Источники интереса Романа Кима к ниндзюцу очевидны: во-первых, он что-то читал или слышал о синоби (ниндзя), когда учился в Японии, — это была пора расцвета городского ниндзюцу-фольклора.

Во-вторых, он вернулся к этой теме в пору написания глосс к книге Пильняка. Несомненно, его авантюристическую натуру (что бы он ни говорил на следствии по поводу того, что его больше привлекала кабинетная жизнь «профессора-японоведа») заинтересовали средневековая теория разведки в широком смысле этого слова и особенно возможности ее экстраполяции на современность. Потом Роман Николаевич уже никогда об этом не забывал: его уроки дзюдзюцу у Василия Ощепкова и просьба в Токио прислать ему книгу по ниндзюцу из Токио в середине 1930-х — свидетельства попыток переноса теории на практику. Практика была богатой: популяризатор ниндзюцу Фудзита Сэйко, которого Роман Николаевич читал еще до войны, писал как о Киме: «Того, кто способен скрытно проникнуть туда, куда трудно добраться, кто возвращается оттуда, откуда нет дороги, надлежит называть великим мастером искусства синоби, а искусство это чрезвычайно глубоко». Попыток, до сих пор до конца неосмысленных, так как осмыслить их трудно: в силу секретности биографии Кима, мы многого об этом еще не знаем.

В-третьих, война дала ему новый стимул для интереса к теме ниндзюцу: в июле 1938 года, после начала активных боевых действий в Маньчжурии, когда стало окончательно ясно направление следующего главного удара, на окраине Токио, в родном для Кима районе Ушгомэ была создана специализированная разведывательная школа (рикугун гакко) для подготовки высококлассных специалистов по разведке и диверсиям на территории Советского Союза. Таких как Онода Хиро, сражавшийся на Филиппинах до 1974 года. Как известно, с направлением инструкторы школы, позже переведенной в район Накано, не угадали — удар пришелся на страны Юго-Восточной Азии и США, поэтому с началом войны на Тихом океане школа была переориентирована на действия в этих регионах. Однако изначальная направленность «на Советы» представляла для Москвы большой интерес. Тем более что часть программ для нее писал полковник Акикуса Сюн — профессиональный разведчик-советолог, консультант российской фашистской партии и начальник Японской военной миссии в Харбине. Информация о «кузнице кадров» японских диверсантов и разведчиков наверняка доходила до Лубянки. Логично предположить, что и переводил ее с японского Ким. После победы над Японией контрразведка умело выуживала выпускников этой школы в потоке пленных. Особенности же японского менталитета таковы, что, попав в плен, офицеры, особенно молодые, считали своим долгом рассказать победителю всё, что знали, выдать любые секреты. Да и не только молодые офицеры. Об этой школе рассказывал сам Акикуса Сюн, оказавшийся в советском плену^[423], и даже многоопытный генерал Хата: в его показаниях школе Накано отведен целый раздел (8). Пункт «в» (обучение) этого раздела в том числе гласил: «Курсанты проходили курс закаливания их личных свойств и характера, с тем чтобы в самых трудных условиях самостоятельно выполнять возлагаемые на них задачи. В школе преподавались иностранные языки, военное и экономическое положение других стран и радиодело…

Политическую структуру иностранных государств, их экономическое положение и иностранные языки преподавали чиновники государственных ведомств. По военному делу лекции читали офицеры Генерального штаба и преподаватели Военной академии…

Выпускники школы Накано везде добивались исключительно высоких успехов в своей работе»^[424]. Роман Николаевич, с его любовью к единоборствам, непременно заметил бы, что рукопашный бой курсантам Накано рикугун гакко преподавал основатель айкидо Уэсиба Морихэи.

Находясь в загадочной командировке на Дальнем Востоке осенью 1945 года (и/или позже), Ким, без сомнения, узнал много интересного о Накано рикугун гакко, но книга о японской разведшколе как раз в те годы, сразу после победы, когда появилась надежда на установление нормальных отношений с Японией, явно не подходила для советской печати. Со временем у Романа Николаевича появился еще один прототип для «школы призраков»: в египетском (!) журнале он прочел о существовании в Бейруте подобного учебного заведения британской разведки, интересы которой традиционно были направлены на Ближний Восток. Идея трансформировалась из простого очерка о тренировках диверсантов в попытку рассказать о подготовке серьезных специалистов, прежде всего в области ведения психологических войн и морального разложения противника. Противник — мы, Россия, Советский Союз. Школа, понятное дело, должна была стать американской.

В заявке в издательство «Советский писатель» Ким четко излагает: а) свою цель: «Я хочу показать не примитивных и трафаретных шпионов — героев традиционных шпионских романов, а квалифицированных специалистов подрывной войны, вооруженных всеми “научными дисциплинами”, которые усиленно разрабатываются сейчас в Америке с целью более эффективной обработки сознания и психики людей»; б) форму произведения: «исповедь курсанта специальной школы американской разведки»; в) источники: «особая дипломатическая школа, созданная английской разведкой в Шамляне (Ливан. Бурж-ас-Шамали? — А. К.) и описанная каирским журналом “Роз эль Юсеф”»; г) сроки исполнения работы: сентябрь 1963 года^[425].

Работа оказалась более сложной и интересной, чем изначально предполагал автор. Дважды ему пришлось выезжать в Африку и Европу (Нидерланды) — «проверить на месте материалы для последних глав». Такая роскошь в Советской стране была доступна немногим писателям даже высшего литературного ранга. Роман Николаевич явно пользовался покровительством куда более мощной, чем Союз писателей СССР, организации, и нетрудно догадаться, какой именно.

Поездки открыли для Кима что-то такое, из-за чего в итоге пришлось переделывать всё произведение: «По соображениям политического порядка надо будет вытащить одну сюжетную линию, проходящую через всю повесть». Всё это затянуло процесс написания на целый год: «Школа призраков» была закончена в октябре 1964-го.

Журнал «Наш современник» собрался печатать ее в летних номерах следующего года, а издательство «Советский писатель» поставило в план на 1966 год. Пока же рукопись отправили на «спецконсультацию, где автору был сделан ряд замечаний, которые Р. Ким учел». Повесть пошла в печать, и теперь последнее слово было не за «критиками в штатском», а за читателями. Читатели необычному произведению удивились и… оказались не готовы ни к теме повести, ни к форме ее подачи. Какого-то особого издательского успеха книга не имела, хотя в СССР ее переиздавали дважды, выпустили и в «странах социалистического лагеря»: в Чехословакии (дважды), Болгарии и Венгрии.

Это неудивительно. Роман Николаевич явно перепутал жанры или попытался обогнать свое время. Собственно, еще рецензент повести заметил, что «специальная эрудиция автора порою не получает достаточно выразительного художественного изображения и некоторые страницы повести звучат как сугубо деловая информация». Пытаясь воплотить все свои задумки — от начатого в «Ногах к змее» рассказа о синоби до мыслей о глобальной имиджевой войне, Ким действительно попытался втиснуть в текст слишком много информации. «Школу призраков» приходится даже не читать, а изучать. Сюжет и на самом деле в этой книге не главное, хотя интрига «закручена» тут, пожалуй, лучше, чем во многих произведениях аналогичного жанра. Но это студенты должны изучать конспект важного первоисточника, а повесть — не «первоисточник», и читатели — не студенты. Они этого делать не обязаны и не будут. Отсюда и холодность приема весьма увлекательного произведения.

События в повести изложены от лица главного героя книги, пишущего донесения своему наставнику. В первом же письме цитируется британский дипломат и писатель, генерал-губернатор Канады Джон Баккан: «Впереди дни и ночи в полном одиночестве и постоянном напряжении, подтачивающем нервы. Подобно одежде, тебя будет облекать смертельная опасность. Страшная работа, слишком бесчеловечная для человека». Понятно, что Ким, как обычно, пытается снова писать о себе, и похоже, в его архиве должна находиться тетрадь с выписками из произведений приключенцев всего мира, высказывания которых он экстраполировал на себя и потом использовал в работе.