Марджори набрала в грудь побольше воздуху, чтобы заставить себя выговорить следующие слова:

– Господин Аркканцлер…

Чудакулли быстро поднял руку и сказал:

– Зовите меня просто Наверн, если вы не находите это обращение слишком фамильярным.

– Хорошо… Наверн, – секунду поколебавшись, произнесла Марджори. – Я действительно нахожу вас несколько фамильярным, но в таком, знаете ли, скорее фамильном смысле. – Она мило улыбнулась и добавила: – Я, конечно, осведомлена о научно-фантастических идеях, некоторые из них великолепны, но вот что касается волшебников, тут я не вполне уверена. И… Ладно, давайте уж начистоту, волшебства не бывает! – Марджори запнулась, после чего задала вопрос, прозвучавший скорее как утверждение: – Не правда ли?

Существует ли магия?

Большинство из нас так не считает, даже те, кто спокойно воспринимает сверхъестественное вмешательство в повседневную жизнь. Магия – это ведь суеверие, в отличие от совершенно здравой веры в непорочное зачатие или жизнь после смерти.

Магия – антропоцентрическое мировоззрение. Она объясняет естественные события таким образом, как люди того желают. Смешайте волшебные ингредиенты (связанные зачастую с результатом весьма символическим образом, вроде связи рога носорога и эрекции), произнесите заклинание (слова обладают силой) – и Вселенная изменится, услужливо удовлетворяя ваши желания.

Обычно мы предпочитаем истории о происхождении вещей и явлений, поскольку они представляются более связными, чем просто волшебные сказки. Нам нравится слушать о том, как нечто произошло потому, что раньше было сделано то-то и то-то. Тем не менее, чтобы избежать соблазнительно простого объяснения вроде уходящего в бесконечность штабеля черепах-причин, приходится хорошо соображать. Большинство из нас предпочитает, чтобы «штабель» был не слишком «длинным».

Учёные отдают предпочтение рациональным причинно-следственным связям, основанным на доказательствах. Религиозные же люди предпочитают возлагать короткие цепочки причин на бога, что позволяет им особенно глубоко не заглядывать, как советовал Юм. Мы уже не раз упоминали: по иронии судьбы за технологиями, изменяющими наш мир так, что кажется, будто всё функционирует как по волшебству, стоит наука. Когда вы включаете свет, в дело вступает целый набор довольно мудрёных технологий: электричество, проводящие кабели, изоляционная пластмасса и так далее. (А если вы полагаете, что выключатель – сущий пустяк, значит, вы просто забыли о том, что заставляет его включаться и как именно всё происходит.)

Людям, работающим на фабрике по производству выключателей, или электрикам требуется довольно точно понимать технологию, но не потребителям. Для этих всё работает «как по волшебству». Если вы покажете iPad средневековому монаху, вероятнее всего, он решит, что эта штука – происки дьявола. А кто ещё может заставить картинки двигаться по грифельной доске? Естественно, что монах не понял бы, как оно работает. В точности как и почти все нынешние пользователи iPad. На самом деле нам хочется, чтобы устройства работали так, словно они волшебные, делая то, что нам нужно, потому что мы этого желаем.

И напротив, наука старается выяснить, как то или иное событие происходит «само по себе». Наука космоцентрична, магия антропоцентрична. Технология же – перекрёсток, на котором встречаются два этих мировоззрения: человек устанавливает цели, а Вселенная помогает их достичь. Магия технологии задействует особый вид причинно-следственных связей, не естественных (основывающихся на законах природы), но человеческих: как нам заставить природу сделать то, что мы хотим?

Когда мы пытаемся разобраться в причинно-следственных связях, нас легко сбить с толку. Мы не вполне понимаем, что это такое. Впрочем, не переживайте: учёные с нами в одной лодке. Любой, кто скажет вам, что постиг смысл каузальности, в действительности не до конца уяснил суть вопроса.

Одной из самых больших загадок феномена причинно-следственных связей является то, что, как только вы начинаете исследовать источник даже самых простых явлений природы, вы находите бесконечно ветвящееся «дерево», где множество самых разнообразных событий происходит в определённые моменты, порождая новые. Мы стоим на вершине бесконечной пирамиды совпадений, причём она всё расширяется по мере того, как мы углубляемся в суть вопросов. Начинает даже казаться, что вероятность какого-то конкретного события стремится к нулю.

В начале своей книги «Расплетая радугу» Докинз приводит в качестве примера людей, которые никогда не жили, поскольку они не были рождены, потому что сперматозоиды не оплодотворили яйцеклетки и огромное количество комбинаций ДНК так никогда и не реализовалось. Этих «потенциально-возможных людей», пишет Докинз, больше, чем песчинок в Аравийской пустыне. Рождённые составляют бесконечно малую долю.

Он цитирует Десмонда Морриса, который относит свой интерес к естествознанию на счёт Наполеона: если бы прапрадеду Морриса не оторвало руку пушечным ядром во время Пиренейских войн, всё бы могло пойти по-другому. Если бы ваши родители или ваши бабушка с дедушкой никогда не встретились… В общем, вы поняли, к чему мы клоним: события, которые действительно произошли, – лишь крошечная часть того, что могло произойти.

В Плоском мире расставить всё по местам намного проще. Нарративиум сам проследит за тем, чтобы события шли так, как им полагается, а если что-то пойдёт не так, то есть орден Исторических монахов, которые всё исправят. В Круглом мире не то: когда волшебники пытаются создать Шекспира, всё идёт наперекосяк, и им приходится потрудиться, прежде чем они получают «правильный вариант» драматурга.[24]

Откуда вам знать, правильный ли вы вариант?

Давайте рассмотрим этот вопрос подробнее: всё то, что могло произойти, vs. того, что произошло на самом деле.

Некоторые физики утверждают, что верят (нам кажется маловероятным, что они на это способны), будто существует простой ответ на ребус. Мол, всё возможное случается, и точка. Каждый конкретный выбор порождает новую вселенную, так что Штаны Времени всегда имеют две «штанины». Всё где-нибудь да случается. Утверждение кажется абсурдным, поскольку, согласно ему, потенциально возможные события являются такими же реальными, как и случившиеся. Это как если бы вы подбросили монетку сто раз и записали результаты: орёл, орёл, решка, решка, решка, орёл, орёл, и так далее. Отлично. А теперь вы провозглашаете, что все возможные варианты «где-то» обязательно выпали, включая «орёл-орёл-орёл-орёл-орёл-орёл-орёл» (все «орлы») и «решка-решка-решка-решка-решка-решка-решка» (все «решки»), а также возможные их комбинации. Вот только случилось всё не в этой вселенной, а в какой-то другой. Вы торчите в той, где выпала комбинация «орёл-орёл-решка-решка-решка-орёл-орёл», но где-то ещё выпали все «орлы» или все «решки». Газеты должны бы пестреть описаниями подобных случаев, не так ли? Или они тоже находятся в другой вселенной, где то и дело случается невероятное?

Это мир кота Шрёдингера, одновременно живого и мёртвого, пока на него кто-нибудь не посмотрит. Думминг Тупс ссылался на него в первой главе. Ну, хорошо, это мир именно кота Шрёдингера согласно квантовой физике, а не мир самого Шрёдингера, который взял в качестве примера кота как раз потому, что он устроен на иной манер. В отличие, кстати, от электронов. Так что для квантовых физиков кот – это что-то вроде сверхэлектрона. Существует, однако, другая точка зрения: «орёл-орёл-решка-решка-решка-орёл-орёл» – это то, что действительно случилось, а все другие сочетания, как и все незачатые «люди» и все истории, которые не привели к появлению Морриса-натуралиста, они не выпали, не родились и не приключились. Нигде.

Теперь в утверждении, что классическая вселенная – это суперпозиция всех возможных квантовых состояний, появляется смысл. Это именно то, что стремятся объяснить квантовые физики. Но из всех квантовых вариантов рождается лишь одна-единственная классическая вселенная, поэтому кот ну никак не может быть сверхэлектроном.