— Всё кончено. Выходим.
Некоторое время Андрей лежал неподвижно, затем пришёл в себя и, постанывая, поднялся на ноги. Постоял, придерживаясь за стены, а потом побрёл по коридору, спустился вниз по лестнице и оказался на площади. Там он задержался на некоторое время, глядя в небо и стараясь окончательно прийти в себя. Наконец двинулся вокруг башни, пока силы не оставили окончательно. Тут он опустился на землю, громко стоная от невыносимых болей.
Этот стон услышали заговорщики.
— Князь подаёт голос! — присев от ужаса, проговорил Пётр.
— Не может быть, — возразил ему Анбал.
— Он. Больше некому!
— Может, кто-то из охранников? — сделал предположение Яким.
— Мы их крепко связали, лежат. Я на обратном пути заглядывал в караульную.
— Тогда глядите вокруг! — скомандовал Пётр.
Однако князя нигде не было. Заговорщики поднялись в горницу Андрея, там было пусто. Страх придал силы убийцам. Они кинулись обратно, выбежали на площадь и стали искать в разных направлениях. Наконец кто-то из них догадался зажечь свечу и по кровавому следу нашёл князя. Тот лежал на земле, прислонившись к башне. Сознание ещё не оставило его. Он видел, как к нему метнулись тени, стали наносить удары. Пётр отсёк князю руку, другие прикончили его.
За окном уже занимался рассвет. Протрезвевшие от совершённого преступления, убийцы вновь отправились в медуницу и выпили вина. Затем вернулись в караульное помещение и умертвили Прокопия.
А потом все скопом бросились грабить княжеское добро. Они набрали золотых гривен, драгоценных камней, жемчуга, доспехов, погрузили на своих коней и отослали к себе по домам. Сами же поспешили собрать княжеских слуг, и Мойзич сказал им:
— Слушайте нас, слуги! Если сюда придёт дружина владимирская, то не станут разбираться, кто виноват, а кто нет: всех убьют! А посему будем заодно.
Слуги, испугавшись, встали на сторону заговорщиков. Они так поступили ещё и потому, что им разрешено было грабить княжеское имущество.
Вслед за тем Пётр и Яким Кучкович послали к владимирцам. Они известили их о смерти князя и велели передать им: «Если кто из вас, владимирцев, что-нибудь помыслит на нас, то мы с теми покончим. Не у нас одних была дума, и ваша есть в одной думе с нами».
Испуганные владимирцы отвечали:
— Кто с вами в думе, тот с вами пусть и будет, а наше дело сторона.
Вслед за тем городская чернь бросилась грабить дом князя Андрея.
Тело Андрея Боголюбского в это время валялось в огороде непогребённым. Его нашёл верный княжеский слуга Кузьма Киевлянин и стал плакать над ним. К нему подошёл один из убийц, Анбал. Кузьма, взглянувши на него, сказал:
— Анбал, вражий сын! Дай хоть ковёр или что-нибудь подостлать и прикрыть господина нашего.
Но Анбал лишь расхохотался:
— Ступай прочь! Мы хотим выбросить его собакам.
— Ах ты, еретик! — стал попрекать его Кузьма. — Да помнишь ли, в каком платье ты пришёл сюда? Князь одел и обул тебя. Теперь ты стоишь в бархате, а князь нагой лежит. Прошу тебя честью, сбрось мне что-нибудь.
Устыжённый Анбал бросил слуге ковёр и плащ. Кузьма обернул тело убитого, поднял его и, сгибаясь под своей ношей, отнёс в церковь.
Но там все были пьяны, встретили Кузьму насмешками:
— Князю уже не поможешь. Брось его тут в притворе. Вот нашёл себе печаль возиться с мертвяком!
Кузьма положил тело Андрея в притворе и стал причитать над ним:
— Уже тебя, господин, и холопы твои знать не хотят. А прежде, бывало, гость придёт из Царьграда или из иных сторон Русской земли, а то хоть латинян, христианин ли, поганый, ты, бывало, скажешь: поведите его в церковь и на палаты, пусть видят всё истинно христианское! А эти не пускают тебя и в церковь положить.
Два дня и две ночи, пока шло разграбление, лежало тело Андреево в притворе. Духовенство не решалось отпереть церковь и совершить над ним панихиду, оно боялось гнева заговорщиков. Лишь на третий день пришёл игумен монастыря Козьмы и Домиана и гневно обратился к Боголюбским клирошанам:
— Устыдитесь! Долго ли князю так лежать? Отомкните божницу, я отпою его. Положим его в гроб, а когда злоба перестанет, придут из Владимира и понесут его туда.
По совету игумена всё и сотворили. Отперли церковь, положили тело Андреево в каменный гроб и пропели над ним панихиду.
В ту пору бунт был во Владимире. Чернь городская перебила княжью дружину и теперь грабила имущество князя Андрея Боголюбского и бояр его. Наконец поп Никулица — тот самый поп Никола, который в 1155 году помог Андрею вывезти из Вышгорода икону Богородицы, — в ризах прошёл по городу с чудотворною иконой Богородицы. Едва горожане узрели икону, как нашло на них умиротворение, и грабежи прекратились. И это было великое чудо.
Через шесть дней после смерти князя владимирцы, опомнившись, устрашились сотворённого и вспомнили, сколько добра им сделал Андрей. Тело его было перевезено во Владимир. На дорогу, ведущую в Боголюбово, хлынула толпа жителей. Когда показалось княжеское знамя и послышалось погребальное пение, многие из горожан стали, плача, опускаться на колени. Затем они пошли за гробом, сняв шапки.
Тело князя было положено в построенной им церкви Богородичной рядом с телом его сына Глеба — двадцатилетнего юноши, который скончался за девять дней до убиения отца. Весь народ владимирский любил его за необыкновенную душевную чистоту и милостливость.
И — чудо: мощи Андрея и сына его Глеба остались нетленными. Вскоре над ними стали совершаться великие исцеления. Православная церковь, оплакав их, причислила Андрея и сына его Глеба к лику святых.
Когда всё утихло, съехались во Владимир дружина и ростовские, суздальские и переяславские бояре и стали решать, кого приглашать на княжение во Владимиро-Суздальскую землю. Хотя Владимир и считался столицей княжества, но город он был молодой, поднятый лишь в правление Андрея Боголюбского, народ в нём был преимущественно ремесленный, бояр было мало; в основном бояре проживали в старинных городах Ростове и Суздале, всегда ревниво относившихся к владимирцам, презрительно называя их «каменщиками»; им вновь хотелось вернуть звание столицы в один из своих городов. Эти противоречия с особой силой вспыхнули на этом соборе (съезде).
— Нам, господа бояре и дружинники, — обратился ко всем боярин Борис Жидиславич, один из главных организаторов заговора против Андрея Боголюбского, — поспешать надо с приглашением князя. Ибо смотрят на наши земли с великой алчностью соседи — и рязанцы, и смоляне, и рать свою могут двинуть в любой час.
— Давно на наши северные угодья с промысловым зверьем также новгородцы зарятся, — поддержал его владимирский боярин Иван Радиславич, молодой выдвиженец покойного князя Андрея; отличался он большой храбростью, что неоднократно показывал в бою. Был он высок ростом, широк в плечах и красив на лицо; владимирцы очень любили его за честность и прямоту. — Ходили мы по приказу князя в верховья реки Онеги, выбивали бродячие промысловые артели новгородцев. Чуть ослабь внимание, застроят своими селениями, возведут крепости. Попробуй после этого отними у них!
— И с булгарами надо ухо держать востро, — вмешался в разговор боярин Константин Хотович, у которого было с десяток торговых судов в Ярославле, они доходили до берегов Персии. — Чуть мы ослабнем, так сразу перекрывают пути по Волге. Сколько раз из-за этого воевали Булгарское царство и Юрий Долгорукий, и Андрей Боголюбский! Прав боярин Жидиславич, князя надо выбирать, да такого, чтобы крепко взял в свои руки власть и одного его взгляда боялись!
— Ну это ты перелишил, — возразил ему Жидиславич. — Натерпелись мы от самовластца Андрея. Свергли одного единодержца не для того, чтобы посадить другого!
— И вот ещё что, — снова заговорил суздальский боярин Василий Настасьич, узколицый, с хитрыми глазами. — Надо к старинке возвращаться, к тому времени, когда мужала и набирала сил наша Ростово-Суздальская земля. А была она могучей в то время, когда стольными городами были у нас Ростов и Суздаль, по ним и край наш прозывался. Не дело это, когда князь сидит во Владимире, где живут, почитай, одни ремесленники...
