Что так говорлива мать?

Она разговорчива только с людьми, которые ей нравятся. Русский ей нравится? Вообще она иностранцев не любит, почему же тогда ей нравится русский? Вот интересная вещь.

V

Каждый вечер долго тянется обед.

Уже темнеет. Уже прохладно. Уже купается в море золото, упавшее с луны. На что морю деньги? Почему деньги не тонут? Портрет какого императора чеканится на этих золотых шаловливых монетках?

Как долго тянется обед! Как скучны, недвижны полосы света, падающего из окон в сад. Выходит так, что столовая, соседка сада, дразнит его:

— А у меня светло. А у тебя темно.

А сад зажмурился и будто не слышит. Хитрый.

Еленучча издалека заглядывает в окно.

Пасквалино уносит уже пустой салатник. Слава богу! Теперь скоро съедят фрукты. Он не пьет кофе, — тогда время пролетит скоро. Сколь о раз она говорила ему:

— Разве можно так долго сидеть за столом! Почему так долго?

Каждую черешню он аккуратно опускает в стакан с водой. В голове его сейчас — только думы о ней, об Еленучче. Он закурит скоро свои чудесные папироски, — привез их из Турции.

Вот он, наконец, встал.

Еленучча быстро, как ящерица, скользнула в самый темный уголок сада. Он уже знает, что она — там и, проходя по дорожке, улыбается: это видно в полосах света. Среди темной зелени белеет ее платье. Он подходит, берет ее руки и близко, близко смотрит в глаза.

— Ты взял бы меня с собой в Россию? — спрашивает Еленучча.

— Я не вернусь в Россию, — говорит русский.

— Как? Ты не вернешься в Россию?

— Не вернусь.

— Ты не любишь Россию?

— О, нет, милая девочка! Я люблю Россию.

— Но почему же ты не вернешься?

— Не вернусь.

— Что ты говоришь?!

— Правду говорю.

— Бедненький ты! Отвратительная Россия!

— Россия? О нет! Россия — прекрасна. Россия — прекраснейшая из стран.

— Она прекраснее Италии?

— Прекраснее.

— Чем она прекраснее?

— Это трудно сказать сразу.

— Но когда-нибудь скажешь?

— Скажу.

В саду вспыхивает электрический свет.

Обед кончился. Сейчас. все выйдут из комнат. Как мимолетно время!

…Утром Еленучча достает географию, старую растрепанную книгу, которую она так не любила в школе, и находит, почти в самом конце, отдел: Russia. Читает, и сжимается сердце:

— Как ехать в такую страну? Как можно жить там?

Он врет, что эта страна — прекраснее Италии. Чем она прекраснее? Просто он хочет наговорить ей, глупой девчонке, много соблазнительных слов, чтобы потом поскорее и полегче увезти ее на корабле.

Она бежит в читальню и там, под нотами, находит карту, два раза порванную в середине.

— Вот она: Russia.

Тут живут его мать и сестры. Она будет любить их. Она — богата. У ней хватит денег на все. И отель, и отцовские деньги — ее. Она богата. Хорошо быть богатой.

И опять ждет Еленучча: как томителен день! Как далек вечер!

Скоро ли засияет золото моря? Много денег и у луны. Чья она невеста? Чья она дочь? Сколько у нее лент! Как красивы ее волосы. Кто ухаживает за ней на небе? Кто ее целует? Солнце? И если Еленучча — луна, маленькая луна острова, то солнце…

— О, мое милое солнышко!

Звезды — девушки. Сколько на небе девушек! Где же их милые? Или луна — мать? Может быть, она строгая и ворчливая женщина? Может быть, она не позволяет звездам, своим дочерям, заглядываться на кавалеров?

А может быть, звезды — бриллианты бога?

У короля есть прекрасные картины: в Венеции, во Флоренции, в Риме, в Неаполе. Король разрешает показывать их всем. Все могут смотреть Тициана, Корреджио, Тинторетто, Джорджоне: сколько о них рассказывал отец! Когда ему грустно, он бросает все и едет во Флоренцию смотреть тициановскую Магдалину. Он плачет, когда рассказывает, как нарисованы ее волосы.

Так, может быть, и бог? У короля — картины, у бога — корона. На что ему ночью корона? И он говорит кому-нибудь из ангелов:

— На землю идет ночь. Покажи людям бриллианты моей короны. Пусть смотрят всю ночь. К утру собери.

Если ангел любит людей и не ленив, — он покажет, он рассыплет перед людьми все бриллианты. Их так много, что даже на небе тесновато. Тогда люди говорят:

— Какая прекрасная ночь!

Иногда ангел не особенно любит людей — тогда он покажет не все бриллианты.

А иногда и сам бог разгневается. Иногда люди очень много нагрешат за день — и скажет:

— Ангел! Не показывай в эту ночь этим дуракам мою корону!

Тогда по небу ползут тучи. Тогда небо темно. Тогда воет ветер.

…Но как томителен, когда в первый раз полюбишь, летний день! Как далек вечер!

VI

Вот и оно, утро, чудесное, прохладное.

Нужно поблагодарить бога за сны. Снами человеческими заведуют на небе два ангела: один — белый, любящий людей. Другой — темный, не любящий людей. Первый — показывает человеку: дворцы, моря, все страны, прекрасных юношей, цветы, поднимает человека на воздух и несет его над землей; поит его удивительными винами и кормит удивительными фруктами; говорит о любви. Человек проснется и думает:

«Как коротка ночь! Сегодня сны были прекрасные. Спасибо тебе, нянька-ночь! Как ты хороша!»

…Сидит Еленучча и читает книгу. Прекрасно пишет поэт о любви. Что такое поэты? Ангелы, посланные богом на землю, как в ссылку, в наказание. Поди-ка поживи среди людей: нелегкое дело!

Пришел отец с пристани.

«Всегда он какой-то особенный, когда приходит с пристани», — думает Еленучча.

В это время он особенно мягок, и его обо всем можно просить, и он, что обещает, все сделает: купит новую шляпу, даст денег на ленты, обещает свести в кинематограф.

Он красив в этом сюртуке и бархатном жилете. Кудри его причесаны на один бок и, мягкие, шелковистые, колышутся, лишь дохнет ветер. Старик строен и высок, и еще хорошо блестят его взволнованные глаза.

Еленучча смотрит па него и улыбается:

— Ты чего смеешься? — спрашивает он, устало присаживаясь к ней, на красный диван.

Пристань — далеко: шел пешком, чтобы насладиться своими думами.

— Я не смеюсь, — улыбаясь, отвечает Еленучча.

— Коли не смеешься, то чему ты улыбаешься? — говорит отец.

Как усталы его глаза!

— Улыбаюсь я от радости, что ты у меня красивый.

— Красивый?

— Красивый. Согласись сам: приятно иметь красивого отца.

— Приятно? — и отец делает непонимающее лицо, — Почему приятно?

— Я не знаю, почему, — отвечает Еленучча. — Быть может, потому, что люди могут сказать: у красивого отца — красивая дочь.

— Ах, вон оно что? Ты говоришь так, будто ты большая Да, может быть, ты и в самом деле большая? — спрашивает Манфред слегка взволнованно. — А ну-ка привстань! — Бегает тут девчонка Еленучча, всем мешает, во все дела впутывается. А может быть, девчонка уже растаяла и получилось что-нибудь другое?

Еленучча не встает — ей стыдно. Она прижимается к Отцу и тихонько говорит:

— Видишь мои волосы? Это твои волосы. Они так же вьются, как и у тебя. А когда я смотрю в твои глаза, то вижу себя, как в зеркале.

Старик усмехается, лукаво смотрит и обнимает дочь, как самую любимую.

— Уже коробочка с хитростью открылась, — говорит он, — уже начинается в тебе женщина. У тебя есть ленты красные и синие. Вероятно, уже понадобились зеленые? Ты стояла перед зеркалом и решила, что будет неплохо, если около черных бровей будет болтаться зеленая тряпочка? Или постой, постой, я начинаю думать другое. Быть может, сегодня в кинематографе идет хорошая картина?

— На афише написано: «Любовь матери», — отвечает Еленучча.

— Тебе, значит, хочется посмотреть «Любовь матери»?

— Хочется, конечно, — отвечает Еленучча, — но я вовсе не для этого говорю. Просто ты красивый. Ты мне нравишься. Мне кажется: живи ты в Риме, тебя бы взяли охранять короля.

Старик прислоняет голову к спинке дивана, глаза его закрыты; лицо — усталое, и думы, сладкие и любимые, текут, видимо, в его мозгу. Стоит около него светлый ангел. Сидит он так долго, потом медленно идет к себе и через полчаса— неузнаваем. На нем — старая серая жакетка, старые туфли, глаза как будто стали не такими большими, воротник не повязан галстуком и голос — неприятный и дребезжащий.