Если с отцом Ким Ги Рёна — Николаем Кимом в этом смысле всё более или менее понятно, если его биография соответствует изложенной версии, то с японскими воспитателями Кин Кирю дело обстоит сложнее. Тот факт, что между Сугиура Рюкити и Сугиура Дзюго до сих пор никому не удалось проследить никакой связи, с легкостью можно было бы проигнорировать, если бы отец Кима не был фанатично антияпонски настроенным корейцем, а Сугиура Дзюго не являлся бы одним из создателей японской националистической идеологии, оказывающим серьезнейшее влияние на токийскую политическую элиту. Мы знаем со слов Кимура, что отец Кима отправил сына в Японию, чтобы тот лучше узнал «вражескую страну». Но если Сига был прав, зачем Сугиура Дзюго принял мальчика в свой дом? В поисках ответа на эти вопросы снова придется обратиться к конспирологии и от фактов перейти в область догадок. Увы, почти не сохранилось документов, способных подтвердить или опровергнуть версии, которые могли бы объяснить странную благосклонность одного из членов политического бомонда Токио к сыну корейских эмигрантов в Россию, а такие версии есть. Основная из них связана с причастностью отца Кима и Сугиура Дзюго к гибели председателя Тайного совета Японии и бывшего генерал-резидента в Корее князя Ито Хиробуми.

Это случилось 26 октября 1909 года на российской территории. Князь Ито прибыл в «столицу русской Маньчжурии» — Харбин для встречи с министром финансов России В. Н. Коковцовым. Прямо на платформе, во время прохождения мимо почетного караула, между рядами солдат появился человек, который открыл прицельную стрельбу по японскому сановнику. Ито погиб от трех ранений, причиненных разрывными пулями, несколько минут спустя, когда его занесли в купе. Стрелявшего задержала русская полиция. Им оказался кореец Ан Чжун Гын (или Ан Чунгын, или Ан Джунгын — в разных версиях транслитерации с корейского языка). Принято считать, что убийство Ито стало поводом для формальной аннексии Японией Кореи, случившейся менее чем через год, пусть даже Договор о присоединении Кореи к Японской империи всего лишь зафиксировал существовавшее после Русско-японской войны положение вещей.

Реакция японцев и корейцев на убийство князя Ито была предсказуема, и по сути прошедшее столетие ничего кардинально не изменило в оценках. Для корейцев Ан Чжун Гын — национальный герой, степень почитания которого близка к народной канонизации. Ему поставлено несколько памятников, в том числе и на территории России, откуда он начинал партизанские набеги в составе небольшого отряда мятежников в оккупированную японцами Корею. На центральном вокзале Харбина, где прозвучал роковой выстрел, ставший поводом для окончательной аннексии родины Ана, открыт музей его памяти. В этом корейцы и китайцы, для которых история контактов с японцами одинаково ассоциируется с японской агрессией, едины. Для них Ан Чжун Гын — пожертвовавший жизнью во имя свободы родины патриот. Его имя часто так и произносят: «патриот Ан Чжун Гын». Ему посвящены сотни книг, научных исследований, и в историческом корееведении даже отчетливо выделяется особое направление, основанное на изучении биографии и «подвига патриота Ан Чжун Гына».

С японского берега, понятное дело, всё видится строго наоборот. Япония считает Ана преступником, террористом, заслуженно понесшим кару (он был повешен в марте 1910 года). По версии японцев, террорист Ан, застрелив одного из благороднейших героев Японии Нового времени, спровоцировал очередной виток межнациональной ненависти и обрек свою страну на колониальный плен.

Обе стороны приложили массу усилий для того, чтобы установить, насколько самостоятелен был Ан Чжун Гын в своей террористической деятельности, но выводы следователей и историков Японии и Кореи довольно сильно разнятся между собой. Исключение составляет один, точно установленный факт: убийца был бойцом подпольной «армии сопротивления» Ыйбён, частично базировавшейся на российской территории. И здесь совершенно логичным образом в числе соратников патриота Ана возникает имя Николая Николаевича Кима — отца Романа.

Кимура Хироси в своей статье прямо указывал, что Николай Ким был одним из лидеров антияпонского подполья во Владивостоке, и Ан Чжун Гын был послан в Харбин именно его группой. Непонятно, от кого Кимура получил такую информацию, но очень похоже, что от самого Романа Николаевича. Во всяком случае, следующий отрывок говорит именно об этом: «Роман запомнил лицо Ана, приходившего к отцу, и рассказал, что, когда стало известно, что покушение прошло успешно, в усадьбе Кимов во Владивостоке устроили роскошный пир, который продолжался три дня и три ночи. В то время сам Роман находился в Японии, и узнал он об этом, наверное, когда вернулся во Владивосток. Вплоть до конца своей жизни он, похоже, рассказывал об этом только самым близким людям. Наверное, особенно неловко было ему говорить о том, что убийцу к Ито Хиробуми подослал его отец, если его собеседник был японец».

Да уж, неловкость должна была ощущаться, но… позвольте, разве такая информация не должна была сохраняться в глубокой тайне? И почему в многочисленных книгах, статьях, исследованиях, посвященных Ан Чжун Гыну (прежде всего на корейском языке), никогда не упоминается имя отца Кима как человека, «подославшего убийцу к князю Ито», хотя корейские историки указывают, что Николай Ким был членом корейского подполья и его финансистом, о чем было известно и японцам? Да и не только корейские. В упомянутой книге Оно Каору приводится целый ряд интересных документов, позволяющих оценить причастность Николая Кима к убийству председателя Тайного совета Японии с новых для японской стороны позиций. По мнению Оно и корейских ученых, сотрудники японского посольства вкупе с добровольными шпионами японских тайных обществ во Владивостоке как бы «присматривали» за корейцами, живущими в русском Приморье, вполне разумно подозревая их в организации сопротивления колонизаторам, составляли списки, ведя учет подпольщиков, и тщательно фиксировали до поры до времени их деятельность. Не могли японцы выпустить из сферы своих интересов, из-под «присмотра» и влиятельного купца Николая Кима, прибывшего из Кореи с немалыми капиталами и развернувшего бурную деятельность в Приморье. Судя по результатам этого наблюдения, Николай Николаевич Ким был совершенно четко идентифицирован японской полицией как один из организаторов и финансистов корейского подполья. Подполье же состояло из нескольких организаций, сотрудничавших, а порой и противоборствовавших друг с другом. На российской территории в разное время действовали «Чхуныйбён» — «Преданная армия справедливости», «Тонъыйхве» — Корейская армия справедливости, «Кунминхве» со штаб-квартирой в Северной Америке, сугубо российское «Квонопхве» и владивостокское «Ханминхой». Разобраться в таком хитросплетении трудно, но хотя бы кратко ознакомиться — необходимо. Курировавший данную проблему профессор Восточного института Г. В. Подставин в 1912 году сообщал, что «корейское население г. Владивостока состоит из самых разнообразных элементов как в отношении подданства, постоянного или временного пребывания в Приамурском крае, различных степеней развития и образования, так и в отношении происхождения отдельных лиц из различных мест Кореи, искони враждующих между собою». Многочисленные же группировки корейцев входят в так называемые «сеульскую» и «пхеньянскую» партии, находящиеся в постоянной конфронтации друг с другом. Одним из наиболее влиятельных деятелей «сеульской» партии Подставин назвал «зажиточного старожила», Николая Николаевича Кима^[69]. Помимо своей «зажиточности» Н. Н. Ким имел и вполне определенный политический статус, занимая посты вице-председателя «Ханминхой» и «директора по дипломатической части» в «Квонопхве»^[70] — организациях, близких сеульскому королевскому двору и настроенных решительно антияпонски.

В корейских архивах, по сведениям профессора Ким Хон Чжуна, хранятся материалы о наблюдении японцев за корейцами во Владивостоке, в том числе и за Кимом-старшим^[71]. В книге Оно Каору, считающего Кима и его шефа по «Ханминхой» Чхве Бон Чжуна главными организаторами убийства князя Ито, содержится целый массив интересных данных, позволяющих и автору, и нам вслед за ним утверждать, что японское наблюдение за Н. Н. Кимом было особенно плотным и эффективным. Подтверждением этого служат сохранившиеся донесения в Токио владивостокского генерального консула Отори Фудзитаро, составленные, в свою очередь, на основании отчетов шпионов консульства. Наиболее ценным из них был некий Ким Дон Дэ, прояпонски настроенный уроженец Пхеньяна, 26 лет (по состоянию на 1910 год). Нам этот Ким интересен тем, что около трех лет он получал образование в Обществе изучения английского языка Сэйсоку в Канда в Токио — школе, готовившей к поступлению в… университет Кэйо, и переехал затем во Владивосток. В Приморье этот человек остановился в доме Ким Бён Хака, то есть Николая Кима, и зарабатывал на жизнь преподаванием корейского языка. Судя по тому, что во время расследования убийства Ито Хиробуми генконсул Отори ассигновал Дон Дэ огромную сумму в тысячу иен, особо полагаясь на его сведения, тот жил не просто в одном из доходных домов Николая Кима, а именно у него дома, получая ценнейшие для японцев сведения непосредственно из гнезда заговора^[72]. Полковник японской полиции Мураи, занимавшийся расследованием дела Ан Чжун Гына, смог продолжать следствие, даже вернувшись из Владивостока в Корею, именно потому, что информация от этого человека была точна и детальна. Видимо, Дон Дэ, допущенный в святая святых тайной жизни Николая Кима, был, как выражаются сегодня, японским «кротом» в корейском подполье.