Вплоть до последней трети XIX века Северный Кавказ был "белой полосой" в сравнении с промышленно развитыми Закавказьем и Югом России. Причины такого положения связаны с тем, что этот район оставался театром военных действий, здесь отсутствовали развитые коммуникации, связывающие край с центром России, сохранялся крепостнический режим, сковывающий свободное перетекание рабочей силы.
Рассматриваемый район носил ярко выраженный аграрный характер, территория была крайне редко заселена. Например, ещё в 1897 году плотность населения Кубанской области - 23,6 человека на 1 кв. версту (Ставропольская губерния - 16,5; Терская обл. - 15.3; Черноморская губ. - 8,9 человека. на 1 кв. версту). Население Кубанской области при этом составляло 1 928 800 человек, а в 1862 году оно было - 392 000 человек. До начала массовой колонизации края, плотность населения самой густонаселённой единицы составляла около 4,8 человек на 1 кв. версту. Говорить о наличии свободных рук, а, следовательно, и о формировании пролетариата на основе местного населения не приходится. Особенно если учесть характер хозяйственного уклада горцев и казаков. Последние в той же Кубанской области в 1862 году составляли более 97% населения.
Надо сказать, что в России не существовало определённой государственной программы колонизации, как это было, например, в Англии, где главным аргументом было просвещение и блага цивилизации, которые англичане якобы несли покорённым народам. С. Лурье замечает: "В специальных изданиях, посвящённых теоретическим аспектам колонизации, рассматривались самые разные проблемы, но только не её идеологическое обоснование. Видимо, в этом не было необходимости, оно подразумевалось само собой и основывалось на народной идеологии". Причины такого положения весьма разнообразны, и коренятся в глубинах национального характера русского человека.
Православная традиция издревле отводила русским некое приоритетное место среди народов их окружавших, что наиболее ярко осмыслено в теории - "Москва - третий Рим". Заложенное в ментальных характеристиках некое христианское мессианство, имплицитно определяло приоритетное место православного человека в окружающих реалиях разноязыкой, пёстрой, и в религиозном отношении, империи. "...Россия призвана сказать своё новое слово миру, как сказал его уже мир латинский, мир германский. Славянская раса, во главе которой стоит Россия, раскрыть свой дух, потенции, выявить свой пророческий дух". Быть может, подобная патетика и не была близка простым людям в их повседневной деятельности, но очевидно, что религиозный фактор играл заметную роль в процессе выделения и противопоставления по типу "мы-они". Последнее обстоятельство определялось так же и некоторыми психологическими установками, сформировавшимися в ходе этногенеза.
Государственная политика в вопросе колонизации в целом коррелировала с народным сознанием. Она диктовалась потребностью заселения окраин, упрочения русского элемента на максимально широкой территории. Отсюда можно заключить, что отсутствие государственной программы, теоретической базы заселения Северного Кавказа объясняется особенностями русской психологии колонизации, причём основные её парадигмы проводились в жизнь, чаще всего, бессознательно. "Колонизация - это, в конечном счёте, попытка приведения мира в соответствие с тем идеалом, который присущ тому или иному народу. Причём идеальные мотивы могут преобладать над всеми прочими - экономическими, военными и др.". Переселенческая политика правительства, хотя и не имела чётко сформулированной программы, но играла роль веского аргумента в проектах экономического освоения края. Основным звеном здесь должна была стать железная дорога.
В целях привлечения частных капиталов указом от 26 января 1857 г. было образовано Главное общество российских железных дорог, комитет которого 7 марта 1872 г. утвердил ныне существующее направление, связавшее Ростов-на-Дону и Владикавказ. 2 июля 1872 г., по представлению министра путей сообщения графа А.П. Бобринского, концессия на строительство была предоставлена Р.В. Штейнгелю.
Сооружение железнодорожной сети на Северном Кавказе произвело переворот в сношениях Кавказского края с Россией как в гражданском так и в военном отношении. "Представляя полный простор русскому элементу влиять на эту огромную страну, как в нравственном, так и в коммерческом отношении, запроектированная дорога обеспечит рассматриваемую пограничную область от всяких случайностей, внутренних беспорядков и внешних вторжений... Только подобная дорога может прикрепить Кавказский край и Закавказье к России навсегда прочными и неразрывными узами; тогда быть может не в дальнейшем будущем Кавказа не станет, а будет лишь продолжение Южной России до её азиатских границ". Из вышеприведённого отрывка можно заключить, что: а) именно этническим русским был открыт наибольший доступ в районы переселения; б) казаки, проживавшие здесь и ранее, считались, так сказать, "недостаточно русскими", выделялись в отдельную субэтническую, субкультурную группу, что, на наш взгляд, справедливо.
Фото 2. Станция Владикавказ.
В 1875 г. была сдана в эксплуатацию линия Ростов - Владикавказ. Спустя год Владикавказ был соединён с Петровском, а через него с Баку. В 1887 г. была пущена линия Тихорецк - Екатеринодар, в 1888 г. Екатеринодар - Новороссийск, в 1895 г. Кавказская - Михайловская (близ Ставрополя), в 1899 г. Тихорецк - Царицын, в 1901 г. Кавказская - Екатеринодар. Широкая эксплуатация железной дороги открыла доступ на Северный Кавказ не только богатым, зажиточным, но и бедным переселенцам.
Фото 3. Вокзал Ростов-Владикавказской железной дороги в с. Армавир (1875 г.).
В.В. Покшишевский выделяет два периода колонизации Северного Кавказа: 1) Военно-казачий, докапиталистический этап; 2) период, характеризующийся более широкой миграцией в этот район быстро расслаивающегося крестьянства внутренних губерний России - с одной стороны, кулацкой верхушки, с другой - бедноты. Сибирское переселение в это время ещё не имело такого размаха, однако к 90-м годам, "когда запас свободных и удобных земель на Юге значительно истощился, переселенческое движение в Сибирь стало возрастать". В 1860 - 90 гг. Северный Кавказ оставался основным переселенческим районом.
Наш интерес к закономерностям миграции вызван тем, что именно иногородние, этнические велико-, реже малороссы составляли костяк формирующегося промышленного пролетариата. Путь мигранта в наёмные рабочие часто не был прямым, поэтому особенно важно учесть характер социально-экономических связей, возникающий у иногороднего с казачьей общиной, его положение в крае, комплекс правительственных мер, направленных на урегулирование этого вопроса.
По переписи 1897 г. пришлое население на Северном Кавказе составило 986,3 тыс. из 3 783,6 тыс. общей численности, т.е. 26%. Воронежская, Екатеринославская, Курская, Орловская, Полтавская, Саратовская, Харьковская, Черниговская губернии, область Войска Донского дали 75,3% переселенцев. Комиссии П.П. Семёнова, позже В.К. Плеве - предшествовали разработке и изданию общего переселенческого закона 1889 г. При всех разногласиях комиссия пришла к выводу о признании связи стихийного переселения с фактором крестьянского малоземелья.
Как видим, основным источником мигрантов было крестьянство центральных губерний России и Левобережья Украины, а основным мотивом их переселения - стремление приобрести надел. Обращает внимание тот факт, что при соотношении переселенцев к 1897 году с местным населением чуть более 1/4 (26,4%), их удельный вес среди наёмных рабочих был значительно выше. Так неместные рабочие в конце XIX в. в целом по Северному Кавказу в сельском хозяйстве составляли 66,2%, в промышленности и транспорте 75%, в сфере производства и торговли 67,9%. "Чем ниже был в губернии или области процент применения наёмной рабочей силы у местных товаропроизводителей, тем выше была доля наёмных рабочих среди переселенцев, и наоборот. Причём всегда превосходство второго показателя над первым было подавляющим - в Ставропольской губернии в 4 раза, в Кубанской области в 5 раз, в Терской в 9,5 раз и в Черноморской губернии в 12 раз". Говоря другими словами, местное казачье население считало для себя работу в наём последним средством поправить дела. Здесь уместно вспомнить, что казачеству определялись наделы земли в размере от 16 до 30 десятин (в среднем около 23 дес.) на одну душу мужского пола на Кубани, на Тереке в среднем по 28 дес. В Европейской России соответствующие наделы составляли в 1866 г. - 3,5 дес. к 1900 г. - 2,6 дес. Составляя в кон. XIX в. четвёртую часть населения края, казачество имело в своём распоряжении около 40% лучшей по качеству земли.
