Присоединившийся к нему Сергей Степашин, председатель Счетной палаты, усмотрел в сочинении генерального прокурора «элемент открытости нашей страны».

Но всех афористичнее оказался секретарь Совета безопасности Игорь Иванов. «Самое главное в этой книге — это ее название», — цитирует Интерфакс его крылатые слова.

Что ж, в дипломатичности бывшему министру иностранных дел не откажешь. И впрямь, если все главное сказано в названии, то о чем еще говорить…

Емельяненков порвал Устинова на «британский флаг» и, выдав свой блестящий памфлет, вытер и Устиновым, и его книгой свою журналистскую задницу.

В своей книге творения Устинова коснулся и адмирал Олег Ерофеев:

«В материалах расследования спасательной операции, несомненно, отчетливо проявляется страстное желание замаскировать конструктивные и производственные недостатки как корабля, так и торпеды. Я внимательно следил за проведением операции, изучил документы, опубликованные в „Российской газете“, прочел книги генерального прокурора В. В. Устинова „Правда о „Курске““ и И. Д. Спасского „„Курск“. После 12 августа 2000 года“. Ни в одном из этих материалов я не нашел убедительных доказательств того, что личный состав, эвакуированный в 9-й отсек, жил около 8 часов и поэтому его нельзя было спасти.

Особенно меня удивило название книги генерального прокурора, из которого следует, что расследование, проведенное его подчиненными, ставит под сомнение его объективность, а многократные повторы в книге о том, что личный состав жил в 9-м отсеке не более 8 часов, нельзя объяснить только недостаточным литературным талантом ее автора. Сам В. В. Устинов в доказательствах этого факта ссылается на малое количество воды, продовольствия, которое потребили подводники за время их оставшейся жизни, на сомнительные выводы судебно-медицинской экспертизы, первые результаты которой получены более чем через два месяца после гибели людей и только поэтому не имеют права на объективность.

…Передаваемые же с подводной лодки сигналы SOS генеральный прокурор В. В. Устинов легко приписывает действиям неизвестного надводного корабля, поиском которого не утруждают себя следователи. Возразить В. В. Устинову очень просто — в той экстремальной ситуации, в которой оказались подводники „Курска“, не до еды и питья, и, как всякие здравомыслящие люди, они пытались экономить и воду, и продовольствие.

Это понятно любому человеку, даже не имеющему отношения к подводной службе».

Я в то время еще наивно верил в российское правосудие. В 2000–2003 годах прошла удачная серия гражданских и арбитражных процессов, но крупных дел, получивших широкое освещение в прессе, не было. Много времени ушло при всей, казалось бы, простоте сюжета на дело о защите чести и достоинства Майи Михайловны Плисецкой с ее «вновь народившейся», всплывшей в Израиле и в Лондоне «дочерью». Тогда же в Нью-Йорке шел процесс против Bank of New York, который занимал немало времени.

Дело по обвинению Игоря Сутягина, в котором я поначалу участия не принимал, удачно прошло в Калужском областном суде. Судья, возвращая уголовное дело на дополнительное расследование — в то время еще можно было возвращать на доследование уголовные дела, если были нарушены права обвиняемого, — указал в определении:

«Обвинительное заключение надлежит составить в соответствии со ст. 205 УПК РСФСР. Обвинительное заключение должно содержать конкретную формулировку обвинения, существенно не отличающуюся от предъявленного обвинения и не ухудшающую положение обвиняемого: содержание и анализ доказательств, на которые ссылаются органы следствия, в том числе содержание и анализ показаний обвиняемого по предъявленному обвинению, доводы обвиняемого, приводимые им в свою защиту, и результаты проверки этих доводов, другие обстоятельства, указанные в ст. 205 УПК РСФСР. При наличии к тому оснований, с соблюдением требований уголовно-процессуального закона, в том числе и с соблюдением права обвиняемого на защиту, следует назначить и провести экспертные исследования конкретных сведений, предъявленных в обвинении Сутягину».

В тот же период был убит мой близкий друг — губернатор Магаданской области Валентин Цветков, с которым я был знаком с 1969 года. Спустя несколько дней после похорон Владимир Колесников возбудил уголовное дело в отношении помощницы Цветкова Виктории Тихачевой, и мне пришлось этим делом заняться. Вторая половина 2002 года была занята изучением 133 томов дела «Курска» и подготовкой первоначальной жалобы.

После подачи ходатайства о возобновлении предварительного следствия по делу «Курска» и формального отказа ГВП в возобновлении предварительного следствия, а также после активной кампании, организованной Александром Савенковым, озвученной Виктором Колкутиным и призванной дискредитировать меня на основании того, что я якобы поднимаю свой рейтинг на горе людей, мне пришлось тщательно продумать стратегию защиты.

Я считал, что основной жалобе в Военный суд о признании незаконным постановления о прекращении уголовного дела по факту гибели АПРК «Курск» должно предшествовать, кроме, естественно, тщательной подготовки, судебное решение по одному из узловых вопросов трагедии. Идея состояла в том, чтобы заполучить решение суда, которым признавалось, что заключения «экспертов» Виктора Колкутина и Сергея Козлова не выдерживают критики. Было также необходимо, чтобы заключения российских и иностранных судебных медиков, которые признавали заключение Виктора Колкутина о времени смерти 23 подводников в 9-м отсеке антинаучным, стали официальными документами, принятыми судом как доказательства, иными словами — чтобы они были легализованы. Я воспользовался опубликованным на сайте ДНИ.РУ отчетом о пресс-конференции экспертов Виктора Колкутина и Сергея Козлова и подготовил исковое заявление.

Кроме того, обвинять меня в попытке улучшить свои имидж на горе людей — это запрещенный прием, удар ниже пояса, удар подлый. Не хочу излишне детализировать эту тему, но не могу не отметить весьма приличную сумму, в которую обошлось мне мое участие в процессах и оплата экспертов, а также бессонные ночи с дикими головными болями и многодневную апатию, которыми сопровождалась каждая встреча с родственниками членов погибшего экипажа.

В те годы Игорь Тюленев был судьей в Пресненском районном суде. Невысокий и худощавый парень держался застенчиво и не ассоциировался с общепринятыми представлениями о судьях. Он рассматривал дело Майи Плисецкой и еще несколько дел с моим участием. Как-то раз он посетовал, что в суде нет бумаги и конвертов. Через пару дней я отправил водителя в суд, и он отвез секретарю Тюленева несколько коробок с бумагой и конвертами. Думаю, что Тюленев догадался, кто облагодетельствовал его. Бывая в Пресненском суде, я не раз заходил к Тюленеву, и мы обсуждали различные правовые проблемы.

Когда исковое заявление было готово, я понес его в суд. Канцелярия оказалась закрыта, и я по обыкновению зашел в кабинет Тюленева. Он поинтересовался, что за дела у меня в суде, и я кратко изложил ситуацию по делу «Курска». Он живо заинтересовался подробностями, выказал возмущение Колкутиным, посмотрел исковое заявление и сказал, что у него нет сомнения по поводу обоснованности иска.

Я сдал исковое заявление (см. приложение № 23) в канцелярию, но повестки в суд не было довольно долго. Узнав, что дело будет рассматривать Тюленев, успокоился: он был известный волокитчик.

На судебное заседание явился представитель Минобороны и «надзирающий» сотрудник Главной военной прокуратуры, представители Колкутина и Козлова не участвовали. Я приобщил к материалам дела альтернативные заключения экспертов, и ничто не предвещало отрицательного решения. Судья удалился в совещательную комнату и через десять минут огласил резолютивную часть решения — в иске отказать.