Более всего ее мучила мысль о том, что еще совсем недавно Этеокла можно было остановить – до того, как он вышел из дома. Остановить и проверить, что у него в руках. Кассия представила себе со всей возможной живостью, как всего лишь два часа назад вместо того, чтобы беспечно собираться в гости, ее отец мог бы поинтересоваться делами своего раба.

С Кассией происходило нечто весьма необычное. Она словно раздвоилась, и этот опыт ей был откуда-то знаком. Одна Кассия была здесь, в лавке, пристроенной к дому дяди, и сидела на скамье вместе с убитым горем отцом. Другая же находилась на два часа ранее на линии времени, в отцовском доме, и та, другая Кассия могла предотвратить несчастье. Для этого ей необходимо было сделать выбор. Отрезок времени, соединявший эти два момента, был в восприятии Кассии не прямой линией, а пучком бесчисленного числа тонких волокон. Каждое волокно означало отдельный ход развития событий. Выбрав какой-то один из них, Кассия должна была прожить его шаг за шагом, как бы скучно или неприятно это ни оказалось, и тогда она попала бы в настоящее с уже измененным участком прошлого.

«Откуда я все это знаю?», – стучал в ее голове вопрос, и вдруг Кассия вспомнила. Она делала то же самое тогда, в подвале, где ее – шестилетнюю – продержали всю ночь. Только в тот раз она ничему не удивлялась, потому что не знала, насколько необычным было то, что она делала. Почему же никто никогда не говорил Кассии о том, что события можно менять задним числом? Вероятно, догадалась девушка, таким вещам научить невозможно. Человек должен сам к этому придти. Ведь не учат же детей ходить: когда приходит должное время, они сами этому учатся.

Итак, поняла Кассия, люди могут менять свое прошлое. Шестилетняя девочка в подвале сделала именно это, и поэтому ни отец, ни брат не помнили эпизода с проникновением детей в отцовскую спальню. Ведь такого эпизода в новом витке времени уже не было. Секст и Кассия действительно не входили без спросу к отцу и не разворачивали его одеяние. Поэтому отец и сказал ей тогда, что его тога не была помята. Еще бы! Кассия помнила, как аккуратно она была уложена с помощью прищепок, державших сгибы. Никто ее не разворачивал, теряя прищепки, не таскал по полу и не мял.

Но, конечно, произведенное тогда Кассией изменение прошлого не могло предотвратить ареста семьи, ведь детские игры с отцовской тогой вовсе не были причиной ареста!

Кассия поняла, что если ее догадка верна и изменить прошлое действительно можно, то она обязана попытаться предотвратить встречу Этеокла с незнакомцем. Необходимо было выяснить, что содержалось на листе папируса, и кому он предназначался!

Та из двух Кассий, что находилась раньше на линии времени, взяв с собой двух рабов и оставив их у входа в спальню отца, ринулась внутрь, в нарушение всех заведенных порядков. В комнате Сексту Старшему помогал драпироваться в красивую белую с пурпурной каймой тогу его личный слуга, сириец по имени Бар-Ханина, сменивший несколько лет назад умершего Нестора. Римский всадник, собиравшийся совершить выезд на виду у людей, не мог отказаться от этого неудобного и теплого одеяния, несмотря на стоявшую в городе жару.

Кассия Луцилла отметила про себя интересное совпадение: все опять начиналось с отцовской тоги.

– Кассия! – воскликнул ошеломленный Секст, повернув к ней красное и блестящее от пота лицо. – Ты, кажется, ошиблась дверью. Влети ты сюда немного раньше, увидела бы меня в совсем уж неподобающем виде! Что за странное поведение? Если уйдешь прямо сейчас, так и быть – не буду рассказывать твоей матери.

– Отец, я не стала бы врываться к тебе без спроса, если бы не важные причины, – торопливо заговорила Кассия. – Мне необходимо сказать тебе что-то, но наедине. Пожалуйста, удали Бар-Ханину.

– Удалить? – Секст был озадачен. Тон тринадцатилетней дочери не оставлял сомнений в важности ее мотивов, но как он мог удалить раба посреди облачения в тогу? Ведь самостоятельно патриций не смог бы завершить это действие. Даже скинуть тогу без посторонней помощи было нелегко.

– Ладно! – нетерпеливо произнесла Кассия, поняв, в чем состоит затруднение отца. – Я подожду за дверью. Пусть только он поторопится.

И она вышла в каморку, где находилась лежанка Бар-Ханины. Двое слуг, заранее приведенных Кассией, почтительно стояли в коридоре.

Что-то в интонации ее последних слов или в выражении ее лица окончательно убедило Секста в том, что Кассия ведет себя подобным образом не из прихоти. Понукаемый им сириец быстро, хоть и в ущерб изысканности, завершил драпировку и вышел из спальни в свою каморку.

– Все трое, стойте здесь и ждите! – приказала рабам дочь хозяина. – Никуда не уходите! Вы скоро понадобитесь.

Лишь после этого Кассия снова вошла в комнату отца.

– Я думаю, Этеокл написал на тебя донос, – заговорила она быстро, понизив голос. Секст Кассий побледнел, его левая рука судорожно схватила в горсть ткань лиловой туники на правой части груди, которая, как того предписывал обычай, не была прикрыта тогой.

– Я боялся именно этого, – прошептал он, затем встрепенулся и с недоумением взглянул на дочь.– Но откуда ты это знаешь?

– Сейчас нет времени на объяснения. Этеокла надо немедленно остановить. Через некоторое время он передаст лист с текстом доноса какому-то человеку. Это произойдет в переулке, за три дома отсюда, если двигаться в южном направлении, и тогда уже ничего нельзя будет поправить!

– Ты видела сам текст? – спросил отец, не замечая, как дергается его щека.

– Нет, отец. Но лучше ошибиться, чем недосмотреть. Если окажется, что это не донос, я извинюсь перед Этеоклом, – недолго думая заявила Кассия, будучи уверена, что родители не допустят, чтобы их дочь так унизилась перед рабом. – Где он сейчас?

– Должно быть, в библиотеке. Я велел ему переписать текст Сафо. Хотя – зачем я это говорю? Ты же была при этом!

– Отец, поторопись! – Кассия уже не находила себе места от нетерпения. – Только не иди к нему в одиночку: он может попытаться убежать или даже напасть на тебя. За дверью тебя ждут трое рабов.

Отец бросился вон из комнаты со скоростью, которую позволяло ему величественное, но неудобное для передвижения облачение римского всадника. Кассия последовала за ним. Когда они подошли к библиотеке, Секст Старший запретил ей входить туда. Она кивнула, но подождав немного и услышав звуки борьбы, вошла внутрь.

Двое рабов держали вырывающегося Этеокла, третий – это был Бар-Ханина – с силой ударил его в живот, отчего писец обмяк и прекратил сопротивление. Сириец быстро обыскал Этеокла и вынул из складок его сероватой туники лист папируса. Секст Кассий, взяв лист, пробежался по нему глазами и, обратив на дочь полный ужаса взгляд, кивнул ей. Но Кассия и без этого кивка уже поняла по выражению его лица, что извиняться перед Этеоклом ей не придется.

Писца куда-то увели. Взволнованная семья собралась в атрии.

– Думаю, сегодня нам не до пиров, – молвил Секст Кассий. – Сейчас напишу Публию извинение и отправлю со слугой.

Кассия подавила порыв сказать, что Публий и его жена Метилия скорее всего уже схвачены преторианцами. Ей не хотелось быть вестницей несчастья. Дяде она решила помочь попозже – точно таким же способом, которым помогла собственной семье. Кассия опасалась, что прямо сейчас, пока она находится в собственном прошлом, ей не следует пытаться окунаться в еще более отдаленное прошлое. Что-то подсказывало ей, что такое многоступенчатое погружение может стать угрозой для ее рассудка, и она решила дождаться того мига, когда ее время догонит застывшее время более поздней Кассии – той, что находилась в лавке среди мешков с просом и зерном.

Между тем этот виток событий продолжал развиваться в своем обычном темпе, и его приходилось продолжать проживать миг за мигом.

– Кассия Луцилла, – торжественно произнес отец. – Клянусь Геркулесом, ты сегодня спасла всем нам жизнь! Мы должны принести благодарственные жертвы богам. Но как же ты узнала о доносе?!