Измаил умер декабрьским утром. Дина всю ночь поддерживала огонь, но озноб у малыша так и не прошел. Накануне вечером пришел старый Абрам, чтобы осмотреть ребенка, и шепнул Ахмеду, что малыш уже одной ногой в могиле.

Дина и Саида накрыли покрывалом умершего ребенка, пока Ахмед сидел, закрыв лицо руками, чтобы Айша и Мухаммед не видели, как он плачет.

После смерти Измаила Дина слегла. Ей оставалось всего несколько дней до родов, и мать уговаривала ее съесть хоть что-нибудь, вразумляя, что скоро у нее появится еще один ребенок, и ей понадобятся силы. Но Дина мечтала лишь о том, чтобы уснуть, чтобы ее душа хотя бы во сне могла встретиться с Измаилом.

Кася, как могла, старалась ее утешить, но Дина едва понимала тот чудовищный набор слов, который та называла арабским языком. Марина тоже предложила свою помощь — хотя бы присмотреть за Айшой.

Измаила похоронили в углу сада среди азалий. Через три дня у Дины начались роды, и Саида послала за повитухой. Два дня и две ночи весь дом не смыкал глаз. Роды оказались очень тяжелыми.

Самуэль предложил послать за Абрамом в надежде, что тот поможет Дине родить. Однако Ахмед колебался. Испокон веков роды принимали исключительно женщины, и он не мог понять, в чем проблема. Дина рожала уже не в первый раз, и Ахмед никак не мог взять в толк, чем же эти ее роды отличаются от предыдущих. В конце концов он все же разрешил Самуэлю послать за врачом. Однако, когда Абрам наконец пришел, оказалось, что уже поздно. и сделать ничего нельзя.

Это была настоящая трагедия. Ребенок родился мертвым. Дина тоже стояла на пороге могилы, и все дрожали от страха, готовясь услышать ее полный отчаяния вопль, когда она узнает, что этот ее ребенок тоже умер.

Ахмед был уверен, что чем-то прогневал судьбу, и она повернулась к нему спиной. Он не сомневался, что всему виной этот чужак. Ведь именно с тех пор, как он встретил этого еврея, на его голову посыпались все эти несчастья; хотя он не мог не признать, что новый владелец его земли оказался намного лучше, чем когда-либо был господин Абан. Самуэль обращался с ним, как с равным, прислушивался к его советам, как вспахать землю, построить загон или чем кормить коз.

Дом, который построили для себя эти люди, был таким же скромным, как и его собственный. Они работали от зари до зари и всегда были готовы поделиться всем, что имели. Самуэль считался их главой, но он ни разу не принял ни одного решения, не посоветовавшись с другими членами общины, включая Касю. Эта женщина, по-видимому, пользовалась у них большим уважением, и ее мнение имело немалый вес.

«Мы — социалисты» — изо дня в день повторял Яков.

Слыша эти слова, Ахмед лишь пожимал плечами. Он не вполне понимал, что означает это слово, но ему казалось, что оно относится не только к тем людям, что живут в нескольких шагах от него, но и вообще ко всем евреям, приезжающим в Палестину, чтобы основать так называемые «земледельческие колонии», где все будет общим и не будет частной собственности.

Самуэль вызывал у Ахмеда противоречивые чувства. С одной стороны, Ахмеду не в чем было его упрекнуть; напротив, Самуэль относился к нему, как к другу. Но с другой стороны, почему Ахмед должен ему доверять? Ведь Самуэль был чужаком, который думал, говорил и действовал совершенно иначе, чем он сам. К тому же он был чрезвычайно удивлен, обнаружив, что ни Самуэль, ни его друзья не ходят в синагогу. Они называли себя евреями, но при этом не соблюдали законов Божьих.

Что же касается Каси, то, по мнению Ахмеда, она не питала к мужу должного почтения, споря с ним на глазах у всех и публично отстаивая собственное мнение. Она, конечно, не была дурной женщиной; напротив, очень заботились о Дине, и в конце концов даже Саида невольно прониклась к ней симпатией. Однако сам Ахмед был не в восторге, что она постоянно толчется у него дома. Не то чтобы Кася ему чем-то мешала, но ему казалось, что она оказывает дурное влияние на его женщин. Он бы ни за что не потерпел, если бы Дина на глазах у всех начала бы ему возражать. Он всегда прислушивался к советам своей супруги и порой даже им следовал, но эти разговоры никогда не выходили за пределы их супружеской спальни.

Да и вообще соседство этих евреев его угнетало. Они не знали даже азов земледелия, не в состоянии были отличить одни семена от других, не могли справиться с плугом, не имели представления, как построить даже самую убогую хижину. Но, как бы то ни было, ему пришлось смириться с тем, что они все равно никуда не денутся и нипочем не признают своего поражения.

Со временем он привык к своим странным соседям и искренне привязался к Самуэлю.

Мариан замолчала. Ей очень хотелось закурить, и она задавалась вопросом, как отнесется к этому Изекииль, но вслух спросить не решалась. Кроме того, она знала. что курение в общественных местах в Израиле не приветствуется.

— Учитывая, как жили эти люди, когда мой отец приехал в Палестину... — сказал Изекииль, сверля Мариан пронзительным взглядом. — Ну что ж, в общем и целом это вполне совпадает с тем, что он мне рассказывал.

— Они не лгут, — ответила она, несколько задетая его язвительным замечанием.

— Я тоже не лгу. Но скажите, с кем вы разговаривали в семье Ахмеда Зияда?

— Я не могу вам об этом сказать.

— Ну что ж, ваше право. Хотя, конечно, интересно было бы знать.

— Зачем вам это? Что от этого изменится? Вы живете на той земле, где когда-то стояла их деревушка, и они для вас — не более, чем тени из прошлого.

— А знаете, меня заинтересовала ваша история. Причем гораздо больше, чем вы можете себе представить.

— Рада слышать. Только теперь ваша очередь продолжать историю — в собственной версии.

***

Неоднократно Самуэль задумывался, от каких мелочей порой зависит жизнь. Ведь если бы Измаил не заболел, и он не напросился бы сопровождать в дом врача эту крестьянскую семью, он никогда не встретился бы с Али и своими нынешними друзьями-евреями, в складчину с которыми купил эту землю.

Вскоре он заметил, что в дом Абрама Йонаха часто наведываются евреи-иммигранты. Всем было известно, что врач никогда не откажет в помощи тем, кто изъявил желание стать частью Земли Обетованной.

Абрам Йонах был знаком с сэром Мозесом Монтефиори — выдающейся личностью, английским евреем, который много помогал своим собратьям, обосновавшимся в Палестине, щедро ссужая средства на развитие мелких предприятий и сельскохозяйственных колоний. Врач также рассказывал, что многие палестинские евреи не видят ничего хорошего в том, что в страну прибывают все новые иммигранты. Но, разумеется, к Абраму это не имело отношения: как раз он-то делал все, чтобы помочь Монтефиори в его благотворительной деятельности, которой, кстати, несколько позднее занялись ставленники барона Ротшильда, который также делал все возможное, чтобы помочь евреям обосноваться на Земле Обетованной.

В тот день, когда умер Измаил, Абрам помог Якову, Луи и Ариэлю окончательно оформить сделку с Али, управляющим господина Абана, который согласился продать землю и карьер. Кстати говоря, многие палестинские арабы прибегали к помощи врача, когда искали покупателя на свои владения. В основном это были богатые и могущественные люди, жившие в Дамаске, Каире и даже далеком Стамбуле, которые были только рады избавиться от палестинских угодий. Кому нужны эти засушливые земли, где люди мрут от малярии, словно мухи? Только этим чудакам-евреям, понаехавшим из Европы в глупой надежде превратить эту пустыню в цветущий сад. Так что пусть забирают, если им так приспичило, а прежним владельцам, живущим в Дамаске или Каире, от этих земель все равно нет никакого прока, одна головная боль.

Самуэль часто задавался вопросом, что же заставило его соединить судьбу с судьбами Якова, Ариэля и Луи. Тогда еще он не знал, согласятся ли они выкупить участок земли, где жил Ахмед со своей семьей. Пусть тогда земли у них будет больше, но ведь и расходов это потребует немалых.