Джонатан, единственный, кто сохранил деньги, поначалу надоедал своим спутникам жалобами на слишком высокую цену «четырех шелудивых тварей». Наконец О'Коннеллу это наскучило. Он предло­жил в качестве платы отдать бедуинам сестру несговорчивого англичанина, и тот сразу утих.

– А заманчивое предложение, да? – не смог удер­жаться Джонатан.

– Действительно заманчивое, – подхватил О'Коннелл, увидев выходящую из шатра переодетую в синий восточный наряд Эвелин. Умело сшитый, он одновре­менно и подчеркивал достоинства фигуры девушки, и скрывал их от нескромных взглядов мужчин.

Начало их пути пролегало по зеленой долине Нила, напоенной запахом цветущего клевера. Но уже через несколько часов их верблюды ступали по твердой по­верхности каменистой пустыни. Все вокруг свиде­тельствовало о неутоленной многовековой жажде, владевшей этими землями.

Джонатан вполне уверенно держался на спине верблюда. Он, безусловно, был неплохим наездником, но его здорово раздражала раскачивающаяся верблюжья походка.

– Грязные животные! – жаловался он О'Коннеллу. – От них воняет, они кусаются и плюются. Ни­когда в жизни не встречал более омерзительных тва­рей.

Очевидно, Джонатан не подумал о Хасане, который ехал следом за ним. Потный и вонючий начальник тюрьмы, покачиваясь в седле, с жадностью пожирал финики. Он плевался косточками во все стороны ни­чуть не хуже верблюдов и совершенно не обращал вни­мания на жужжащих над его головой жирных мух.

– Что ты такое говоришь, – возразила брату Эве­лин. – По-моему, они просто очаровательны!

О'Коннелл догадался, что она имеет в виду верб­людов, а не начальника тюрьмы с его мухами.

Казалось, Эвелин наслаждается путешествием. Сейчас ей очень пригодились те уроки верховой езды, которые она брала чуть ли не в детстве. Девушка с лег­костью управляла животным и, чуть подпрыгивала в седле, заставила его поравняться с верблюдом О'Коннелла.

– Не обращайте внимания на моего брата, – заго­ворила она с Риком. – Он такой раздражительный. Видите ли, дело в том, что все его запасы виски остались на дне Нила.

– Прежде чем закончится наше путешествие, вздохнул, щурясь от яркого солнечного света, О'Коннелл, – боюсь, мы все станем раздражитель­ными.

– Лично мне очень нравится этот милый пей­заж, – бодро отозвалась Эвелин. – Неужели, глядя на него, вы не начинаете задумываться, а чего стоит вся эта возня вокруг так называемой цивилизаций? То есть я хочу сказать вот что. Мы находимся посреди необъятной бесплодной равнины. Неужели она не переполняет вашу душу смирением, не прогоняет прочь тщеславие из вашего сердца? Неужели вы не считае­те, что эти бескрайние просторы сродни самой Вселенной, где мы лишь крохотные песчинки?

– Я как раз собирался рассказать вам о том же.

Она улыбнулась, и на ее подбородке образовалась

очаровательная ямочка.

– Вы просто посмеиваетесь надо мной, мистер О'Коннелл.

– По-моему, вам уже пора называть меня просто Рик.

– Почему?

– Потому что меня так зовут.

Она чуть вздернула подбородок и придержала своего верблюда, чтобы снова запять свое место за верб­людом американца, успев заметить при этом:

– Но в таком случае, мистер О'Коннелл, мне при­дется разрешить вам называть меня Эвелин.

– Или, что еще ужасней, просто Эви, – усмехнул­ся Рик.

Девушка подарила ему в ответ скромную улыбку.

Примерно через час она снова поторопила своего верблюда и устроилась рядом с О'Коннеллом. Но те­перь ее бодрое настроение улетучилось. Она хмури­лась, и от этого на ее лбу появились морщинки.

– Я все время вспоминаю вчерашнее жуткое про­исшествие на пароходе, – начала девушка. – Эти страшные люди...

– Те самые разбойники с татуировками? Вы их имеете в виду?

– Ничего забавного я здесь не вижу. Мне кажется, они пытались остановить нас... и наших поисках.

– Как так?

– Их татуировки указывали на то, что эти люди принадлежат к древней секте и называются «медджаями». Но только все считали, что они давным-давно исчезли, вместе с культом.

– Каким культом?

– Ну... именно поэтому я и подумала, что они рас­считывали на то, что им удастся не пустить нас в Хамунаптру. Говорят, что как раз медджаи и охраняли Город Мертвых. Вообще о них практически ничего больше и не известно.

– Значит, вы полагаете, что мы можем встретить еще кого-нибудь из этих странных типов?

– Я не могу точно предсказать это, мистер О'Коннелл. Ведь те, которых мы встретили на пароходе, были первыми, кто повстречался людям в двадцатом веке... или в девятнадцатом, раз на то пошло... или в восемнадцатом... или...

– Я вас понял.

День тянулся своим чередом, и О'Коннелл обратил внимание на то, что настроение девушки продолжало портиться. Впрочем, то же самое он мог сказать и о себе. Дорога по бескрайней неровной пустыне выма­тывала людей, а качающаяся походка верблюдов де­лала путешествие вообще невыносимым. Неудиви­тельно, что путники почти не разговаривали между собой.

О'Коннелл понимал, что его маленький отряд по­гружается в апатию. Ближе к вечеру Рик заметил вда­ли небольшую горсточку пальм. Убедившись, что это ни мираж, он объявил, что там они остановятся но ночь.

Огромный багровый солнечный диск, разбрасывая по пустыне пурпурные и красные полосы света, опус­кался к горизонту. Постепенно вечерние тени густели, лишая путников возможности вдоволь налюбоваться этим восхитительным зрелищем. Удушающий раскаленный зной сменялся вечерней прохладой. К тому вре­мени, когда компания разбила лагерь, приятная све­жесть превратилась в ощутимый холод. Пресной во­дой путешественников обеспечил древний колодец – перекладина с длинной веревкой и ведром из козлиной кожи на конце. Привязав веревку к седлу верблюда О'Коннелла и заставляя животное отойти, путеше­ственники добыли достаточное количество воды.

– Теперь всем необходимо поспать, – объявил О'Коннелл, когда они уже сидели у костра, сложенно­го из пальмовых ветвей и листьев, и подкреплялись галетами, финиками и мятным чаем, сладким, слов­но сироп. – Мы снимемся с лагеря в час ночи, чтобы двигаться по холодку.

Это означало, что спать им остается всего несколь­ко часов, но никто не возражал. Сама мысль о путе­шествии под луной и звездами казалась очень привле­кательной после трудного пути под палящим солнцем.

Снаряжение, купленное у бедуинов, включало в себя четыре маленьких палатки, верблюжьи одея­ла и подстилки, которые легко превращались в удобные ложа. Однако, несмотря на это и на костер, под­держиваемый О'Коннеллом, холод ночной пустыни оказался весьма ощутимым. Кроме всего прочего, Рик выторговал у бедуинов четыре бурнуса и накид­ки с капюшонами. Сейчас они оказались как нельзя кстати.

Хотя О'Коннелл и усмехался про себя, слушая, ка­ким высоким слогом Эвелин говорила о пустыне, он вынужден был признать, что в ее словах есть доля правды. Бесспорно, пустыня привлекала своей бескрайностью, похожей на вечность, по сравнению с которой человеческая жизнь казалась бессмысленной. Пустыня дарила неповторимое чувство свободы и отвергала необходимость суетливой погони за сла­вой и богатством.

Только под темно-пурпурным, усеянным звездами шатром неба пустыни человек мог размышлять о веч­ности.

По крайней мере, О'Коннелл мог, чего нельзя было сказать о начальнике тюрьмы, раскатисто храпевшем в соседней палатке. Джонатан некоторое время вор­чал, возмущаясь этими звуками и ворочаясь с боку на бок, пока не захрапел сам. Занятый своими мыслями, Рик уже начал дремать, когда к нему в палатку вдруг вползла Эвелин.

– Простите, – начала девушка, – но холод сна­ружи собачий. Вы не будете против?

– Против чего?

– Чтобы свернуться калачиком... вместе. Обстоя­тельства, как вы заметили, весьма настойчиво требу­ют этого.

Рик нежно обнял Эвелин и привлек ее к себе. По­том целый час он упивался охватившим его чувством нежности и покоя, размышляя при этом, не стоит ли ее поцеловать, пока его не сморил сон. Ему и в голову не приходило, что Эвелин испытывала точно такие же чувства.