Комов (потирает руки, мечтательно улыбается). Да. Любопытная картина получается... (По интеркому.) Майя! Что у вас там?
Майка (по интеркому). Опять усы... Восемь штук. Только сейчас пропали, а то торчали вдоль всего хребта... Причем цветные - желтые, зеленые... Я сделала снимки.
Комов. Молодец. Теперь имейте в виду, Майя, при следующей встрече обязательно будете присутствовать вы. (К Вандерхузе.) Яков, забирайте радиограммы, пойдемте ко мне. А вы, Стась (Комов встает и направляется в угол, где установлен блок видеофонографов), вот вам кассета, Стась, передайте все прямо в Центр. Где-то тут я видел проектор? А, вот он. Надо проанализировать. Я думаю, в нашем распоряжении еще часа три-четыре, потом он снова придет... (Идет к Вандерхузе.) Яков, как вам нравятся эти "усы"? Они как будто пасут Малыша...
(Уходят.
Входит Майка.)
Натренировалась? Небось все пушки наводила?
Майка (проходит, садится в кресло). Безнадежное дело. Если все они одновременно в нас плюнут, нам каюк. Просто не успеть.
Попов. Во-первых, можно увеличить телесный угол поражения, во-вторых, ты действительно веришь, что в нас могут плюнуть?
Майка. А ты?
Попов. Непохоже что-то...
Майка. А если непохоже, то чего ради я там сидела с этими пушками, пока вы здесь...
Попов (подходит к Майке, берет ее за плечи). Честно говоря, не знаю. Все равно надо вести наблюдение. Раз уж оказалась планета биологически активной, надо выполнять инструкцию. (Садится в кресло рядом с Майкой.)
Майка (взволнованно). Тебе его жалко?
Попов (неуверенно). Н-не знаю... Почему жалко? Я бы сказал, жутко. А жалеть... Почему, собственно, я должен жалеть его? Он добрый, живой... Совсем не жалкий.
Майка (нетерпеливо). Я не об этом. Я не знаю, как это сформулировать... Вот я слушала, и мне тошно сделалось, как Комов с ним себя держит. Ведь ему абсолютно наплевать на мальчишку...
Попов. Что значит - наплевать? Комову надо установить контакт. Без Малыша в контакт нам не вступить...
Майка. От этого мен, наверное, и тошнит. Малыш-то ничего не знает об аборигенах... Слепое орудие!
Попов. По-моему, ты впадаешь в сентиментальность. Он ведь все-таки не человек. Он абориген. Мы налаживаем с ним контакт. Для этого надо разгадать какие-то загадки... Трезво надо к этому относиться, по-деловому. Чувства здесь ни при чем. Он ведь к нам тоже любви не испытывает. И испытывать не может. В конце концов что такое контакт? Столкновение двух стратегий.
Майка (устало вздыхает). Скучно ты говоришь. Скучно. Тебе только радиограммы составлять. Кибертехник. И Комов - тоже.
Попов. А как надо?
Майка. Не знаю. Может быть, как Яков... Во всяком случае он единственный говорил с Малышом по-человечески.
Попов. Майка, ты что? Не хочешь, чтобы контакт состоялся?
Майка (без энтузиазма). Хочу, наверное... Только я все не так себе представляла...
Попов. Не-е-ет, здесь дело не в этом. Я догадываюсь, что с тобой происходит. Ты думаешь, что он - человек.
Майка. Ты уже говорил об этом.
Попов. Нет, ты послушай... Тебе все время бросается в глаза человеческое. Ну да, общий облик, прямохождение. Ну, голосовые связки... Что еще? Тебя сбивает с толку, что он умеет говорить. Он великолепно говорит... Но ведь и это не наше! Никакой человек не способен вот так, с ходу, научиться бегло говорить. И дело не в составе слов, дело в интонации, в составлении фразы. Оборотень это, если хочешь знать! А не человек. Мастерская подделка. Подумай только: помнить, что с тобой было в грудном возрасте, а может быть, в утробе матери, и как знать! - до своего рождения. Разве это человек?
Майка. Быть может, прежде губ уже родился шепот, И в бездревесности кружилися листы, И те, кому мы посвящаем опыт: До опыта приобрели черты.
Попов. А, это все эмоции. А вот ты видела когда-нибудь роботов-андроидов?
Майка (мрачно), Ну и что?
Попов. А то, что теоретически идеальный робот-андроид может быть построен только из человека. Это будет сверхмыслитель, сверхсилач, сверхэмоционал, все что угодно "сверх", в том числе и сверхчеловек, но только не человек...
Майка (криво улыбаясь). Ты хочешь сказать, что аборигены превратили его в робота?
Попов (С досадой)? Да нет же. Я только хочу убедить тебя, что все человеческое в нем случайно, просто свойство исходного материала... И что не нужно разводить вокруг него сантименты. Считай, что ты ведешь переговоры с этими цветными усами...
(Раздается мелодия песенки Малыша.)
Майка (в волнении схватив Попова за плечо). Ты слышишь? Он возвращается! (Бросается к внутренней связи.)
(Теперь слышна песенка. Поет Малыш.)
Тебе нельзя ко мне,
А к тебе мне
Беда...
Вот какая смешная
Получается игра.
Простая шарада,
Как дважды два.
(Майка включает интерком.)
(Комову.) Малыш приближается.
Комов (по интеркому). Понял вас. Попов, на пост внешнего обзора. Майка, оставайтесь на месте.
Попов (поднимается, идет к выходу, чуть насмешливо бросает Майке). Посмотри, посмотри на него вблизи, сосуд скорби. (Уходит.)
(Стремительно входит Комов. За ним Вандерхузе.)
Комов. Вы видели, Яков, опять усы и опять цветные. Строгая закономерность: Малыш к нам, усы - наружу. (Всем.) Приготовьтесь, коллеги.
(Появляется Малыш. В руках у него корзина. Малыш видит Майку, корзина у него опрокидывается, из нее с грохотом падают камни.)
Малыш. Мам-ма!.. Мам-ма...
(Раздается захлебывающийся плач ребенка и резко обрывается.)
(Не глядя на Майку, Комову.) Ты приготовил ответы на мои вопросы? Ты меня заставил думать. Я вспоминал и вспомнил, что я тоже так часто размышляю, как и ты. И часто приходит ответ. Когда приходит ответ, мне удовольствие. Видно, как он приходит. (Садится на пол, разбирает корзину на прутья.) Так я делаю объем для камней... Вот такой...
Комов (подсказывает.) Корзину...
Малыш. Да, корзину. (Начинает плести, приговаривая.) Один прут цепляется за второй, второй за третий, третий дальше... и получается корзина. Видно - как. (Собирает остальные прутья.) Вот куча прутьев, и вдруг - готова корзина. Почему?
Комов. И на этот вопрос я смогу ответить, только когда узнаю о тебе все.
Малыш (требовательно). Тогда узнавай! (Вскакивает на ноги.) Узнавай скорее! Почему не узнаешь? Я расскажу сам.
(Гаснет свет.
В ослепительных вспышках света мечется Малыш.
И в это же время - фонограмма.
Слышится раздирающий треск, хруст, отчаянный крик младенца, удары, звон бьющегося стекла, визг ребенка, мужской задыхающийся голос: "Ма-ри... Мари... Ма... ри..." Малыш во время всего этого носится по рубке. В движениях его отчаянного танца боль: он то ложится на пол, извивается, то вскакивает, снова скручивается в колобок, кружится... Женский, уже знакомый голос стонет: "Шура... Где ты? Шура... Больно как... Я ничего не вижу, помогите мне..." Стон стихает. Всхлипнул младенец и тоже затих. Малыш прерывает свой дикий танец. Все ошеломлены.)
(Торжествующе.) Так было долго. Я устал кричать. Я заснул. Когда я проснулся, было темно. Мне было холодно. Я хотел есть. Я так сильно хотел есть, и чтобы было тепло, что сделалось так.
(Каскад невообразимых звуков заполняет рубку.
Гулы, щелканье, медные удары, зудение...
И разом стихает.)
(Задыхаясь.) Нет. Так мне не рассказать. Так я буду рассказывать столько времени, сколько живу. Что делать?
Комов (ровным голосом). И тебя накормили? Согрели тебя?
Малыш. Стало так, как мне хотелось. И с тех пор всегда было так, как мне хотелось.
Комов (пробует воспроизвести услышанные звуки). А это что было?
(Пауза.)
Малыш. А, понимаю. Ты совсем не умеешь, но я тебя понял. Не могу ответить, ведь у тебя нет слова, чтобы назвать. А ты знаешь больше слов, чем я. Дай мне слова. Ты дал мне много слов, но не те.
(Пауза.)
Комов. Какого это было цвета?
