В 1886 году он купил в Крыму под Кикенеизом участок в 245 десятин за небольшую по тем временам сумму в тридцать тысяч рублей. Он поселился с Верой Леонтьевной в шалаше и жил первое время совершенно уединенно. С детства усвоенный татарский язык помогал им объясняться с местными жителями. Оригинальность поведения Архипа Ивановича в глазах окружающего населения породила легенды о мудром отшельнике. Но в конце 1890-х годов имение Сара-Кикенеиз ожило. Ежегодно Куинджи приезжал с многочисленными учениками Академии художеств для проведения летней практики на пленэре. Знаменитый мыс Узун-Таш можно встретить в этюдах не только Куинджи, но и его учеников Аркадия Рылова, Константина Вроблевского, Евгения Столицы и других.

Студенческая касса взаимопомощи в значительной мере поддерживалась Куинджи. Исаак Бродский свидетельствует: «В Академии я был избран Архипом Ивановичем в качестве посредника между ним и нуждающимися студентами. Периодически он выдавал мне довольно большую сумму денег, и я раздавал их тем, кто особенно нуждался… Когда я приносил ему расписки моих товарищей в получении денег, он не смотрел их и тут же рвал, а затем уходил за новой суммой…»[49].

Особенно настойчив был Куинджи в мысли о поддержке талантливых художников. С этой целью он объявил конкурс, выделив для наград сто тысяч рублей. Двадцать четыре премии разного достоинства ежегодно присуждались на Весенних выставках.

Подходы к импрессионизму наметились у Куинджи на переломе 1870-1880-х годов. Они казались отдыхом от интенсивной декоративной живописи того времени, словно ее бледной тенью, своего рода слабым, едва намеченным подмалевком. Притом что все передвижники дружно осудили импрессионизм, Куинджи проявил к нему интерес. Однако у него нигде нет буквального применения импрессионистического метода. Отношение его к импрессионистической пластике было сложным. Куинджи оказался близок к французским мастерам в живописных поисках 1890-х годов. По приезде из Франции он попытался освоить световоздушную среду так, как позволяла ему русская традиция. В условиях 1870-х годов его живописная речь не была реформаторской, подобно языку французских импрессионистов. На переломе 1870-1880-х годов Куинджи написаны Днепр утром (1881) и Север (1879). Импрессионистические попытки свидетельствовали о том, что Куинджи больше не удовлетворяли достигнутые успехи, что он желал постичь характер влияния воздушной среды на предметную окраску. Это хорошо видно в многочисленных этюдах середины и второй половины 1870-х годов.

Увлеченность художника проблемой выражения воздушной среды, будто вибрирующей под действием авторского настроения, очевидна. Ранее художник писал небо широкими тоновыми заливками цвета. Теперь он отказался от красочной плотности, сменив ее на цветовую прерывистость. Однако в Севере Куинджи не просто пробовал свои силы «импрессиониста», соизмерял найденный пластический прием перламутрового мерцания цвета с импрессионистической вибрацией воздушной среды, достигнутой разделением цветного мазка. Он преследовал параллельную задачу: добиться панорамного образа земли, убывающей в туманных далях. Земля созерцается «общим планом». Она кажется задавленной небом, ибо композиционно состыкованные плоскости земли и неба отдают явное предпочтение небесному пространству. Легкое мерцание цветов неба не желает поглощать цвета каменистого плато. В картине словно борются две сферы: одна — далекая, другая — высокая, пространственная. Понятно, что в этой картине земных противостояний Куинджи не мыслит прямыми значениями предметов, а символизирует их.

Куинджи явно хотел утвердить свою философию мира. Он пробовал воплотить ее в ряде картин 1879 года и последующих лет. Север повторяет панорамные пейзажи, весьма распространенные в то время в творчестве Шишкина, Клодта, Алексея Саврасова, Арсения Мещерского. В картине Днепр утром Куинджи снова проявил заинтересованность в передаче цветовой среды. Мазок художника если не столь чуткий, как у импрессионистов, то порывистый и дробный. Он в полной мере соответствует принципу оптического смещения. Туман не скрадывает предметные очертания, как в Осенней распутице, а насыщается цветом, представляя собой подвижную густую массу. Художник переосмыслил импрессионистическую живопись, замешивая движения цвета на тональной основе. В то же время он отказался от интимности, свойственной импрессионистскому видению, по-прежнему сохраняя классицистическую величественность образа.

В картине Днепр утром — туманное пробуждение великой реки. Серо-фиолетовый колорит лишен эффектности былых произведений художника. Есть что-то общее в стремлении импрессионистов и Куинджи многократно варьировать переменчивые состояния одного и того же вида. Куинджи пишет Днепр ночью, утром, в знойный день или в ненастье, каждый раз ставя совершенно не похожие на предыдущие живописные задачи, меняя цветовое решение.

Днепр утром — это прощание с прошлой монохромной живописью Распутиц и Валаама. Одновременно картина — начало будущего, когда Куинджи задался поисками световоздушной среды, изменчивого и мимолетного облика природы.

Насыщенный влагой туманный воздух в картине свидетельствует о знании творчества импрессионистов. Но, в отличие от импрессионистической живописи, воздушная среда Днепра утром не пронизана рефлексами, не осложнена цветовой вибрацией. Куинджи перенял у импрессионистов подвижный мазок, но воздух он передает средствами слегка измененной тональной живописи. Художник отступил от своего прежнего принципа построения пространства световыми потоками.

Попробовав в начале 1880-х годов освоить воздушную среду методом близким импрессионистам в картинах Север и Днепр утром, Куинджи в последующие годы не оставил этого интереса, хотя одновременно его волновали другие проблемы. В импрессионизме его интересовала тончайшая игра цвета на световом фоне. Задолго до лондонских туманов Клода Моне Куинджи разрабатывал эту область пластики, расширяя выразительные возможности живописи.

Александр Бенуа высказался о Куинджи как о грубом и неотесанном самородке, пришедшем к импрессионизму ничуть не позже, чем сами импрессионисты. Он сравнил значение Куинджи для русского искусства с ролью Клода Моне — для французского. Однако Бенуа не мог правильно оценить Куинджи, не видя его «затворнических» произведений.

В период «молчания» импрессионистические поиски Куинджи не вышли за рамки этюдов. Правда, художник предпринял попытку создать по многочисленным этюдным разработкам картину Туман на море (1905–1908, ГРМ), оставшуюся незаконченной. И, видимо, неспроста. «Туманный» импрессионистический материал, располагающий к тихому интимному переживанию мира, не мог создать панорамную картину мира, широкоформатную композицию. Но даже в незавершенной картине видно, как тонко уловил художник движение воздушных потоков, как логично распределил он по плоскости холста сгущение воздушных масс, концентрацию света, формирование облаков, как передал малейшие световые переливы. Это внимание к теме зарождения и движения воздушных стихий, интерес к небесным сферам как особой области освоения и размышления передались его ученикам, прежде всего Константину Богаевскому и Николаю Рериху.