— Беатриса, — властно начал отец, заставив сойти на нет все моё раздражение, и как всегда не вовремя во мне проснулся страх перед собственным отцом. — Ты же всегда участвуешь в каких-то конкурсах чтецов, но я ни разу не слышал, чтобы ты вслух что-то рассказывала. Порадуй нас и нашего гостя.

И вот что мне делать в такой ситуации? Конечно, идти в столовую за табуреткой, что же ещё?!

Всё-таки досталось мне что-то от мамы, именно поэтому я сейчас с таким спокойным лицом залезла на табуретку, будто на сцену взошла. И нет в этом ничего такого. Всего лишь табуретка высотой в полметра, от которой у меня уже кружится голова, но я не могу показать свою слабость перед всеми ними!

Эх, жаль, что нет музыкального сопровождения, так бы эпичнее вышло, но, несмотря на все неурядицы, я гордо выпрямила спину и принялась красиво, с чувством и выражением зачитывать мое любимое стихотворение Бродского:

— Не выходи из комнаты, не совершай ошибку.

Зачем тебе Солнце, если ты куришь Шипку?

За дверью бессмысленно всё, особенно — возглас счастья.

Только в уборную — и сразу же возвращайся.

О, не выходи из комнаты, не вызывай мотора.

Потому что пространство сделано из коридора

И кончается счётчиком. А если войдет живая

Милка, пасть разевая, выгони не раздевая.

Не выходи из комнаты; считай, что тебя продуло.

Что интересней на свете стены и стула?

Зачем выходить оттуда, куда вернешься вечером

Таким же, каким ты был, тем более — изувеченным?

О, не выходи из комнаты. Танцуй, поймав, боссанову

В пальто на голое тело, в туфлях на босу ногу.

В прихожей пахнет капустой и мазью лыжной.

Ты написал много букв; ещё одна будет лишней.

Не выходи из комнаты. О, пускай только комната

Догадывается, как ты выглядишь. И вообще инкогнито

Эрго сум, как заметила форме в сердцах субстанция.

Не выходи из комнаты! На улице, чай, не Франция.

Не будь дураком! Будь тем, чем другие не были.

Не выходи из комнаты! То есть дай волю мебели,

Слейся лицом с обоями. Запрись и забаррикадируйся

Шкафом от хроноса, космоса, эроса, расы, вируса.

Перевела дыхание и с не меньшей гордостью во взгляде под аплодисменты мужчин спустилась со злосчастной табуретки, с которой чуть не свалилась. И только на твердой поверхности смогла вдохнуть спокойно.

— Неплохо, — похвалил Александр Андреевич, чуть улыбаясь уголками губ. — От золотой медалистки и девушки, занимающей всегда первые места во всём, я меньшего и не ожидал.

— Да, гордость семьи. Будущая хозяйка всего, что принадлежит мне, — качнул головой отец, делая небольшой глоток своего любимого виски.

— Решили отдать весь бизнес ей? — спросил учитель скорее для поддержания беседы, чем из интереса.

— А кому ещё? Единственная дочь. Всё, что у меня, по сути, осталось, — отец смотрел только в огонь, никуда больше, и казался таким уязвимым, что было не по себе, но это было не самое главное! Потому что наступил тот момент, которого я ждала на протяжении десяти лет! Именно сейчас Инесса поняла, что в данном доме она не больше, чем мебель! И как только я возьму шефство над сетью ресторанов, она вылетит отсюда пробкой.

Это был самый лучший момент за последние десять лет. Определенно!

А мужчины продолжили говорить о вещах, важных только им, мужчинам, так что я смогла спокойненько вернуться в игровую, где наконец-таки дочитала злосчастное обществознание и смогла взяться за песню, которую буду исполнять через полтора месяца, но идей у меня на этот счёт совершенно не было.

Надо что-то русское, ибо английское поймёт не каждый, и надо то, что я смогу спеть. Что-то простое и красивое, со смыслом, но такая песня всё никак не шла в голову, поэтому я бросила это дело и пошла на кухню, где меня всегда ждало что-то вкусненькое.

На часах половина десятого ночи, а Александр Андреевич всё так же восседает в моей гостиной и точит лясы с моим отцом, ну а я за обе щеки запихиваю жаренную картошку и пытаюсь не уснуть, потому что мне ещё на дело идти, точнее, взламывать кабинет собственного отца.

Нужный мне ящик закрыт на замок, но его можно просто сломать, и отец ни о чём не догадается, потому что Инесса периодически что-то грубо вскрывает в его кабинете в поисках доказательств его измен, так что проблем не будет. Как и важных документов, потому что батя у меня человек неглупый и не станет оставлять важные вещи там, куда может заползти эта змеюка, так что придётся поработать сегодня.

Третья ночь почти без сна. Эх…

— Беатриса, — прозвучало из коридора, когда я, уныло подперев щёку рукой, дожевывала салат.

— Иду!

— Беатриса, проводи Александра Андреевича, а то у нас псы не на привязи, — сказал отец и поднялся на второй этаж, утаскивая за собой Инессу и всё время молчавшую Любу.

Пожав плечами, накинула на плечи старую армейскую куртку деда, которую не выкидывают только потому, что я бьюсь в истерике каждый раз, когда к ней кто-то прикасается, и вышла на улицу, пропуская учителя вперёд.

— Что с тобой случилось, когда ты вошла в зал? Куда делось всё то раздражение? Что за необоснованный страх? — гора вопросов на одну меня, пялящуюся в чистое звёздное небо.

— Александр Андреевич, — тихо позвала я, привлекая к себе внимание и при этом не отрывая взгляда от неба. — Помните, я Вам про чувство такта говорила? — Дождавшись немого кивка, продолжила: — Включите его, пожалуйста, — и спокойно направилась к огромным железным воротам.

— Громова, вот что ты за человек неправильный и скрытный, а? Только со своей подружкой шушукаешься постоянно! — возмутился мужчина, стараясь идти со мной в ногу и делать такие же маленькие шажочки.

— Она мне не подружка, — спокойно ответила я, взглядом ища наших доберманов, которых, по странным обстоятельствам, выпустили из вольера, и которых сейчас не было во дворе, хотя они должны были крутиться под ногами и пытаться сожрать учителя.

— А общаетесь, словно в детском саду в один горшок писали, — пошутил он. Но шутка эта вызвала у меня только вежливую, отработанную годами улыбку, которую люди обычно показывают просто чтобы не обидеть собеседника. И он это прекрасно понял, потому и нахмурил свои чёрные брови, отчего взгляд голубых глаз стал ещё пронзительнее.

— Всё, пришли, — оповестила я, открывая перед учителем кованую черную калитку, и уже готовая попрощаться.

Но у учителя, как всегда, были свои соображения на этот счёт.

Взглянув на дом над моей макушкой, — его рост это, к сведению, прекрасно позволял, — он озорно, совсем по-мальчишечьи улыбнулся и, схватив меня за рукав фуфайки, вытащил за калитку и тут же придавил своим телом к промерзлому кирпичному забору, попытавшись поцеловать, что у него, к слову, не получилось, потому что я накрыла губы ладонью и отвернулась.

Голубые глаза выражали полнейшее недоумение, и оттого сам их обладатель становился чертовски обаятельным.

— Я только поела! — глупо, да, но мне и самой неприятно целовать его, не почистив зубы.

О Боже, мне бы об экзаменах думать, а я о непотребствах всяких!

Александр Андреевич, ухмыльнувшись, схватил свободной рукой мою ладонь и оторвал от своих губ, а сам тем временем легко, почти невесомо коснулся моих губ своими и, напоследок с силой сжав ягодицы и приподняв меня над землёй, засунул руки в задние карманы и беспечно направился к остановке, около которой был припаркован его джип.

Вот так и живём, дамы и господа. Ни минуты покоя!

На часах половина первого утра, и я, сонно потирая глаза, прокралась к отцу в кабинет, где без проблем и малейшего шума открыла деревянную дверь и вошла внутрь.

Так, в столе искать бесполезно, а где же у него сейф?..

Двадцать минут поиска, и я наконец-то нахожу эту стальную коробку, встроенную в стену, за портретом собственного отца, который отодвигается в сторону.

Кажется, во всех дешёвых детективах именно за картинами и прячут сейфы.

Пароль…