– Что это было? – задал вопрос Илья.

– Не знаю, но, похоже, какая-то проверка, – ответил дед.

– Да, старик, проверяют, жив ты или уже отдал концы со своими рваными носками, – съехидничал житель Донбасса.

– Ха-ха, как смешно, – сухо ответил Никитич, – да я еще тебя переживу, молокосос.

Лёха усмехнулся: дед не выходит из хорошей спортивной формы балабола. А между тем открытие окошка выглядело довольно странно. Ведь они не устраивали кипиш, не кричали, не дрались, но кто-то пристально за ними наблюдал.

Арестанты разошлись по нарам. Старик опять начал восхождение на двухэтажный Эверест, при этом стонал и кряхтел пуще обычного, пока наконец-то старческое тело не было поднято на высоту два метра двадцать сантиметров над уровнем пола.

Лёха злобно поглядывал на Илью, который теребил пальцами грязное покрывало на нарах. Ему нужно было чем-то занять руки, чтобы отвлечься от нахлынувших мыслей. Сколько людей до него лежало на шконке – не счесть, как звезд. Каждый оставил свою вмятину, небольшую потертость, след своего ДНК. На этих нарах перемешались толстые и худые, святые и грешники, виновные и оболганные, верующие и разуверившиеся – все и никто. Из ста восьмидесяти минут прошло тридцать пять.

Вдыхать воздух Невы можно бесконечно. Даже не вдыхать, наверное, это слишком просто. Он настолько густой и насыщенный, что – особенно осенними днями – его можно кушать, жадно загребая руками. Запихивать себе в рот, словно был голоден тысячу лет. Не обращать внимания на снующих прохожих. Стоять у синеватой плоти реки, видеть, как высокий острый шпиль Петропавловки пытается проткнуть небо. Илье исполнилось восемнадцать лет. Чего он хотел от волн, лезущих друг на друга. Не понимал. Просто смотрел на свинцовую с вмятинами водную гладь. Кизименко очень изменился. Из тихого и невзрачного мальчика превратился в бесшабашного бунтаря. Часто уходил из дома. Дрался, как заправский боец.

– Ох, сынок, ты опять с кем-то бился, – поутру не раз говорила Ирина, глядя на распухшее лицо сына.

– Не волнуйся, мама, это я упал с лестницы, – угрюмо отвечал он, садился за стол и с жадностью уплетал жареную картошку.

– Ага, упал. Прям на чей-то кулак, – озабоченно повторяла Ирина, нежно поглаживая сына по плечу.

Причина новых приключений Илюхи простая: он сошелся с Федькой. Они учились в параллельных классах, не сильно якшались, но однажды встретились в баре. Федя подошел к нему вместе с бритоголовыми парнями в серо-зеленых куртках и армейских черных бутсах.

– Че, пацанчики, бухаем без толку, – с усмешкой проговорил он. – Нет бы делом заняться.

– Каким делом, Федя? – спросил Илья, вспомнив его.

– Движуха есть. Четкая до делов, а главное – со смыслом, – процедил он, присаживаясь за стол.

– Какая это? – продолжил разговор Кизименко.

– Ща погодь, чайку глотну, – ответил Федя и навис над стаканом с черной жидкостью.

Музыка неистово гремела, словно владельцы бара решили узнать, сколько децибелов сможет выдержать человек. Иногда она затихала, но вскоре новая композиция раздирала воздушное пространство двумястами ударами в минуту.

– Так вот, понима… – очередной аккорд песни об изменчивой женской любви поглотил сказанные слова.

Ничего не было слышно. Федя просто открывал рот, и слова, казалось, застревали в его горле. Осознав комичность ситуации, собеседники перемигнулись, мол, давай выйдем на улицу. Через пару минут они уже шли в сторону старого города. Бритоголовые еще какое-то время шлепали рядом, а потом незаметно скрылись. Федя поведал, чем он занимается в последнее время.

– Пойми, русские – самый униженный народ в России. Любой «чех» (так на сленге называют чеченцев) может задрочить всякого, даже крутого русского. Да любой черножопый сейчас имеет больше прав, чем мы. А знаешь, кто такие «чехи»? Они как клещ, который впился в страну. А потом еще больше расширился, проник всюду. Нельзя вот так оторвать Чечню, отделить ее от России. Чеченцы на всех уровнях – от власти до районных бизнесюков. Наша страна прогнила до самого дна! – говорил он своему собеседнику.

А тот слушал, думал, ведь и правда: русским нет места в своей стране. Куда ни плюнь – везде «черные». Скоро не найдется места в России для основной нации.

– Но чурки – полбеды. Главное – Путин. Это он, сволочь, узурпировал власть, дал ее абрекам. Вот посмотри на этого, – Федя кивнул на прохожего, который стоял на бульваре. В его руках была видна скрученная газета с фото Путина.

– Эта биомасса, которой как хочешь, так и управляешь, – значительно проговорил Федя.

– А что делать-то? – задал закономерный вопрос Илья.

– Переворот. Только свержение власти и установление справедливого строя.

– Хм, ну, не знаю, – опешил от таких речей Кизименко.

– Да, я понимаю, брат, у тебя сейчас в голове каша. Приходи к нам, в «правый движ», мы тут реально таких делишек наделаем, – пригласил Федя.

Ответить положительно Илья не решился. Видал он по телеку скинхедов, которые молотили в переулках «нариков», бились на стадионах с иностранцами. Бритоголовые, крепко сбитые, неизменно в берцах – их вид нельзя было назвать привлекательным. Некоторое время парочка шла молча, каждый переваривал сказанное. Илья думал о том, что он – борец по натуре, но не находит себе места в этом мире. Нет цели. За что сражаться? Кого бить? А Федя взбодрился от своих же слов, энергия бурлила в его жилах. Горечь от осознания собственной ущербности можно было чувствовать не только духовными рецепторами, но и физически. Ирония истории такова, что потом это состояние назовут мертвым словом «скрепы», которое и близко не передавало состояние Федора, – он «слышал» эту горечь всем телом, ощущал ее вкус у себя на языке. Словно не слова он говорил, нет, – ел кислые травы жизни, жевал полынь несправедливости в первозданном виде, да не знал, как отказаться от этой пищи.

Так продолжалось несколько минут. Они подошли к Неве. С чем сравнить реку? Наверное, с кровообращением. Город, подобно человеческому организму, питается водой. Она приносит в места скопления жителей полезные вещества, необходимые для их существования, словно кровь, насыщает кислородом архитектуру городского тела, питает свежестью, овевает на затхлые улицы воздухом степей и неизмеримых просторов.

Горе городкам, по венам которых не течет вода! Они, подобны мумиям, иссушают своих жителей черствостью воздуха, пылью быта. Глаза привыкают к местности, лишенной живительной влаги, и такие люди уже никогда не смогут напиться, если они попадают к морю, остаются, как загипнотизированные, там навсегда – слушать детское бормотание набегающих на берег волн.

Илья смотрел на Неву и вдыхал, нет, ел воздух, жадно и со страстью заглатывая его кусками. Ветер прикасался к лицу нежными поцелуями. Чайка разрезала небо на две части.

– Что нужно делать? – с готовностью спросил Кизименко.

Это было в 2007 году. Пройдет немало времени, а он будет вспоминать этот разговор еще не раз. Жалел ли Илья о принятом решении? Ни разу в жизни. В какой-то момент стало понятно: война – это главное, что его интересует. Даже книги он не так часто брал в руки. Да и некогда теперь было. Первым делом он перезнакомился с местной тусовкой – такими же «правыми». В основном это бывшие «скины». Так повелось, что они переросли подростковые сходки, и теперь их объединила одна общая идея.

– Если кто-то скажет тебе, что он давно «правый», но не был в скинхедах, не верь ему – подстава, – наставлял Илюху опытный Федя. – Главное – пойми несколько вещей.

И стал перечислять по порядку. Мол, у участников «правого движа» нет четкой и однозначной, принятой всеми идеологии. Взгляды разнятся от одной группировки к другой. Кого только не встретишь под имперскими флагами?! И монархистов-государственников, и национал-демократов, и авторитариев, и национал-социалистов.

– В общем, много всяких, не перечислить. Какой-то сброд, субкультурщики. Каждый день кто-то говорит: «А теперь, братки, мы тоже с вами». Понимаешь, какая сила, мощь? – вопрошал Федя и довольно улыбался.