Александр умолк. Если граф де Водемон хотя бы немного походил на Генриха де Гиза, Мотвиль вряд ли мог рассчитывать на сочувствие дяди герцога Лотарингского. Может быть, обратиться за помощью к господину де Нанси? А смысл? — вздохнул паж. Капитан королевской стражи был слишком занятым человеком, чтобы уделять внимание какому-то мальчишке, и был слишком тесно связан с королевским двором, чтобы найти Мотвилю место за пределами Парижа. Ну куда он сможет его спрятать? В армию? Так для армии Мотвиль слишком мал.

— Жиль не виноват… Буасе принудил его… силой, — пробормотал юноша. — И, ей Богу, Мотвиль не опозорит твою семью… Да он всю жизнь будет вам благодарен! А твой отец… Скажи ему правду, расскажи все, как есть… Что ты спас мальчика… Что без тебя он бы пропал… Ну неужели ты не можешь ничего для него сделать?! Неужели тебе на него плевать?!!

— Шевалье! — виконт де Водемон возмущенно топнул ногой. — Вы забываете, с кем разговариваете!

Глаза пажа широко распахнулись, затем он виновато опустил голову и незаметно смахнул с ресниц слезы.

— Ради Бога, ваше сиятельство, простите, я не хотел вас оскорбить, — проговорил шевалье де Бретей, судорожно сжимая в руке берет.

Виконт приоткрыл рот, недоверчиво уставившись на Александра. Все это настолько не походило на обычное поведение шевалье, что Водемон заподозрил какой-то розыгрыш всегда готового на насмешку пажа. Впрочем, ни тон, ни поза шевалье Александра, в которых даже самый придирчивый наблюдатель не смог бы разглядеть и тени иронии, не давали юному вельможе оснований для подозрений. Виконт приосанился. Хотя он чуть ли не на голову возвышался над шевалье де Бретеем, временами у Эммануэля возникало неприятное ощущение, будто разбойник смотрит на него сверху вниз. Однако сейчас никто не смог бы ошибиться, кто из молодых людей был выше — во всех отношениях.

— Я прощаю вас, шевалье, продолжайте. Но не затягивайте этот разговор — я спешу, — холодно произнес виконт.

— Я не задержу вас, ваше сиятельство, поверьте. Я только хочу сказать, что кроме вас никто не сможет помочь Мотвилю. Вы так много для него сделали… Вы спасли больше, чем его жизнь — вы спасли его честь. Прошу вас, ваше сиятельство… окажите ему покровительство… и в дальнейшем…

«А все-таки кузены были правы», — с растущим удовольствием размышлял Эммануэль. «Стоило только прикрикнуть на стервеца, стоило только заговорить с ним строгим тоном и он сразу понял, где его место. А я-то, дурак, относился к нему, как к равному», — пожал плечами юный вельможа.

— Ну что ж, шевалье, если вы успеете уладить все формальности за два часа, я приму шевалье де Мотвиля под свое покровительство, — величественно произнес виконт. — Но поторопитесь, я не намерен вас ждать.

— Благодарю вас, ваше сиятельство, — по всем правилам этикета поклонился паж. — Через час шевалье де Мотвиль явится в отель Водемонов.

Небрежно кивнув на поклон Александра, юный вельможа прошел мимо королевского любимца. Настроение лотарингского принца неуклонно повышалось. Ему казалось, что с его плеч свалился тяжкий груз. Водемона так и подмывало перепрыгнуть через ступеньку или подняться на самый верх лестницы и съехать вниз по перилам, однако гордый одержанной победой, виконт шел важно и неторопливо, откинув назад голову и выпрямив спину.

А все-таки, хорошо, что он уезжает. За те несколько месяцев, что он проведет дома, при дворе успеют забыть и про его дурацкую дуэль, и про его не менее дурацкую дружбу с шевалье Александром. И как он мог быть так глуп, чтобы принять шлюху за благородного человека? Если бы не кузены — страшно подумать, чем бы это могло закончиться. Нет, хорошо иметь родственников, которые любят тебя и заботятся о тебе. И угораздило его им надерзить! Да они просто святые, раз после этого не нажаловались на него герцогу Лотарингскому или его отцу.

Водемон вышел во двор Лувра и с непривычным высокомерием отдал конюху приказ вывести к нему коня. Ничего! В следующий раз он будет умнее. Но жаль, ей Богу, жаль, что Жорж и Анри не видели, как он разговаривал со стервецом. Тогда они непременно бы признали, что он уже взрослый и ему нет нужды покидать Париж, а он бы гордо объявил им, что сам хочет отправиться домой, дабы загладить последствия своей опрометчивости.

Виконт де Водемон рысью выехал за ворота Лувра. Апрельское солнце было по летнему жарким, небо над Парижем весело голубело, так что юноша не удержался и на целый час застрял на мосту Менял, глазея на уличных мальчишек, которые лихо ныряли с моста в Сену. Увлекательное зрелище окончательно излечило шевалье от несвойственной ему печали и юный вельможа вскоре забыл о кузенах, Мотвиле, Александре и даже о своих недавних слезах.

Правда, и кузены, и Мотвиль не замедлили напомнить о себе его сиятельству. Первый, кого увидел виконт по возвращению в отель Водемонов, был его новый паж, уже успевший снять пажеский наряд с цветами короля Карла и облачиться в простую дорожную одежду, на удивление маленький, тихий, растерянный и очень, очень почтительный. Но самое главное — Эммануэля ожидали два кошелька с вышитыми гербами Лорренов. В одном, украшенном гербом герцога де Гиза, обрадованный виконт обнаружил сорок тяжелых монет по десять ливров каждая, а в другом — с гербом графа де Лош и де Бар — с еще большим восторгом нашел двести новеньких золотых экю. Нежданный подарок и скорое прощение рассерженных кузенов так обрадовали юного вельможу, что, расщедрившись, он вручил растерявшемуся Мотвилю десять ливров, даже не догадываясь, что благодаря заботам шевалье де Бретея кошелек пажа не многим уступал кошелькам лотарингских принцев.

Уже вовсе не жалея об отъезде из Парижа, виконт де Водемон отдал приказал собираться. Его ждала дорога, приключения, свобода и долгожданная встреча с отцом.

Жизнь была прекрасна.

Среди обязанностей капитана королевской стражи не последнее место занимает обязанность все знать, поэтому о прибытие в Лувр графа де Лош Нанси узнал одним из первых. Верный слову держаться как можно дальше от родственника, капитан рассудил, что его положение при дворе и отсутствие зависимости от его сиятельства освобождают его от необходимости спешить к новоприбывшему с изъявлением почтения, а весьма дальнее родство с графом не предполагает обязательного пожелания ему доброго утра. Так что барон постарался занять себя какими-нибудь делами в той части Лувра, которую шевалье Жорж-Мишель не собирался посещать.

Некоторая загвоздка возникала лишь в определении этого места. В отличие от Генриха де Гиза, прибывшего в Лувр одновременно с кузеном и теперь непременно шатающегося где-то поблизости от покоев мадам Маргариты, граф де Лош был человеком непредсказуемым и мог оказаться, где угодно. К счастью, Нанси не принадлежал к людям, легко впадающим в растерянность. Хотя дежурство при дворе и не позволяло ему покинуть королевский замок и самым надежным способом избавиться от общества графа де Лош, то же дежурство давало редкую возможность взвалить на себя такое бремя забот, что даже при нежеланной встрече с его сиятельством капитан всегда смог бы уклониться от общения с родственником, сославшись на служебные обязанности.

Старания капитана королевской стражи, столь странно совпавшие с прибытием в Лувр лотарингских вельмож, не остались незамеченными. Взволнованные придворные наперебой рассуждали, что молодой герцог де Гиз, следуя примеру своего великого отца, решил предъявить претензии на тот прекрасный пирог, что называется Францией. Кто-то даже рискнул предположить, будто юный Генрих счел выгодным поменять веру, перехватив главенство над одной из лучших армий Европы у старого адмирала, и подобное мнение показалась придворным настолько убедительным, что сама королева-мать задумалась, кому из фрейлин «летучего отряда» поручить проверить этот слух.

Среди общего смятения лишь барон де Нанси сохранял спокойствие. Если придворным было угодно нести чепуху — это было их личное дело, и капитан не собирался указывать господам на их ошибку и тем более разъяснять причины своих поступков. Нанси проверял посты, усиливал охрану, устраивал смотр оружию и вообще выглядел человеком настолько занятым, что осторожные придворные предпочитали не лезть к капитану с вопросами, на цыпочках обходя его стороной.