Мясники веселились вовсю. Пастух сказал, смеясь:
— Да, для нее это, видно, был удар.
— Такое встретишь только в глухой деревне, — заметил кто-то из присутствующих. — Не то что здесь, под Мадридом, где народ давно испорчен, и всего повидал, и все знает.
— Испорчен, ох как испорчен, — согласился пастух, качая головой.
Дон Марсиаль послюнил копчик химического карандаша и записал на мраморе счет игры. Шофер в замасленном комбинезоне сказал:
— Достаточно взглянуть, как поставлены свечи в этой модели и в модели «пежо» сорок шестого года. Ерундовая разница, но… — Тут он обернулся к Маурисио. — Налей-ка нам еще по стаканчику, мне и этому сеньору. Понимаете, некоторые фирмы стараются вносить технические новинки в каждую модель, которую выпускают.
— Да, да. Но есть и такие, которые изменяют только кузов. Внешний вид — вот что привлекает. Так сказать, фасад. А «пежо» — это да, это серьезная фирма.
— Конечно. Держите, — протянул он собеседнику стакан, только что наполненный Маурисио. — В машинах, как и во всем прочем, важно в конце концов то, что внутри. Как и во всем на свете. Почему с машинами должно быть иначе?
Появились Кармен и Сантос, который вел за руль велосипед.
— Уже уезжаете? — спросил Маурисио.
— Да, уезжаем. Знаете, нам надо пораньше. Остальные еще побудут.
— Ну что ж… Надеюсь в следующее воскресенье снова видеть вас здесь. — Он вытер руку полотенцем и через стойку протянул Сантосу.
— Тот, высокий, остался, он сегодня за всех будет расплачиваться, — сказал Сантос, пожимая протянутую ему руку. — Чтобы не возиться с расчетом сейчас, ладно?
— Конечно. До скорого свидания, молодые люди.
— До свидания. Всего хорошего, — ответил Сантос, поднимая над порогом переднее колесо велосипеда.
— Заказали?
Патефон стоял на стуле. Из противоположного угла сада на молодежь смотрели жена и родственники Оканьи.
— Сейчас принесут вина.
— Я пью полынную, — сказал, смеясь, Сакариас.
Затылком он касался живой изгороди, поскольку стул отодвинул назад. Патефонный диск трясся, пока его хозяин крутил ручку.
— Что это за полынная? — спросила Мели.
— Восточный напиток.
Сакариас засмеялся. Тонкими и вытянутыми чертами лица он напоминал борзую.
— Значит, ты?..
— Я родился в Багдаде. Ты не знаешь?
— То-то оно и видно!
— Не веришь? Я показал бы тебе метрику, но она на арабском языке, все равно не поймешь.
— Да ладно, верю тебе на слово.
Они уселись за большой стол слева от входа, у капитальной стены дома. Парень с красивыми зубами стоял рядом с тем, который наводил патефон.
— Ну, где же музыка?!
— Минуту терпения.
Алисия спросила:
— А что у вас за пластинки?
— Не первой свежести.
— Для танцев сойдут, — сказал Самуэль. — Даже самба есть.
— Это хорошо.
— И танго «Морской волк» в исполнении Гарделя[22].
— Вот уж это действительно последний крик! — засмеялся Фернандо.
Блондинка, подруга Самуэля, откинулась назад вместе со стулом и оперлась локтями о подоконник выходившего в сад окна, грудь она выпятила вперед. На девушке была алая блузка.
— Сядь по-другому, — сказал ей Самуэль.
— Почему?
— Сломаешь стул.
— У кого иголки? — спросил хозяин патефона.
— Ты же их взял.
Он похлопал себя по карманам и услышал, как зазвенели иголки.
— Ты прав. Что поставим?
— Ну как, работает? Давай тогда румбу.
— Первое, что попадется, — сказал Рикардо, сунув руку в сумку. — Вот эту.
— Ну-ка, что там?
— Не скажу, сюрприз.
Пять мадридцев, которые пришли еще засветло, сидели за столиком напротив, возле курятника. Петра посмотрела на часы.
— Ох эти дети, что за дети… Пора бы уж.
Серхио повернул свой стул так, чтобы видеть середину сада, где начинались танцы.
— Сейчас придут.
— И мой-то хорош! Должно быть, хлещет там вино…
— А нам еще нужно растопить плиту и приготовить ужин, — рассудительно сказала Фелисита, поддерживая мать.
— Ну конечно! Никто ни о чем не думает! — отозвалась Петра.
Все четверо смотрели на патефон и на ребят, сидевших с Мигелем и Сакариасом.
— Дай ты своей семье хоть немножко свободы, Петра.
Луч солнца, который прилег на неприкрытую зеленью стену, между столиком семьи Оканьи и столиком пяти мадридцев, становился все тоньше и наконец совсем исчез, и весь сад погрузился в тень. Над наружной стеной появилась голова Хуанито. Заиграла музыка.
— Ку-ку, мама! Мамочка, посмотри, где я!
Звучал знаменитый пасодобль «Канарские острова».
— Хуанито!.. Это что такое, спустись немедленно! Сейчас же идите все сюда! Быстро!
Голова Хуанито исчезла.
— Господи! Ну что за разбойники!
Рикардо пошел танцевать с девушкой в черном. В углу Фернандо смеялся, сидя рядом с Марияйо; она вовсю кокетничала, играя своими китайскими глазами.
— Ну и девчонка! — сказал Фернандо. — У тебя такие глаза, детка, каждый в отдельности — целый фильм. Двойная программа, да еще на беспрерывном сеансе. Потанцуем?
Марияйо, смеясь, согласилась.
— Эй, пропусти-ка нас.
Сакариас пододвинул к столу свой стул, и они прошли за ним, задевая спинами листья жимолости. Появился Маурисио с подносом.
— Поставьте сюда, пожалуйста.
— Ого! — сказал Маурисио. — На этот раз вы приехали во всеоружии.
Он снимал с подноса стаканы, беря их сразу по четыре в обе руки, и ставил на стол.
— Простите, что вы сказали?
— С музыкой приехали, — кивнул Маурисио в сторону патефона.
— А-а, да, — ответил Самуэль. — Скажите, а плату вы берете за то, что здесь танцуют?
Маурисио, уже направившийся было к дому, обернулся к нему, держа поднос в руке.
— Брать плату?.. — спросил он. — Вот те на! За что же я могу брать? За пыль, которую вы поднимаете? Ну ты скажи, а ведь неплохо можно заработать!.. — И ушел в дом.
— Не такой уж глупый был вопрос, — сказал Самуэль, оглянувшись на своих. — Если рассудить…
— Конечно.
В центре сада смеялась Марияйо. Мигель наполнил стакан, залпом выпил его и пошел танцевать со своей невестой. Владелец патефона не отходил от своего сокровища.
— Оставь ты его, Лукас, — сказала ему одна из девушек. — Он уже сам играет.
Парень поднял голову и подошел к столу. Сакариас наполнял стаканы.
— Что? Не доверяешь этой механике?
— Бывает, останавливается. Хуани, потанцуем?
— Скоро, наверно, кончится. Ну ладно, пойдем.
Самуэль и блондинка обняли друг друга за плечи и вместе качались на стульях. Девушка напевала пасодобль под патефон. Марияйо снова засмеялась. Сакариас подтолкнул Мели локтем.
— Вот те на, — кивнул он на танцующих, — у меня увели пару.
— Кого это, Марияйо?
Сакариас кивнул.
— Ты сам позволил ее увести, — сказала Мели. — Что, жалко стало?
Сакариас осушил свой стакан.
— Я предпочитаю замену.
— Какую замену?
Сакариас снова откинулся назад вместе со стулом и уткнулся затылком в листья жимолости.
— Стул поедет, и ты упадешь, Сакариас. Так какую замену?
— Да тебя, какую же еще?
— Меня? — повернулась она к нему. — Вот оно что! Понятно. А если она вернется?
Сакариас улыбнулся, заложив руки за голову.
— Место будет занято.
Дети Оканьи пробирались между танцующими. Хуанито столкнулся с Марияйо.
— Мальчик!..
— Мог бы обойти, а не путаться у людей под ногами, — сердилась Петра. — Идите-ка сюда. Какие чумазые!
Она схватила Петриту и высморкала ей нос. Потом послюнила платок и стала вытирать лицо. Девочка ныла, потому что мать слишком сильно терла. Наконец Петра показала ей почерневший платок:
— Смотри! Видишь?
Фернандо и Марияйо подошли к патефону и на мгновение остановились, он протянул руку и переставил иглу чуть ли не на край пластинки. Услышав сбой в музыке, Лукас тотчас оглянулся.
— Эй, не надо! Не трогай!
— А что такого? Ему нужен специальный техник?
