Последующие дни Мухаммед помнил смутно: боль потери вытеснила все остальные чувства. Он помнил, как Сальма с Наймой, заливаясь слезами, накрыли простыней тело его матери, как их дом наполнился рыданиями: это друзья и соседи пришли проститься с Диной. Но больше всего Мухаммед был благодарен Самуэлю — прежде всего за то, что тот проявил тактичность и пришел без Кати. Присутствие графини было бы совершенно неуместным, да и сама Дина не хотела бы видеть ее на своих похоронах.

Самуэль горько плакал, не стесняясь чужих людей. Вместе с Диной ушла часть его собственной жизни, часть его самого. Мухаммед считал, что если Самуэль кого и любил в жизни, кроме погибших в России родных, то это Ахмеда и Дину. Он сам удивлялся, особенно в детстве, что мужчину и женщину может связывать столь искренняя и чистая дружба, как у Самуэля и Дины. Да и его отец, добрый Ахмед, относился к дружбе своей жены с этим иностранцем так же спокойно, как если бы они были кровными родственниками. А для Айши и Мухаммеда Самуэль всегда был таким же родным, как их собственный дядя Хасан.

Мухаммеда беспокоила его сестра. После смерти матери Айша впала в отчаяние и во всем винила своего мужа: ведь именно из-за устроенного им переезда последние дни матери прошли в разлуке с Айшой.

— Лучше бы нам не переезжать в Дейр-Ясин! — рыдала она в объятиях Марины, которая не могла найти слов, чтобы ее утешить.

Омар Салем и другие знатные иерусалимцы пришли на похороны Дины, чтобы почтить ее память.

— Я разделяю твое горе и скорблю вместе с тобой, — сказал Омар Мухаммеду. — Но ты должен взять себя в руки: наступают трудные времена. После того, как в Галилее убили английского эмиссара, британцы словно с цепи сорвались. По всей Палестине идет стрельба, и мы в любую минуту должны быть готовы дать отпор. Муфтий укрылся в Куполе Скалы, но там ему долго не просидеть, поэтому мы собираемся переправить его в Ливан, откуда он сможет добраться до Багдада.

— Так уж было необходимо убивать этого человека? — спросил Мухаммед, и его вопрос вверг Омара Салема в замешательство.

— О чем ты говоришь? Это война, Мухаммед; пусть тайная, не объявленная, однако война, а на войне люди убивают и гибнут сами. Разве не ты однажды сказал, что порой единственный способ спастись — это убить или умереть? Так вот, ты был прав, именно так мы и поступим, будем убивать и умирать, чтобы спастись.

Мухаммед с вызовом посмотрел на Омара.

— Арабы тоже гибнут, и не только от рук британцев, — напомнил он. — Любому, кого заподозрят в подстрекательстве против англичан или в симпатиях к евреям, приходится опасаться за свою жизнь.

Неприятный разговор был прерван появлением Вади. Присутствие сына утешило Мухаммеда — несмотря на юный возраст, Вади обладал такой выдержкой и самообладанием, какими мог бы похвастать далеко не каждый взрослый мужчина.

Настал час последнего прощания с Диной. Мужчины подняли на плечи гроб с ее телом, а женщины должны были оставаться дома, покуда тело усопшей не будет предано земле.

— Прежде чем мы расстанемся, я должен сказать тебе еще одну вещь, — произнес Омар, опустив руку на плечо Мухаммеда.

— Говори.

— Ты должен вести себя осторожнее со своими еврейскими соседями. Ты должен понимать, что в нынешних условиях просто неразумно слишком тесно общаться с этими людьми... Нужно соблюдать осторожность, среди нас есть предатели.

— Ты же знаешь Самуэля и Луи... Знаешь, что я работаю в карьере Иеремии, и что наш мастер — Игорь... А Йосси всегда был нашим врачом, как прежде — его отец, наш добрый Абрам... И Кася была для моей матери почти сестрой, как теперь для меня Марина. И Руфь тоже славная женщина...

— Замолчи! Я и сам все прекрасно понимаю, но такая тесная дружба... Не думаю, что она доведет тебя до добра... Когда-нибудь ты и сам поймешь, что с этим надо кончать.

— Кончать? — воскликнул Мухаммед, едва сдерживая рвавшуюся из груди ярость, вызванную словами Омара. — Почему это я должен с этим кончать?

Ярость его была настолько беспредельной, что, казалось, его совершенно не волновало, что их могут услышать.

— Британцы, евреи... И те, и другие — наши враги, Мухаммед, — ответил Омар. — Либо они, либо мы. Разве ты сам этого не видишь? Или ты нарочно закрываешь на это глаза? Среди моих знакомых тоже были евреи, и в былые времена я с ними дружил, вел торговые дела; иных до сих пор ценю и уважаю, но сейчас речь не о моих чувствах и давнишних привязанностях. Я говорю о том, что евреи при помощи англичан пытаются захватить нашу страну, и именно это делает их врагами. Либо они, либо мы — третьего не дано. А теперь пора похоронить твою мать, и пусть Аллах не покинет ее в раю, ибо она была достойной женщиной.

Иеремия предложил Мухаммеду пару дней отпуска, чтобы тот смог заняться похоронами. Позднее Мухаммед не мог толком вспомнить, что происходило в те дни; помнил лишь, что мать все время стояла у него перед глазами. Было невыносимо знать, что он выйдет на кухню и не увидит, как она готовит чай; заглянет в кладовую — и не обнаружит там матери, отмеряющей продукты на день. Весь дом, казалось, умер вместе с Диной.

С помощью дочери Сальма разобрала вещи Дины, большую часть которых спрятала, отобрав кое-что из одежды, чтобы раздать друзьям и родным. Так, любимый Динин платок отдали Касе, а серебряные браслеты — Айше. Айша, со своей стороны, настояла, чтобы Сальма оставила себе несколько колец, которые та надевала по праздникам. Найма и Нур тоже получили кое-какие украшения на память о бабушке. А Мухаммеду достался Коран, который мать берегла, как святыню, потому что получила его из рук своего отца в подарок на свадьбу.

Со временем Мухаммеда жизнь вошла в обычную колею — и в карьере, и дома. Однако, несмотря на все старания Сальмы сделать жизнь приятной, в ее обществе он чувствовал себя одиноким. Он смотрел, как жена хлопочет по хозяйству, а она, замечая, что он за ней наблюдает, одаривала его робкой улыбкой. Ему не в чем было упрекнуть Сальму, она всегда была верной женой и любящей матерью, но он не любил ее, и даже ее красота совершенно его не волновала. Мухаммед казнил себя за это, понимая, что не заслуживает любви такой женщины, как Сальма, которая так и не дала ему счастья.

Любой другой на его месте не уставал бы благодарить Аллаха, пославшего ему такую жену. Хотя бы тот же Игорь... Мухаммед старался гнать прочь подобные мысли, осуждая себя за неуместную ревность, но в глубине души знал, что это так. Уже не однажды он замечал, какими глазами смотрит Игорь на Сальму. В его глазах не было ни дерзости, ни похоти — лишь глубокая задумчивость, как будто, глядя на нее, Игорь видел нечто, недоступное другим. И в те редкие дни, когда они на праздники собирались в их доме или в Саду Надежды, Мухаммед замечал, как внимателен и предупредителен Игорь к его жене, с каким почтением он с ней держится, как следит за тем, полна ли ее тарелка, не опустел ли стакан с гранатовым соком. А Сальма, казалось, даже не подозревала, что кроется за этими знаками внимания.

Однако, как ни коробила Мухаммеда влюбленность Игоря, он понимал, что ему не в чем упрекнуть соседа, ибо тот вел себя хоть и галантно, но при том безупречно. Да и вообще, возможно ли, чтобы Игорь действительно положил глаз на Сальму? Ведь он женат на Марине — на той самой женщине, красивее которой нет на всем белом свете — именно так, во всяком случае, считал Мухаммед. Любовь к Марине сжигала его душу, сводила с ума, не давала покоя ни днем ни ночью; он знал, что и сама она чувствует то же самое, он читал это в ее глазах. Он тяжело вздохнул, пытаясь сбросить морок, и на душе стало совсем тоскливо.

Разговор с Юсуфом не развеял этой тоски.

— Так дальше продолжаться не может, — возмущался Юсуф. — Ты хоть понимаешь, что происходит?

— Разумеется, понимаю, — неохотно ответил Мухаммед. — Англичане посылают наших людей на смерть.

— А также ввели смертную казнь за ношение оружия, — добавил Юсуф.