленка.
— Опять как лазутчики?
— Нас пригласили…
Я стал рассказывать, что сегодня произошло на острове. Отец, не перебивая, слушал. Когда замолчал, он сказал:
— Я тоже когда-то искал эту могилу… И до меня искали мальчишки. А нашел вот Сорока.
— И Гарика нашел, — сказала Аленка.
— Они его два года разыскивают, — прибавил я.
— Я знаю, — сказал отец.
— Гарик — правнук Смелого, — сказала Аленка.
— Ты тоже имеешь к нему некоторое отношение…
— Я? — удивилась Аленка.
— В этой деревне все в какой-то степени родственники. Мой дед и Смелый двоюродные братья…
— Значит, Гарик мой… десятиюродный брат? — наобум спросил я.
— Можешь обрадовать его, — сказал отец.
— Все люди братья, — сказала Аленка.
— Хотите, поговорю с Президентом, чтобы он вас принял в свою республику?
— Так он тебя и послушается! — сказала Аленка.
— Уговорю…
— Не надо, — сказал я. — По блату неинтересно…
— У них строгие условия…
— Коля Гаврилов выполнил, а я не смогу?
— Я был бы рад, — сказал отец.
— Думаете, я не переплыву озеро? — сказала Аленка.
— Республика-то мальчишеская! — засмеялся отец.
— Я тут один остров облюбовала…
— Не смеши, — сказал я.
— Как ты думаешь, Гарик скоро вернется? — спросила Аленка.
— Лопнула наша рыбалка, — сказал я.
Я был прав, Гарик остался на острове.
Глава тридцать восьмая
Я все-таки обиделся на них: не потому, что не взяли на остров, — за рыбалку. С вечера я накопал червей, приготовил снасти. У меня было предчувствие, что на этот раз не уйдет лещ от меня. Как миленький будет на крючке. Утро наступило самое рыбацкое: небо пасмурное, рябит. К берегу бежит небольшая волна. Ветер юго-западный. В такую погоду лещам бы и брать.
Остров был окутан туманом. Поэтому я сначала услышал стук мотора и лишь потом увидел лодку, которая, вынырнув из тумана, неслась к нашему берегу.
Аленка сполоснула зубную щетку и выпрямилась. Она только что встала.
На моторке прибыли Гарик, Сорока, Леха Рыжий и Коля Гаврилов.
— Здорово, Сергей, — первым приветствовал меня Президент.
— Мы за вами, — сказал Гарик.
Я молчал, Аленка равнодушно посмотрела на них и, перекинув через плечо полотенце, пошла в дом.
— Никуда не денутся наши лещи, — сказал Гарик.
— Я уж и забыл, — сказал я.
— Мы на Каменный Ручей… — Сорока посмотрел на дом. — По-быстрому!
На Каменный Ручей мне хотелось давно. И потом, достаточно испытывать их терпение. А то плюнут и укатят без нас. Я сбегал за Аленкой. Она начала было ломаться.
— У тебя совсем гордости нет… Позвали — и бежишь, как собачонка.
— Ну и сиди дома со своей гордостью, — сказал я и выскочил за дверь.
— А куда вы собрались? — крикнула вслед Аленка.
— Вернемся — расскажу…
— Сережа!
Я остановился.
— Ты не видел мой купальник?
— У тебя под носом…
Аленка вышла в другую комнату переодеваться. Когда она вернулась, я спросил:
— Где твоя гордость?
— А ты зануда, — сказала сестренка.
…Моторка неслась вперед. Сорока сидел на корме и держал румпель. Я сел рядом с Колей. Простил его Сорока. Ребята стали просить за Колю. Он от радости такой вишневый компот сварил — по три стакана каждому.
Я спросил его, как там на кухне — жарко?
— Компотом объелся, — ответил Коля.
Лодка проскочила горловину, где берега близко подступили друг к другу. За горловиной озеро раскинулось во всю ширь. Не озеро, а море. Далеко на холме виднелось несколько домиков. И длинные сараи. Это колхозная молочная ферма. На заливном лугу паслось стадо. Две коровы по колено забрались в воду и так стояли, задумчиво глядя на нас. Волны, разбегаясь от лодки, качали в озере облака. Погода разгуливалась.