Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Духовностью тут и не пахнет — тут тебе и коррупция, и посещение домов терпимости (куда не следует входить добропорядочному христианину), и прием наркотиков, и самое ужасное (что вызывало, вызывает и будет вызывать у правых некотролируемые приступы ненависти) — гомосексуальные отношения между мужчинами.

Более того, принцип жизни опричников, описанный одним из сотрудников этой структуры, имеет отношение к морали и нравственности (на которые монархисты обыкновенно напирают, в отсутствии успехов в экономической и социальной сфере) чуть менее чем никакое:

Вскоре появляется Зябель. После круговухи он всегда взволнован и многословен. Зябель, как и я, с высшим образованием, университетский.

— Все-таки как славно сокрушать врагов России! — бормочет он, доставая пачку «Родины» без фильтра. — Чингисхан говорил, что самое большое удовольствие на свете — побеждать врагов, разорять их имущество, ездить на их лошадях и любить их жен. Мудрый был человек!

Одним словом, пред Государем в Святой Руси все равны, но некоторые, как обычно, равнее. Для земщины — молитва, пост, клеймо третьесортности в глазах «грызущих крамолу», для опричнины — все прелести той жизни, от которой Россию отгородили Западной Стеной. Своим — все, остальным — закон.

Отсюда проистекает и ответ на вопрос: «Кто является целевой аудиторией данного произведения?» Это мелкие буржуа с деклассированными элементами, в силу своего положения не способные вкушать все прелести жизни, как это делает поплевывающая на них сверху крупная буржуазия, но очень стремящиеся наверх — к власти. В их случае наверх ведет лишь один путь — опираясь на неорганизованное недовольство темной и погрязшей в предрассудках массы угнетенных, выдвинуть из своей среды диктатора, который загонит угнетенных обратно за станки и бороны и наделит вчерашних люмпенов и лавочников всей полнотой государственной власти.

Разница с теми же фашистами — только в количестве используемой прогрессивной риторики. Нацисты практически полностью содрали свою программу с большевистской, скромно присовокупив в конце пункт об этнических чистках. Неомонархисты предлагают бороться за дистиллированную духовность — с полицейщиной, государственным террором и жесточайшим классовым расслоением.

Вырази ложную мысль ясно — и она сама себя опровергнет.

Вырази максимально правдиво чаяния рядовых сторонников любой правой идеологии — и от красиво нарисованной картинки всеобщего процветания и высокой нравственности не останется и следа.

В этом смысле произведение Сорокина — действительно сатира — острая и, увы, весьма злободневная.

О старой фантастике

Юлия Лиморенко

Счастье «Страны cчастливых»

Эссе о повести Я. Ларри «Страна счастливых», первое издание — 1931 г.

Писательская судьба Яна Ларри достаточно хорошо известна, чтобы пересказывать её снова и снова. Практически все, кто интересовался советской фантастикой «эпохи до Ефремова», слышали название книги Ларри «Страна счастливых»; намного меньше тех, кто её читал. Неизменно привлекает пытливые умы странная и скандальная история неоконченного «Небесного гостя», но эта история — совсем другая! Сейчас нас занимает судьба его коммунистической утопии. По масштабу и охвату тем «Страна счастливых» может сравниться с прогностическими произведениями Александра Беляева, что неудивительно — они и жили в одну эпоху, ставившую одни и те же вопросы. Сравнение Ларри и Беляева составило бы отдельный том литературоведческого исследования, и здесь мы не станем поднимать эту любопытнейшую тему. Нас сейчас интересует другое: каким образом на ниве светлого будущего Ян Ларри одним из первых распахал весьма плодородную целину.

Прежде чем рассуждать об идейных свойствах «Страны счастливых», справедливости ради отметим один её важный характерный признак: это хорошо написанная, энергичная, яркая книга. Утопиям часто приписывают фабулярную беззубость — мол, если в описываемом мире всё хорошо, нет никаких конфликтов, то и увлекательного сюжета ждать не приходится.

Ларри идёт другим путём: сюжет в книге линейный, но непредсказуемый, нешаблонный. Начинается она... с катастрофы. Павел Стельмах и его коллега Феликс испытывают принципиально новый тип аппарата — звездоплан. Опыт неудачен: аппарат падает, Феликс гибнет, а Павел, выживший, но потрясённый катастрофой и судьбой товарища, должен заново начинать борьбу за своё изобретение. У него много сторонников, но и противники проекта теперь получили в руки новый козырь. Судьба звездоплана порождает нешуточную политическую борьбу... «Павел задумался. Сообщение Якоря взволновало его. Он не знал причины, которая восстановила против его работы часть Совета ста, но, очевидно, произошло что-то очень серьезное, если в Республике уже говорят о возможности прекращения его работы <...> Уже по одному тому, что в Совете нашлись противники идеи звездоплавания, можно было судить о предстоящих грандиознейших затратах и общественных сил и энергии для осуществления других не менее грандиозных идей и проектов».

Но неудача опыта сама по себе не привела бы к отклонению проекта. Это понимают и герои: «— Может быть, эта катастрофа? — Нет, нет! Здесь что-то другое». Причины того, что Совет ста (высший совещательный орган принятия решений) противится работам над звездопланом, — намного глубже. Однако и надежды Стельмаха на широкую поддержку не беспочвенны — он намерен опереться на мнение народа: «Ну, а потом… если даже весь Совет выскажется против, мы попытаемся собрать голоса Республики». Иными словами, решение Совета — не приговор. И Павел начинает искать причины затруднений своего проекта и набирать союзников. Союзники эти — в основном (хотя не только) молодёжь, те, кто хочет своими глазами увидеть быстрые и радикальные изменения в жизни страны, участвовать в их осуществлении. Герои постоянно обращают внимание на то, как быстро развивается их страна, меняясь на глазах. Сам по себе этот масштаб способен разжечь воображение. Но главный герой идёт ещё дальше: «Именно тогда у него возникли неоформленные мысли о новых городах, которые не могли бы уже найти для себя места на земле. Он совершенно ясно вспомнил тот час, когда к нему ворвались смелые, новые мысли, бросившие его в жар.

— Смотри, смотри! Ты не успел износить ботинок, как люди уже построили целый город. Что же будет, когда износится твое платье? А через десять лет? А через пятьдесят, когда износится твое тело?

Люди торопятся родиться, но никто не торопится умирать. И будет день, когда человечество встанет плечом к плечу и покроет планету сплошной толпой.

Еще яростнее забились горячие и смелые мысли.

— Земля ограничена возможностями… Выход — в колонизации планет. Да, да!… Десять, двести, триста лет… В конце концов ясно одно: дни великого переселения человечества придут. Они не за горами!

В ночном небе, осыпанном мерцающими звездами, чертили огненные полосы метеоры, но в разгоряченном мозгу Павла они казались летающими с планеты на планету сферическими снарядами, в которых люди неведомых и неисследованных Землею миров переносились из края в край необъятной вселенной».

Проект звездоплана — только первая ступенька к громадной цели: расселению в космосе. И герой не без оснований стремится заразить этой идеей всех вокруг. Этот вызов вполне понятных для тамошнего общества перспектив — люди умеют думать во вселенских масштабах. Однако Совет ста думать так не торопится...

Перед страной стоят, конечно, и более важные и срочные проблемы, например угроза энергетического кризиса. Однако истинную причину для «зарубания» проекта молодёжь видит в другом: «Тут все дело заключается в Когане и Молибдене с их ненавистью ко всему, что выходит за пределы земли. Дети практического века, выросшие в обстановке суровой борьбы за утверждение социалистического общества, они боятся, как бы нездоровые фантазии не оторвали нас от земных интересов, боятся, как бы опыты Стельмаха не толкнули миллионы на прожектерство. Они полагают, что все это лишь разновидность маниловщины, губительнейшая фанаберия, опасное мечтание. Молибден любит повторять: "Нечего на звезды смотреть, на земле работы много…".

37
{"b":"558367","o":1}