Обычно Брина позволяла страсти взять над ней верх, только когда влюблялась. Мама говорила ей, что тело священно. Что это храм. Учась в колледже, Брина решила, что ее мать была слишком консервативна, и отбросила весь этот священнохрамовый концепт в пользу более современного подхода: потрахались и разбежались. Она какое-то время встречалась с мужчиной, потом обнаруживала в нем что-то, что ей не нравилось – вроде грязного белья, оставленного в ее комнате, или нечищеных ногтей, – и бросала его.

Теперь Брина стала старше и мудрее. Она вернулась к идеалам матери и была очень разборчива в том, что касалось людей, получавших доступ к ее телу. Человек должен был иметь значение для нее, и обычно проходило некоторое время, прежде чем случалась интимная близость.

Так было до сегодняшнего дня.

Сегодня все было иначе. Все перевернулось с ног на голову и вывернулось наизнанку. Ничто не имело смысла, и Брина не знала, что и думать. Она хотела бы иметь ответы на все вопросы, которые роились сейчас у нее в голове. Она была частным сыщиком, и находить ответы было ее работой. Только на этот раз речь шла о ее частной жизни и она не могла представить, с чего ей следует начать.

Томас помог Брине перебраться через ворота, но на этот раз обошлось без длительных прикосновений. Он открыл перед ней дверь со стороны пассажирского сиденья, и она забралась в автомобиль, отряхнув с ботинок снег. Все больше и больше было заметно неловкое молчание между двумя людьми, которые еще пятнадцать минут назад даже не пытались сдерживаться. Дружеская симпатия, которой Брина наслаждалась последние несколько часов, исчезла без следа.

– Думаю, вечером пойдет снег. – На обратном пути в отель Томас наконец нарушил молчание.

– О да, – отозвалась Брина.

«Интересно, о чем он сейчас думает?» – размышляла она, но солнцезащитные очки вновь мешали разглядеть его глаза.

Опять повисла тишина, пока они не добрались до отеля и не въехали на парковку. Когда Томас заговорил, то произнес совсем не то, что Брина хотела услышать.

– Прости, я увлекся. Обычно я не хожу по округе, прижимая женщин к деревьям, – сказал он, глядя в лобовое стекло.

– Я тоже. М-м… в смысле, не прижимаюсь. – Брина на секунду задумалась. – Может, это произошло потому, что мы с тобой давно знаем друг друга?

– Но это не так. – Томас наконец повернулся к Брине, однако его лицо не выдавало его чувств. – Мы совсем друг друга не знаем.

Брина вглядывалась в его ничего не выражающее лицо и думала о том, что он, наверное, прав. Это был не тот Томас, которого она знала. Едва она начала думать, что знает его, как поняла, что не знает о нем вообще ничего. Теперь – нет. «И очень жаль», – сказала она себе с тяжелым сердцем.

– Пока, Томас, – произнесла Брина, выходя из джипа.

Через солнцезащитные очки Томас смотрел, как Брина входит в отель сквозь вращающуюся дверь, затем припарковал машину, заглушил двигатель и закрыл глаза.

Что, черт возьми, произошло? Он не мог поверить в то, что прижал Брину к дереву и зарылся лицом в ее груди. Она была не права: это произошло вовсе не потому, что он хорошо знал ее. Десять лет назад он всегда мог остановиться. Это было что-то другое. Что-то, в чем он не хотел признаваться самому себе.

Томас потерял контроль над собой. Он не хотел думать о том, что могло бы произойти, если бы на дворе было лето и, чтобы раздеть Брину, ему нужно было лишь задрать ее юбку и сорвать с нее трусики. Тогда бы он не смог остановиться. Он занялся бы с ней любовью прямо у дерева, у которого они играли, когда были детьми. Он потерял бы голову в объятиях Брины Макконнелл.

Что там говорят о том, что нужно быть осторожнее со своими желаниями? Это пари было лишь шуткой. Весь день Томас думал, что под комбинезоном Брина носит термобелье. Ему и в голову не пришло, что там только лифчик. Все знали, что нельзя так одеваться. Похоже, все, кроме Брины. Когда Томас расстегнул ее комбинезон, он думал, что она остановит его. Он хотел шокировать ее, но, едва опустив взгляд, сам был шокирован, как подросток, впервые увидевший разворот «Плейбоя».

Теперь, сидя в джипе, Томас думал о том, почему же Брина не остановила его? Десять лет назад она всегда пресекала его поползновения своей излюбленной фразой: «Мое тело – это храм», которой научила ее мамочка. Теперь она не только не остановила его, а еще и обхватила ногами и прижималась к нему грудью, и Томас не мог понять почему. Очевидным ответом было то, что они оба взрослые люди, которым нравится секс, но Томас не верил очевидным ответам. Иначе он не преуспел бы в бизнесе.

По дороге в отель ему в голову пришла еще одна мысль. Он хотел выкинуть ее из головы, но не смог. Ему это не нравилось, но она продолжала звучать у него в ушах. Его более старшие бизнес-партнеры сталкивались с этим – с женщинами типа Холли, которые были готовы на все ради денег, и мужчинами, которые лгали сами себе о том, что их любят за личные качества.

Томас не хотел верить, что Брина могла быть такой поверхностной, но он ведь не видел ее десять лет. Может, именно этого она и хотела: денег, которых у нее никогда не было, и чтобы ее видели с кем-то значительным. И хотя Томас знал, что несправедливо судить ее по прошлым поступкам, раньше она уже так поступала. Только раньше это он был бедняком, которого она выбросила на помойку.

Томас открыл дверцу и вышел из машины. Быстрыми шагами он прошел в отель мимо регистрационной стойки. Не дожидаясь лифта, поднялся на третий этаж по лестнице. Нужно было выкинуть Брину из головы, пока она не свела его с ума. Нужно было думать о чем-то другом. Не о том, как она его возбуждает.

Не останавливаясь у ее двери, Томас прошел к себе в номер, расстегнул куртку и уселся на диван у камина, снимая лыжные ботинки. В Брине было что-то особенное, даже когда они еще были детьми. Что-то, что зацепило его. Что-то, что заставляло его запускать пальцы в ее волосы и прижиматься к ее шее. Прошлой ночью он думал, что ничего к ней не чувствует, но оказался не прав. Этим утром Томас думал, что готов поцеловать Брину и, возможно, заняться с ней любовью. В этом не было ничего сложного. Просто два человека, которые знали друг друга в детстве, сходятся, став взрослыми, и приятно проводят время вместе. Просто мужчина и женщина дарят друг другу удовольствие…

И снова он ошибся. Они были не просто мужчиной и женщиной. Они были Томасом и Бриной, и его тело отреагировало так, как будто ему снова было семнадцать, как будто в нем была активирована какая-то программа, заставившая желать ее так сильно, что он думал, что вот-вот умрет. Только на этот раз все было еще хуже.

Когда Томас держал Брину в объятиях у дерева, глядя в ее подернутые поволокой глаза, он уже не просто хотел ее. Она была ему необходима.

Томас взял свои лыжи и направился в коридор. Давать Брине такую власть над ним – последнее, чего он хотел. Последнее, чего он хотел, – это нуждаться в Брине Макконнелл.

Брина покосилась в темноте на часы, стоявшие рядом с кроватью. Была половина одиннадцатого вечера. Она пропустила банкет и поездку в свою старую школу. В этом не было ничего страшного, но перед церемонией награждения Брина хотела пообщаться с Карен Джонсон и Джен Ларкин. Она хотела убедиться в том, что ей будет с кем сесть за стол и она не останется в одиночестве.

Брина убрала с лица прядь волос и присела на край кровати. После того как Томас высадил ее у отеля, она переоделась и вернулась в лобби[13]. Карен и Джен как раз собирались пройтись по городским бутикам. Брина присоединилась к ним и купила себе футболку на смену той, в которой спала. Она хорошо провела время, общаясь с девушками, с которыми у нее было кое-что общее. Девушками из оркестра. Девушками из клуба домоводства. Девушками-зубрилами-которые-не-катаются-на-лыжах.

Брина помогла Карен выбрать комбинезончик для ее будущего ребенка, и они зашли выпить кофе на отреставрированной старой пожарной станции. Брина находила себе занятие, отвлекаясь от мыслей о Томасе с помощью шопинга. Бо́льшую часть времени это работало.