Петра напустилась на него:

— Да ты что? Зачем такое говоришь ребенку, который восхищается зверьком? Нет, доченька, нет. Дядя твой злюка. Никто этого кролика убивать не собирается. На будущий год, как приедем, привезем ему листьев салата и ты сама его покормишь. Хорошо, доченька?

— Да, мама, — отвечала Петрита, не отрывая глаз от кролика.

— Завтра обедать будем в саду, — сказал Маурисио. — Тут такая жара от плиты, что, пока ешь, сам изжаришься.

Фаустина не ответила. Она что-то мешала в кастрюле.

— Но каков Оканья! Как он понимает жизнь! — продолжал Маурисио, указывая ложкой на окно, из которого виден был столик, занятый гостями. — Ему ничего не жаль. Если и отложит пару бумажек, так только для того чтобы поехать, вот как сегодня, провести воскресенье с семьей за городом. — Он медленно тянул суп. — И понимаешь, в воскресенье, когда такси нарасхват весь божий день, когда дают целое дуро на чай те, кто едет на стадион или на корриду. Он всем этим жертвует и в ус себе не дует.

— А почему они не приезжают на неделе? — возразила Хусти. — Меньше потерял бы.

— Наверно, из-за брата. Тот свободен только по воскресеньям. Щедрый и веселый человек, он всегда такой. Вот так и надо жить. Иначе получается, как с тем, который потерял двадцать килограммов, пока бегал, искал аптеку, где можно взвеситься.

— Ну, уж если такой порядок тебе нравится, — поджала губы Фаустина, — почему бы тебе не сделать то же самое, начиная с завтрашнего дня? Закрой кафе и живи сладкой жизнью. А? Что ж ты этого не делаешь?

Из зала кто-то позвал Маурисио.

— А что ты думаешь? Мне часто хочется такое сотворить! Только чтоб тебя не слышать… Поди спроси, что там хотят. Скажи, я обедаю.

Фаустина вышла. Маурисио не донес ложку до рта и посмотрел на дочь. Потом опустил глаза и спросил:

— В котором часу придет твой жених?

— Думаю, в полпятого, в пять. Смотря на чем поедет: на рейсовом автобусе или на поезде.

— Вы пойдете в кино?

— Наверно.

Маурисио, помолчав, поглядел в сад через открытое окно; невестка Оканьи смеялась…

— Поди положи второе.

Хустина поднялась. Встал следом за ней и отец.

— А на какой сеанс вы пойдете?

— Ох, отец! Что это вы все выспрашиваете? Пойдем уж в какое-нибудь кино — какая разница? И как я могу знать заранее? — Тут она переменила тон. — Наверно, вы что-то хотите узнать, так зачем подбираетесь с этими вопросиками? Со мной так не надо.

— Я, дочка? Да нет. Хочу знать, что ты будешь делать.

Из сада опять донесся смех.

— Что вы делаете по воскресеньям?

— А то вы не знаете! Ну что мы можем делать? Нет, вы хотите спросить не о том.

— Ну ладно, тогда скажи, что это за новость, что тебе уже зазорно помогать отцу обслуживать посетителей? Откуда это пошло?

— Что? Кто это вам сказал?

— Твоя мать сегодня утром. И, мол, Маноло не нравится, что ты обслуживаешь гостей. Ему это кажется не очень приличным или еще что-то там такое. И она на его стороне.

— Ох уж эта мама! Вот в чем дело! Эта новость для меня как снег на голову. Хорошенькое дельце!

— Так ты не знала? Значит… Скажи-ка правду.

— Я и говорю правду, отец.

— Хорошо, дочка, больше ни слова. А ты с этим согласна?

— Я? Пусть он только придет! Сегодня он у меня попляшет!

В дверь просунулась морда Асуфре; пес вдыхал кухонные запахи. Хустина крикнула:

— Пошел вон! Противный пес! Так вот: чего я больше всего не люблю, так это когда за моей спиной сговариваются. Теперь точно знаю, когда они успели, да, да, на прошлой неделе он как-то застал мать одну. Наверняка в тот день они и сговорились. Только зачем вы-то ходили кругом да около, а не сказали мне все прямо?

— Ну, почем мне знать! Кто вас разберет… — И он пожал плечами.

Фаустина убрала деньги, полученные от мужчины в белых туфлях. Посмотрела на Лусио, скривилась и, кивнув на дверь, за которой только что исчез мужчина, спросила:

— А как этот?..

— Хороший парень. Что надо.

— Никак не пойму, что за жизнь он ведет. Может, он и хороший человек, я ничего не говорю, только вот понять его не могу, что-то с ним не то…

Тут вошел Чамарис со своим желтым псом Асуфре. А за ним — полицейский, мясник и еще один мясник, из Сан-Фернандо. Пес заскулил и помахал хвостом.

— Добрый день.

— Фаустина, — приветствовал хозяйку второй мясник, нажимая на последний слог.

Пес учуял чужой след в коридоре и пошел по нему, но устроить переполох среди членов семьи Оканьи ему не удалось, потому что на полдороге навстречу ему вылез кот, драки не миновать было, однако кот выгнул спину и зашипел, а когда Асуфре сунулся на кухню, Хустина крикнула: «Пошел вон!» И пес вернулся в зал.

— Вы дадите нам кофе?

— Сейчас будет готов.

Второй мясник был потоньше первого и повыше ростом, но на вид был такой же здоровяк, как и его товарищ. Он выгибал спину, как кот или как велосипедист, и наклонял голову, когда говорил. Прочитал на бутылке, стоявшей на полке:

— «Анисовка Моралес». Старинный напиток. Это по твоей части, ты любишь касалью, — подтолкнул он локтем товарища.

— Анисовка — не тот напиток, что пьют каждый день.

Фаустина пошла присмотреть за кофе.

— Мне рассказали, как вы утром утерли нос этому щелкоперу из муниципалитета. Такое редко услышишь.

Лусио посмотрел на присутствующих:

— Зато вы очень уж с ним осторожничаете.

Вошел Маурисио:

— Добрый день.

— Что, у вас гости?

Хозяин кивнул:

— Владелец того такси, что вы видели у входа. Мой давний друг.

— Ну, если ваша дружба старше, чем его машина, тогда это добрый друг.

— Ну уж нет! Дружбы старше этого драндулета по всему свету ищи — не сыщешь, — засмеялся Чамарис.

— Бывают и еще постарее.

— Нацепить на него очки да накинуть простыню — ну, вылитый старик Ганди будет!

— Да хватит про автомобиль. Он свое получил, — прервал их Маурисио.

Все засмеялись. Вошла Хустина с кофейником.

— Возьмите, отец. — И обернулась к высокому: — Как, сеньор Клаудио, вы сегодня не пошли на рыбалку?

— Нет, доченька, какая сегодня рыбалка, в реке полно народу. Такие рыбки очень уж тяжелые, удочка не выдержит.

Из коридора послышался голос Фаустины. Маурисио сказал:

— Держи, дочка, разлей сама кофе. Я сейчас, — и вышел.

— Твой отец сегодня из кожи вон лезет с этими мадридскими гостями. А на нас даже и не глядит.

— Обрадовался человек. В полном удовольствии. Они же с прошлого лета не виделись!

Хустина поставила чашки и разлила кофе.

— А когда они познакомились?

— Когда отец сломал ногу и лежал в больнице, в Мадриде. Тот занимал соседнюю койку — пострадал в аварии. Мы с мамой тоже тогда познакомились с ним и его семьей, когда навещали отца по четвергам и воскресеньям. И знаете, они договорились, что тот, кого первым выпишут, устроит праздник и пригласит другого с семьей. Вот какой у них был уговор.

— И кто же вышел первым?

— Оканья. Так что однажды в воскресенье отправились мы в Мадрид, хоть отец и был еще в гипсе.

— Ну да, я помню, как твой отец ходил в гипсе, это было лет шесть назад, не меньше.

— В апреле, так что шесть с хвостиком. Их девчурка еще грудная была…

— Но отец твой ни чуточки не хромает после перелома, — удивился высокий мясник.

— К перемене погоды начинает прихрамывать, и нога у него побаливает.

— Только перемены не наступает, — отрезал Лусио. — Если когда и угадает, то ненароком. Если б мы надеялись лишь на ногу твоего отца, то никогда о погоде ничего наперед так бы и не знали.

Все засмеялись, Клаудио сказал:

— Да, такие знакомства, когда они случаются, переходят в дружбу на всю жизнь. Но случается такое редко, я ведь тоже был в больнице на операции и мечтал лишь об одном: никогда в жизни больше не встречать тех, кто лежал рядом со мной.

— Ну, а эти двое, Оканья и мой отец, стали вроде братьев. Мы даже над ними подсмеивались. Они готовы были отдать друг другу все, целый день только и делали, что предлагали то одно, то другое. Мама как-то в шутку даже сказала, — мол, отдадим сразу то, что принесли Оканье, а его семья пусть свою передачу отдаст отцу; так мы хотели избавить их от напрасных трудов.