— Кармело останется вне игры, — сказал Чамарис и повернулся к столику, где сидело семейство Оканьи: — Добрый день, приятного аппетита.

— Спасибо, а нам — удачи.

— Мне все равно — что играть, что смотреть, — сказал Кармело.

Пришла Хустина.

— Ну, посмотрим, кто начнет?!

— Ты, конечно, — ответил Клаудио. — А то как же! Девушкам всегда дорога открыта.

— Ишь какой хороший! — возразила она. — Вот как нам дорогу открывает.

— Да нет же, если хотите, мы начнем, что тут такого?

Хустина отдала ему шайбы. Чамарис отсчитал пять шагов от ящика с лягушкой и провел в пыли черту носком ботинка. Клаудио стал возле черты, наклонился вперед и собрался было уже кидать, но передумал и сказал:

— Подождите, я отведу эти велосипеды в сторону, а то мешают мне целиться.

— Рассказывай!

Кармело помог отвести велосипеды. Чамарис сказал Хустине:

— Послушай, я буду бросать первый, ведь я играю хуже. А ты — напоследок, в нашей команде ты самая сильная, и сделаешь как надо, чтоб нам их обыграть, идет? — И подмигнул ей.

— Конечно, — ответила Хустина.

— Ну, вы уже сговорились?

— Еще бы!

Кармело и Клаудио переставили велосипеды.

— Ну, команда «Грудинка и Филе» выходит на поле.

Клаудио, стоя у черты, отвел левую ногу назад, а корпус сильно наклонил вперед. Несколько раз он качнул в руке шайбу, описывая дугу снизу вверх от колена до головы и тщательно целясь. Наконец бросил, первая шайба отскочила от губы лягушки и упала в пыль. Остальные девять падали на металл или на дерево, принося очки. Седьмая попала на лягушку, девятая — на мельницу. Еще две упали на землю.

— Плохое начало, — сказал второй мясник.

— Так это ж начало, — ответил тот. — Надо войти в игру. Я еще не размялся.

Чамарис подсчитал очки и собрал шайбы.

— Три тысячи четыреста пятьдесят. Теперь играю я.

— Посмотрим, как пойдет, — подбодрила его Хустина.

— В твою честь, — ответил тот, поднимая руку.

Чамарис вытянул руку почти прямо перед собой, держа шайбу на уровне правого глаза, и, целясь, прищурил левый. Затем медленно опустил руку, поднес к низу живота и резко выбросил шайбу. Первой шайбой он попал в лягушку и обернулся к Хусти:

— Первая — чтобы сократить разрыв.

Опуская руку во второй раз, он не спеша произнес:

— А эта… чтобы сравнять счет.

Но больше ничего путного выбить не смог: остальные девять шайб не принесли ему ни позора, ни славы.

— Нечего было болтать после удачного броска, — упрекнула его Хустина.

Второй мясник доставил ей много радости: он бросал шайбы весело и непринужденно, одна отскочила и ударилась о звонок велосипеда. Бросал он неровно и часто переступал черту, но все-таки дважды выбил лягушку. Каждый раз он сам себе кричал: «Оле!» Так что Хустине сразу же досталась нелегкая задача. Но Кармело сказал:

— Сейчас вы увидите, как надо играть, — а сам смотрел Хустине в вырез платья, когда она нагибалась.

Хусти поцеловала первую шайбу, устремив взор на лягушку. Затем отвела руку к поясу, высунула язык, выбросила руку вперед и вверх, и шайба полетела. Так повторялось каждый раз, и каждый раз она удерживалась у черты, стоя на одной правой ноге, будто вот-вот потеряет равновесие. Хусти выбила две лягушки, но с соперниками они не сравнялись, у тех получалось на две тысячи очков больше. В следующий кон Клаудио увеличил разрыв, выбив четыре лягушки, а Чамарис свой результат улучшить не смог. Но и другой мясник оказался не сильнее: едва-едва попал в две мельницы.

— Посмотрим, поправишь ли ты наши дела, Хустина, — сказал Чамарис, когда настала ее очередь.

Хусти выбила три лягушки и с досады махнула рукой — последняя шайба отскочила на землю от самых губ лягушки.

— Какая неудача! — воскликнула она.

Клаудио удачно бросил и в третий раз, но Чамарис также подтянулся, попал в две лягушки и две мельницы.

— Мы еще им покажем! — сказал он, попав второй раз в лягушку.

Низенький мясник бросал немного лучше, чем раньше, но счет существенно не изменился.

— Вот выходит дядя Теодоро и всем дает фору, — сказал Кармело, когда в третий раз настала очередь Хустины.

Подошли дети Оканьи и стали смотреть на игру.

— Выше голову, Хусти, — сказал Чамарис. — Все в твоих руках!

Девушка огляделась, поерзала ногой по пыли, стараясь поставить ее покрепче, и, улыбаясь, наклонилась в сторону лягушки. Первая шайба пролетела мимо, но вторая и третья зацепились за бронзовую пасть. Чамарис сжал кулаки.

— Давай, красавица! — шептал он.

Четвертая шайба покатилась по земле. «Промазала!» Не попали в цель и следующие две. Чамарис качал головой. Асуфре, глядя на своего хозяина, навострил уши. Затем — одна за другой четыре лягушки: шайбы, едва коснувшись бронзовых губ, упали на дно деревянною ящика.

— Добрый ве-ечер, — сказал гость, растягивая букву «е». На руке у него висела круглая корзиночка. — Могу я видеть хозяйка? — И он вежливо улыбнулся Маурисио.

Сняв изрядно потертую мягкую соломенную шляпу, он явил присутствующим редкий седой пушок, легкой дымкой поднимавшийся над розовой лысиной. Содержимое корзиночки было прикрыто салфеткой.

— Пожалуйста, проходите, Эснайдер. Она, должно быть, на кухне. Дорогу вы знаете.

Тот слегка поклонился и направился к двери, ведущей в коридор. Лусио наклонил голову к корзиночке, когда старик проходил мимо, и сделал вид, что принюхивается:

— Ого, там у вас что-то очень вкусное!

Старый Шнейдер задержался у двери и, приподняв руку, на локте которой висела корзиночка, объявил:

— Здесь лучший фрукт, который я вырастил на мой огород. Этот подарок я несет для сеньора Фаустита. В Катехизисе написано: «Отдай десятину и первые плоды Церкви божьей». Сеньора Фаустита был добра к моя жена и ко мне, я чту ее как Церковь, вот и несу ей плоды.

Ухмыльнувшись, он скрылся в коридоре.

— Разрешите войти? — спросил он у двери на кухню, снова вежливо улыбнувшись.

— Конечно, входите, Эснайдер, — сказала Фаустина, стоя возле мойки.

Шнейдер вошел и церемонно поклонился хозяйке. Прижал шляпу к груди, держа ее двумя пальцами, затем поставил корзиночку на стол, покрытый клеенкой. Фаустина вытирала руки. Из сада доносился стук шайб о бронзу и дерево.

— Ну, что еще вы сегодня принесли? Какая новая блажь пришла вам в голову? Клянусь, вы меня в стыд вгоняете этим вашим вниманием!

Шнейдер посмеивался.

— Это инжир, — сказал он, чрезвычайно довольный собой. — Попробуйте инжир старого Шнейдера.

— И не подумаю! — отрезала Фаустина. — Напрасно вы беспокоились. Уж на этот раз ни за что ничего не возьму. Сердитесь, не сердитесь. Так что будьте добры, забирайте вашу корзиночку. Скоро все, что у вас есть в доме, подарите нам! Так и будете без конца тащить сюда, что бы ни выросло у вас в саду?

— Вы, пожалуйста, попробуйте инжир Шнейдера. Моя жена приготовил эта корзинка специально вам.

— Ничего не выйдет, уверяю вас.

Шнейдер снова засмеялся:

— Она меня будет колотить, если я прихожу домой с инжиром. Это ужасно сердитая женщина. И я буду обижаться, если вы не пробуете инжир из моего сада.

Фаустина схватила корзинку и хотела снова надеть ее Шнейдеру на руку.

— Сделайте одолжение, Эснайдер, заберите это отсюда. Вы меня ставите в неловкое положение.

Шнейдер по-прежнему только посмеивался. Взял корзинку, но вместо того, чтобы повесить ее снова на руку, снял салфетку и показал подобранные одна к одной инжирины, уложенные ровными концентрическими кругами. Взял двумя пальцами ту, что лежала в центре, и галантным движением предложил Фаустине:

— Вы только попробовать, Фаустита, это очень сочный инжир, который я имею честь вам предлагать.

Он расшаркался и помахал ягодой, как бы в подтверждение своих слов.

— Не поможет ни «Фаустита» и ничто другое тоже не поможет, — отвечала она. — Не надо ничего приносить. Что теперь с вами поделаешь, придется на этот раз взять, чтоб вас не обидеть, но имейте в виду, больше не приму никаких подарков. Договорились?