— Ты в партии [2]играешь? Или в суль [3]? — перво-наперво поинтересовался сын Гиза.

— Я в шикан [4]играю… — сообщил Мишель, никогда прежде не слышавший названных кузеном игр.

— Ну, это только для деревни! — пожал плечами Анри. — А в мяч [5]ты играть умеешь?

— Нет, — юный граф вызывающе выпрямился. — Зато я рисовать умею! Я даже тебя могу нарисовать.

— Правда?! — глаза Жуанвиля загорелись. — Ты можешь сделать мой портрет?

— Конечно, могу, — подбоченясь, заявил мальчик. Отвечая подобным образом, Мишель де Бар несколько покривил против истины, ибо умея рисовать — рисовал только карандашом. Мечта же сотворить что-либо красками пока так и оставалась мечтою. К счастью, для Анри де Жуанвиля подобные тонкости не имели значения и он смотрел на кузена в восторженном благоговении.

— Здорово… — протянул мальчик. Среди его знакомых не было никого, кто умел бы рисовать, так что юный принц не успел узнать, что занятие это не считается благородным.

— А еще я охотиться умею, — решил закрепить произведенное впечатление Мишель. — На волка, оленя и даже на кабана. И стреляю я метко.

Анри де Жуанвиль приоткрыл рот. На охоту отец брал его только раз, да и то заявил, будто та охота годилась разве что для дам. А его кузен охотился на кабана… как взрослый шевалье.

— Везет же тебе, — позавидовал кузену юный принц. Новоявленный родственник более не казался мальчику провинциальным и странным, и он решил, что с ним стоит подружиться. — Зато… я тебя в суль играть научу и в парти. Знаешь, это совсем не сложно. Раз ты в шикан играешь — в парти тоже научишься.

После обеда, прошедшего на детской половине отеля Клиссон, юный шевалье вновь предстал перед дядей Гизом. На этот раз в кабинете герцога сидел и кардинал Лотарингский, и приветствовал он племянника не в пример сердечнее старшего брата.

— Ну, что ж, Жорж, отправляйся знакомиться с Парижем, — нетерпеливо распорядился герцог, как только приветствия стихли. — Не стоит демонстрировать придворным свою провинциальность. Я желаю, чтобы ты как можно скорее запомнил ворота Парижа, мог назвать хотя бы самые главные парижские улицы и не путал Сен-Антуанское предместье с Сен-Жерменским. Да, и еще смог бы дать дельный совет, где лучше всего покупать кружева, перья и прочую дребедень.

— А зачем мне это? — удивился юный граф.

Кардинал рассмеялся.

— Действительно, Франсуа, к чему это малышу? Он ведь Лоррен, а не торговец. И, кстати, — полюбопытствовал дядюшка Шарль. — Почему «Жорж», а не «Мишель»?

Франсуа де Гиз скривился и ответил так, словно племянника в комнате не было:

— Он и так достаточно провинциален, чтобы называться «Мишелем». Не хватало еще имени «Ален»!

— Брось, Франсуа, вчера наш мальчик просто устал, — благодушно произнес кардинал и улыбнулся племяннику, улыбкой смягчая резкое суждение старшего брата. — Но, впрочем, если тебе больше нравится имя «Жорж», так тому и быть. Надеюсь, у мальчика есть деньги? — сменил тему разговора кардинал. — Париж очень дорогой город.

— Спроси Броссара — это его забота, — с плохо скрытым неудовольствием ответил Гиз. Шарль де Лоррен понимающе хмыкнул, а юный шевалье посмотрел на дядей с нескрываемым удивлением.

— Ну, что ж, Мишель, то есть, Жорж, — поправился кардинал. — Вот тебе триста ливров — трать их, как тебе заблагорассудиться. А если этого будет мало, мой кошелек всегда к твоим услугам.

Мальчик послушно взял деньги и собрался было покинуть родственников, когда в кабинет торопливо вошел какой-то офицер.

— Монсеньор, — офицер поклонился и замер перед герцогом де Гизом, взволнованный и бледный. Шарль де Лоррен доброжелательно кивнул племяннику и глазами указал на дверь.

— Иди, Жорж, Париж тебя ждет, — приказал герцог, однако не успел Мишель де Бар дойти до порога, как за спиной загромыхало: — Как это понимать, граф?

Мальчик испуганно обернулся, не в силах понять, что именно в его поведении могло так сильно разгневать дядю, и тут же понял, что гнев дядюшки направлен вовсе не на него, а на офицера. Последний стоял навытяжку, нервно сжимая и разжимая кулаки, и лишь один раз попытался что-то возразить, но Гиз немедленно пресек эту попытку:

— Замолчите, Мейнвиль, говорить буду я.

Кардинал Лотарингский поднялся из кресла, взял Мишеля за плечо и вывел из кабинета.

— Иди, Мишель, развлекайся, — дверь захлопнулась прямо перед носом мальчика. Юный граф несколько раз глубоко вздохнул и на негнущихся ногах пошел разыскивать воспитателя.

Париж развеял меланхолию графа. В новом по моде сшитом костюме мальчик более не казался себе смешным и неуклюжим, так что мог наслаждаться красотами французской столицы и с интересом слушать рассказы господина де Броссара. И все-таки, охая перед громадой собора Нотр-Дам, удивляясь тому, что в тюрьме Консьержери, ныне предназначенной для бродяг и воришек, некогда располагалась королевская резиденция, а Большое Шатле было возведено еще римлянами, Мишель то и дело возвращался мыслями к дяде Гизу. Как бы ни был мальчик неискушен в столичном обращении, он вовсе не был глупцом и догадался, что в гостеприимстве дядюшки не хватало тепла. Может быть, причиной неприязни дяди было то, что у него на службе уже имелся один граф?

— А кто такой граф де Мейнвиль? — робко поинтересовался у воспитателя Мишель, как раз в тот момент, когда шевалье де Броссар рассказывал о строителе и первом коменданте Бастилии. Услышав вопрос воспитанника, шевалье не удивился, а пояснил, что граф де Мейнвиль капитан на службе герцога де Гиза.

— Но ведь он граф! — потрясено воскликнул Мишель.

— Во Франции много графов и в Париже их немало, — с тем же спокойствием отвечал достойный дворянин. — Его сиятельство не единственный граф на службе вашего дяди. Кстати, у графа де Мейнвиля есть сын примерно ваших лет. В Лотарингии виконт де Мейнвиль служил пажом у вашего кузена де Жуанвиля. Что поделать, шевалье. Одним дворянам служат, другие сами вынуждены служить. Такова жизнь.

Мальчик задумался. Он всегда полагал, что явился на свет для того, чтобы ему служили другие люди, и вот, поди ж ты, такой же граф, как и он, весьма почтенный человек был простым офицером его дяди. Значит ли это, что он тоже должен кому-то служить? Или граф де Мейнвиль был не таким графом, как он?

Делая вид, будто не замечает нахмуренного лба юного шевалье, господин де Броссар вернулся к тюрьме Консьержери и принялся показывать воспитаннику расположенные в замке лавки — да какие! Оружейные, сапожные, перчаточные, ювелирные и… книжные. В Бар-сюр-Орнен никаких книжных лавок не было, и матушка заказывала ему книги в Италии, Германии, Фландрии и в других местах, о которых Мишель не слишком задумывался. А здесь у мальчика просто разбегались глаза. Огромные тома и крохотные томики… Расписанные пергаментные листы и бумага с тиснением… Старинные книги в кожаных переплетах с застежками и совсем новенькие издания без всяких переплетов… Граф де Бар даже слегка опьянел от этого книжного изобилия.

Одна книга привлекла особое внимание Мишеля: «Искусство охоты» с яркими цветными картинками, причудливыми рубриками и нарядными буквицами. Даже держать такую книгу в руках — и то было приятно, а уж владеть ею — ни с чем не сравнимое счастье. Однако осторожно переворачивая страницы и любуясь картинками, юный граф думал вовсе не о книге. Юноша вспоминал шевалье де Бретея, его гостеприимство и несостоявшуюся охоту. Сейчас, после бесед с дядюшками, после услышанного разноса графа де Мейнвиля Мишель де Бар догадался, что шевалье де Бретей встретил его со всей сердечностью, на которую способен благородный человек. Мысль же о том, что сам он вел себя букой, изрядно расстраивала молодого человека. Мишелю не хотелось, чтобы кто-либо полагал Лорренов людьми грубыми, неучтивыми, не знакомыми с изяществом и хорошими манерами. Лучшим способом поправить дело была бы отправка гостеприимному хозяину письма и какого-либо подарка. К несчастью, юный шевалье успел истратить по мелочам все подаренные ему деньги, а узнав, что книга об охоте стоит шестьсот экю, и вовсе раскрыл рот.