Я получил. За сбитый истребитель платили — тысячу рублей, а за бомбардировщик — тысячу пятьсот рублей. И еще премию я получил за пятьдесят удачных боевых вылетов.
— А сколько всего сделали боевых вылетов?
Всего у меня восемьдесят пять боевых вылетов.
— А что считалось боевым вылетом?
Боевой вылет — это вылет по заданию, например, прикрытие войск. И даже если боя не было, он все равно считался боевым вылетом. А если был воздушный бой, то записывали еще и воздушный бой, в этом вылете.
Я с разведчиком ходил, и это тоже считается боевой вылет. На штурмовку со штурмовиками ходил, тоже боевой вылет. Короче, боевой вылет — если было какое-то задание.
— А за «Фокке-Вульф»? Не получили?
Он же не упал.
Оказывается, такие же вознаграждения, за сбитые, за боевые вылеты, и у немцев были. Вначале у нас этого не было, потом ввели. Только дали эти деньги к концу войны
— А как Вы «Ме-109» сбивали?
Была очень плохая погода. Облачность была примерно на шестистах метрах. Мы над линией фронта под Выборгом барражировали. Ходили четверкой.
И «мессеров» четверка появилась. То вылезут из облаков, то спрячутся. Немцы хитрые — ищут удобное положение. И как увидит, что стрелять можно, убьет.
А потом смотрю, один выскочил и мне в лоб идет, точнее, под небольшим углом. И как раз мне в прицел. И я по нему со всех точек, как дал... И подумал все, мне конец, я сейчас столкнусь с ним. Но все тихо, все нормально. А потом мне передают:
— Смотри, — говорят, — «мессер» ныряет, горит.
Вот этого я сбил.
— В 1944 году на Карельском перешейке не должно было быть немцев на «Мессершмиттах». Скорее всего это были финны?
Нет. Немцы. Весной 1944 года мы воевали под Нарвой. Летом начали Карельский перешеек освобождать.
И здесь мы встретились с немцами, с которыми воевали под Нарвой. Те же немцы на «фоккерах» и на «мессерах». Они через Финский залив перелетели в Финляндию.
— А с финнами Вы встречались?
С финнами да. Но у них не было «мессеров».
У финнов были «Брюстеры» и еще какие-то «фоккеры», но не 190-е. Их не сравнить с нашими.
Вначале, когда мы начали Карельский перешеек освобождать, они появились. А потом не видно было. Они же тихоходные, такие, как наши в начале войны.
— Ну не скажите, тот же «Брюстер» на уровне «Як-1».
Нет, «Як» существенно лучше.
— По почерку в небе, можно определить, немец это или финн? У финнов ведь были «Мессершмитты», им немцы поставляли.
У финнов свои были знаки: белый круг с фашистским знаком. Но они не попадались. В основном попадались немцы с крестами. Желтые крылья. Кок желтый. Часть хвоста желтая, для того чтобы опознать друг друга. А у наших «Яков» кок белый, и хвост был белый.
— Руль направления, да?
Да, для того, чтобы узнать наш или чужой. На большом расстоянии очертания одинаковые...
— Каков смысл камуфляжа, если отчетливо видны все эти желтые опознавательные знаки?
Они небольшие по размеру были. На консолях желтый цвет сантиметров десять-двадцать, и кок желтый был. На камуфляж почти не влияли.
— В принципе камуфляж работал?
Конечно. На фоне земли, работал. А чей лучше был, наш или немецкий, черт его знает, я не могу сейчас сказать.
— У немцев он, к концу войны, как правило, был серый, темно-серый, светло-серый, да?
Да, а у нас больше зеленого — темно-зеленый.
Камуфляж нужен, чтобы спрятаться на фоне земли. А если снизу вверх смотришь, на фоне неба любой самолет видно, там камуфляж не помогает...
— Многие наши летчики считают, что боезапас был маловат. Вам на бой хватало?
Хватало. На 37-миллиметровую пушку — тридцать снарядов. А про пулеметы я не скажу.
— На каких высотах Вы ходили?
Когда прикрытие войск, в основном, ходили на пяти тысячах метров. На этой высоте мы могли держаться и воевать. Выше уже мощность «105-го» падала.
— Кислородной маской на пяти тысячах пользовались?
Нет, еще не пользовались. Никто не надевал. Возьмешь трубочку, немножко пососешь и все. Кислородная маска мешает осмотрительности. Осмотрительность, прежде всего... Если я его увидел, значит почти пятьдесят процентов успеха у меня... И голова крутится все время...
— А летали с открытым фонарем или с закрытым?
С закрытым. Если откроешь, теряется скорость... Некоторые, открывали фонарь. Например, Дубовик, зам. командира полка. Когда мы поднимались, барражировали, видели, что у него почти все время фонарь открыт. Фонарь полной прозрачности не давал, видимость не особо хорошая была.
— А бронестекла стояли впереди?
Бронестекло впереди стояло. А сзади бронеплита, вот примерно до плеча, а остальная часть была бронестекло, для заднего вида обзора. У нас «яки» выпускались, первое время с заголовниками. А потом бронестекла стали ставить. И далеко, конечно же, плохо видно. Бронестекло такое слоеное такое, и плохо видно из- за толщины.
— Зеркало заднего обзора было?
На «Яках» не было. На «Спитфайере» были.
— Вы летали и против «Мессершмиттов», и против «Фокке-Вульфов», наши летчики говорили, что «Фокке-Вульф» был слабее как истребитель.
Почему «Фокке-Вульф» слабее?
— Вы сами говорили, лучший истребитель «Ме-109».
Ну да. Но сравнивать «ФВ-190» следует с «Ла-5». Оба и с мотором воздушного охлаждения.
— Но почему наши всегда отмечают именно «Мессершмитт» как самый хороший самолет. А про «Фокке-Вульф» говорят, он среднего качества... А немцы наоборот говорят, что «Мессершмитт» уже устаревшая модель.
Но они его усовершенствовали все время.
— Но он все утяжелялся и терял все свои маневренные характеристики. Поэтому сами немцы хвалят «Фокке-Вульф».
«Мессершмитт» был более маневренный в воздушном бою. Если, например, он пошел вверх, то уходил. А «Фокке-Вульф» был тяжеловат. И радиус виража у «Мессершмитта» был меньше, чем у «Фокке-Вульфа».
Единственное преимущество, которое по-настоящему отмечали наши летчики у «Фокке-Вульфов», это большое количество стволов. То есть если уж он попал — значит убил. А у «Мессершмитта» стандартное вооружение три ствола.
В положении, когда пришел в хвост и стреляешь с расстояния метров двести, оружия много не надо. У «Аэрокобры» было семь точек — это даже избыточно. Зачем столько? И стали снимать, чтобы облегчить...
— Взломали эту линию обороны на Карельском перешейке, заняли Выборг, а дальше что?
А дальше в Эстонию улетели, стали освобождать Эстонию. Аэродром был Криково под Кингисеппом. Там стояли с «горбатыми», оттуда летали на Нарву. А потом был аэродром Смуравьево. И сейчас этот аэродром функционирует. Вот оттуда летали тоже в Эстонию, под Тарту, под Нарву. А потом мы сели под Хапсалу — аэродром Унгру.
— А со штурмовиками на одном аэродроме часто сидели?
Да, часто. Это очень удобно на одном аэродроме сидеть, всегда разобраться можно после полета, решить, как будем лететь.
И сразу взлетаешь, и сразу собираешься.
Это тактически очень было удобно.
— Часто проходили обсуждения боевых вылетов?
Да. Когда прилетишь, встречаемся с летчиком, обычно в столовой встречались.
— Часто приходится встречаться с жалобами штурмовиков, о плохом сопровождении истребителями, а порой и просто бросали...
Штурмовиков мы сопровождали все время и никогда не оставляли. Да и как я могу бросить его, если даже питаешься вместе. Сплоченность появлялась... Бросить штурмовиков, — так и под суд можно попасть.
— Но, наверное, до Вас доводили приказы, что где-то кто-то... Вот и Зеленова к вам отправили...
Все могло быть, это же война. Могли и мы много сбить и немцы могли много сбить. Это же война, и какая обстановка сложится, черт его знает.
— Вы видели, как штурмовиков сбивали?
На моих глазах не падали.
