– Колин… – еще один прерывистый вздох, всхлип и совершенно деревянный голос, который никак не может быть голосом Хави, но все же это именно он. – Я не смогу оставить ребенка…

Колин мысленно проклинает собственную глупость и запоздалые обещания, задвигая назад сосущее ощущение потери, стоило услышать, что пара не хочет от него детей. Все еще будет. Альфа обнимает дрожащего мужа и разворачивает его лицом, чтобы лишний раз дать себе мысленного пинка за подростковую несдержанность и отключку.

– Воробышек, – он сцеловывает мокрые дорожки на щеках, – прости меня, пожалуйста. Я оказался не готов к тому, что заниматься любовью с парой так… лишает контроля. Но твои волнения напрасны. Беременности не будет. Я бы не позволил тебе так рисковать жизнью.

Удивленный и шокированный взгляд сменяется нахмуренным, а потом Хави бесцеремонно хватает его за руку, чтобы взглянуть на внутреннюю сторону плеча.

– У тебя вшит чип? – недоверчиво переспрашивает Хави. – Зачем? То есть, когда?

– После помолвки, – проще было бы отговориться, что это совершенно неважно, но врать своей паре? Это слишком дорого обходится, пусть и сейчас в затянутых пленочкой слез глазах мелькает злость и обида, а сам супруг резко, насколько позволяет координация, вскакивает и сбегает из ванной.

Колин не задерживает. Ему и самому нужно время привести мысли и чувства в порядок. Он встает под прохладные струи душа, мысленно рассуждая, как и какими словами объяснить Хави свой поступок, чтобы это не прозвучало неискренней отговоркой или очередной просьбой перевернуть страницу и начать все заново. Этих перевернутых страниц становится слишком много. Может, одна страница ничего не весит, но когда их набирается столько, что Оксфордский словарь рядом с ними выглядит брошюркой с купонами из ближайшего супермаркета, они не дадут окрепнуть тому мостику доверия, что между ними установился. Течка упростит объяснения? Истинная пара все простит просто потому, что истинная? Нет, Колин не хочет таких авансов. Есть в этом что-то фальшивое, как в сексе под действием аттрактантов. Из-за которых все, собственно, и заварилось.

Он находит Хави в спальне, облаченного в жуткую бордово-коричневую пижаму и закутывающегося в три одеяла.

– Замерз? – он опускается на колени перед нахохлившимся супругом. Ну чисто воробышек, умилительный и такой свой даже в этой попытке отгородиться от него. – Давай переделаю, а то будешь выбираться, не дай бог, запутаешься и сломаешь себе руку или ногу.

– Мне важно знать, – Хави отбрыкивается и смотрит строго. – Я понимаю, что сейчас все изменилось, и что у меня не будет никого другого, кроме тебя, но… я был настолько отвратителен тебе?

Фраза звучит настолько неожиданно, что Колин не понимает, откуда его пара это взяла?

– Когда сказал, что не с таким, как я, тебе детей заводить, – Колин охает и опускает лицо в колени младшего мужа. Почти физически больно от стыда за того ублюдка, каким он себя показал в их первую встречу.

Пальцы Хави касаются его головы и влажных волос, зарываются в пряди, непроизвольно лаская, прогоняя тревогу и невесть откуда взявшуюся неуверенность.

– Ты не был мне отвратителен, Хави. Никогда. Даже тогда, когда я почувствовал на пороге твоей квартиры запах красных роз и понял, что не смогу относиться хорошо к еще одному омеге, который использует аттрактанты для своих постельных игр. Это разочаровало меня, особенно после рассказа родителей о впечатлении, которое ты на них произвел. А еще записка дурацкая и твой полуголый расслабленный вид, который отчего-то заставил ревновать к тому придурку, что посмел назвать тебя Котиком и поблагодарил за ночь. Вот меня и понесло… Но я поставил чип, чтобы не опозорить наш брак внебрачным ребенком или шантажом из-за возможного аборта.

Колин слышит еще один вздох, и поднимает голову, чтобы встретиться с Хави глазами и увидеть в них… не ненависть или презрение, а сопереживание? Как это возможно?

– Ты все-таки знал, что Фицрой их использовал? – Хави выпутывается из своих тряпочных барьеров и тянет Колина на себя, чтобы обнять. Альфа ни за что бы не признался, что именно этого ему не хватало, и потому продолжает говорить то, что сторонние люди сочли бы неуместными откровениями.

– Поначалу не знал. Ты помнишь, я говорил тебе о травме и невозможности слышать запахи? Обоняние начало возвращаться только пару лет назад. И это возвращение совпало с ярким, крышесносным запахом и течкой у моего партнера. Я верил, что Натан – моя истинная пара. Планировал свадьбу, детей и … прости, Хави, такое не принято говорить мужьям, – но супруг заверяет, что не чувствует себя обманутым или преданным и просит продолжить. – А когда узнал правду, было поздно. Рвать отношения пришлось по-живому. Но я был обречен. Меня хватало на несколько недель, прежде чем ломка брала свое. В периоды просветления я хотел только одного – отыграться за свои чувства.

– Посредством брака с другим омегой?

– Не только, – Колин усаживается на постель рядом с Хави и берет его за руку. – Ты все правильно тогда написал про членство в клубе. Однажды Натан мне бросил в лицо, что я слишком безроден, чтобы войти в их семью, и никакие деньги не заменят происхождения. И тут мне попадается интервью про «Меркуриз» и готовность Уолдена Фицроя выдать младшего сына замуж за любого альфу, лишь бы в клубе состоял.

– Потому и брак со мной? Не подумал, что за пять лет твой бывший может выйти замуж за кого угодно, прежде чем ты получишь желанный пиджак? И в чем бы выражалась твоя месть?

– Выйти замуж за кого угодно Натану бы никто в ближайшие пять лет не позволил. Рекламные и актерские контракты у него очень строгие в этом отношении. А месть бы выражалась в получении членства в клубе и спокойной семейной жизни, которая избавила меня от искусственной страсти. Натан не терпит пренебрежения его персоной, потому свадьба для него была костью в горле. Через пять лет я бы сам сделался для него желанной добычей, вот только теперь игра бы шла по моим правилам.

– Но до конца ты не был уверен в том, что не вернешься однажды к бывшему, потому и такие серьезные меры контрацепции? – Колин кивает, добавляя про себя, что отдал бы все деньги за то, чтобы Фицрой оставил ребенка, забеременей он, потому и не мог допустить даже малейшей вероятности шантажа и еще одного аборта. То, что Натан был на такое способен, Колин не понаслышке знал и простить этого не мог, равно как и Хави рассказать. Он и так переборщил с откровенностью.

– Ну и идиот! – заключает его непостижимый супруг, залезая к нему на колени, обхватывая его тело руками и ногами и ерзая попкой.

– Идиот, – соглашается Колин, не скрывая улыбки и принимаясь расстегивать пуговицы на пижамной рубашке и покрывать легкими поцелуями обнаженную шею, грудь и махонькие темно-коричневые сосочки. Его пара если и сердится, то скорее так, требуя доказательств своей единственности, привлекательности и желанности для своего альфы. – Чего я точно не просчитал, так это тебя, мое сокровище. Даже если мой нос ничего не чувствовал, ты все равно сводил меня с ума и затмевал всех остальных омег так, что воспользоваться установленными в тело достижениями медицины не пришлось.

– Ты что, хранил мне верность все эти месяцы? И даже ни разу?.. – Колин успевает только встретиться с пылающим взглядом мужа и слегка наклонить голову в подтверждение своих слов, прежде чем его начинают жадно целовать и заваливать на мягкий матрас…

– … Идиот твой Фицрой… – сонно бормочет утомленный страстью Хави, поудобнее устраиваясь на плече Колина после еще одного бурного оргазма. – Если еще раз его встречу, силиконовый труп для съемок в клипе не понадобится. Будут снимать оригинал.

Колин ласково целует задремавшего мужа в висок и, аккуратно, стараясь не разбудить, встает с постели. Но лишь для того, чтобы сделать заказ еды, который вышколенные курьеры оставят под дверью, задернуть плотные шторы, чтобы поднимающееся солнце не разбудило самого главного человека в его жизни, и отключить все средства связи, что могут помешать чете Сторм наверстать упущенные с момента свадьбы ласки и разговоры по душам, безудержный секс и совместные завтраки, легкие шпильки в перепалках и искренние признания. Их ни для кого нет на ближайшие три дня.