Наконец он не выдержал, позвонил сам.

— Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети.

— Вне зоны, твою мать, — выругался Степан. — Вне зоны! Как же вне зоны, когда как раз — в зоне?!

Он решил действовать самостоятельно. Перелез через забор, предварительно набросив на острые штыри кожаную куртку. Спрыгивая, потащил за собой куртку. Она зацепилась крепко и, когда он потянул, застряла прочно и, конечно, не рвалась, только скрипела. Степан бросил куртку и короткими перебежками добрался до особняка. Заглянул в освещенное окно первого этажа.

Турецкий вертел в руках кубик Рубика. Больничный «баландер» выдал ужин и подсунул свернутый во много раз обрывок бумаги. Турецкий развернул записку. «Ирину забрали с пленкой. Что делать?» Турецкий сломал кубик в кулаке. «Ирину забрали с пленкой. Что делать?» Еще была приписка лично от Рамы. «Малява — сотня. Ответ — две».

Турецкий сжег записку. Встал с кровати, походил по палате. Это было делать еще тяжело, но на боль он уже внимания не обращал. Нужно было действовать. Ждать и действовать.

Наконец в палату вошел Васильев — все в той же «униформе» — в халате и маске.

— Хорошие новости! — заявил он с порога. — Кассету я передал генералу Зиме. Он обещал во всем быстро разобраться. Ты знаешь его?

— Слышал о нем, — кивнул Турецкий.

Вот вам и адвокат от Гордеева… Турецкий слушал его и удивлялся: как же вдохновенно врет! Можно по-хорошему позавидовать. Способный человек, сразу видно.

— А…

— Что?

— Больше он ничего не сказал?

— Ну… — улыбнулся адвокат, — честно говоря, выматерил тебя: что же, говорит, Турецкий темнил столько времени?!

— Лучше поздно, чем никогда.

Турецкий встал с постели, протянул адвокату руку для рукопожатия, но вместо этого ударил его в висок. Васильев упал на кровать. Турецкий стащил с него одежду. Надел халат и маску. Адвоката уложил в постель, привязал разорванными простынями к кровати, заткнул рот кляпом, накрыл одеялом до самых глаз. Отошел, оценил свою работу и остался удовлетворен.

Постучал в дверь. Ничего не подозревающий охранник выпустил его в коридор.

На выходе из лазарета Турецкий снял маску, показал следующему охраннику за решеткой пропуск адвоката. Решетка открылась.

Турецкий не один раз ходил по этим коридорам и был неплохо знаком с процедурой. Да и контролеры, разумеется, всех адвокатов в лицо помнить не обязаны.

Осталось преодолеть последний рубеж. И у очередной решетки Турецкий столкнулся с… Сергеи-чем. Сергеич изменился в лице — сначала побледнел, потом покраснел.

— Это как же?.. — Он стал на пути. — Ну, Александр Борисыч, тебе придется меня убить…

— У меня похитили жену. Так что уж лучше ты сам.

Сергеич стоял столбом, не двигался.

Турецкий просто обошел его и двинулся дальше.

Сергеич едва не плакал:

— Турецкий, родной, никто ведь не поверит, что я не смог тебя остановить!

Турецкий, не оглядываясь, шел вперед.

— Ну что за невезуха на старости лет! — Сергеич с размаху стукнулся лицом об решетку, потом еще раз. Из разбитого рта и рассеченных бровей потекла кровь. — Так лучше… — И упал на пол.

А Турецкий подошел к ближайшему таксофону — рядом с СИЗО. Набрал домашний номер. Послушал длинные гудки с полминуты. Позвонил Ирине на мобильный. Тоже безрезультатно. Положил трубку. Почесал голову. Что же делать?! Звонить в «Глорию»? Голованову на мобильный? Нет, это глупо, после того, как его посадили, все телефоны друзей наверняка прослушиваются. А телефон Голованова сто пудов слушается уже несколько недель. Туредкий вспомнил, как Сева получил анонимный конверт с ценными сведениями сразу после того, как поговорил по мобильному с Турецким. В «Глорию» вообще соваться, по меньшей мере, неразумно. Либо там его уже ждут, либо он подведет друзей под монастырь.

Неплохо бы домой попасть, но ведь Ирка сменила замок, дура такая…

Сева обедал в кафе. За столик к нему подсел Генерал. Он появился как-то бесшумно и сразу, будто материализовался из воздуха. Голованов удивления не выказал, только посмотрел на него вопросительно.

— Твой Турецкий улизнул из СИЗО.

Голованов отодвинул тарелку.

— Вот дурак-то, — продолжал Зима. — Сам понимаешь, теперь к нему совсем другое возникло отношение. Его объявляют в розыск, а при задержании всякое бывает, не тебе мне это рассказывать. Ч-черт! Ну зачем он побежал, а?!

— Не знаю, Петя…

— Вот именно! Получается, он признает обвинение! Но не все потеряно. Если он придет ко мне сам, это может облегчить… В общем, так, Сева. Он наверняка выйдет с тобой на связь. Ты его друг, уговори его.

— Что значит уговори?

— Уговори, когда он обратится к тебе за помощью.

— Петя, этого не будет.

— Почему это?

— Он ни у кого не станет просить помощи.

— Значит, постарайся найти его первым! — раздраженно сказал Генерал и вышел из кафе.

Голованов проводил его взглядом и позвонил Ирине, сначала домой, потом на мобильный. Телефон не отвечал… Плохо, плохо… Ах, как не вовремя Меркулов оказался в больнице!

Турецкому понадобятся деньги, машина, оружие… К кому-то за помощью он непременно обратится, Генерал прав. Но к кому… Турецкий будет действовать просто, но это не значит, что он кого-то ограбит… Стоп. Катя, подруга Ирины! Через нее он может связаться с женой, с Плетневым, на худой конец.

Катя вышла из своей машины и направилась к бутику.

Голованов следил за ней уже около часа — ездил по городу в машине, взятой напрокат. Катя слежку, конечно, не замечала, слишком она была увлечена процессом вождения. Голованов несколько раз едва поборол искушение вытащить ее из машины, посадить к себе и спросить, куда же ее, собственно, надо отвезти?!

Она поднялась по ступенькам магазина, на пороге обернулась и бдительно посмотрела на свою машину.

Катя совсем недавно обзавелась личным автотранспортом, подержанной, но еще крепенькой «тойотой», страшно ею гордилась, постоянно рассказывала, «что у нее болит» и как она ее лечит, кажется, быстрее овладевая профессией автослесаря, чем собственно шоферской. Ездить по Москве она, честно говоря, побаивалась. Нечастые вылазки потом превращались в мифы и легенды.

— Я все поняла, — заявляла Катя в кругу ближайших подруг, то есть на кухне у Ирины Турецкой, — у нас на дороге — совершенно особые правила. Я уже поняла, что любая вежливость за рулем воспринимается как слабость. Пропустил выезжающую из переулка машину — значит, ты этой машине проиграл. Значит — слабак! И у тебя перед носом еще три машины непременно влезут. По полосам тоже ездят только слабаки! Серьезный водитель едет как бы сразу в двух рядах, чтобы иметь возможность для немедленного маневра. Правда, еще бывают девушки, которые ездят точно так же, но по другой причине. Они выравнивают по полосе не автомобиль, а себя в водительском кресле — и как раз оказываются между полос. Это я по себе заметила!

Новый признак слабости, который Катя выяснила только сегодня, — это пользоваться поворотником. Поворотник включают только начинающие водители. Настоящему московскому водителю допустимо включить поворотник только в крайнем случае, например когда он собирается разворачиваться на Тверской через две сплошные, остановив поток. В этом случае мигающий поворотник обозначает слово «пропустите». И даже, возможно, «пропустите, пожалуйста». Сегодня такую картину она наблюдала пару раз. И вот там, в пробке на Тверской, кстати, ей стало понятно, зачем у нас тонируют машины. Просто у крупных автомобилей с затонированными стеклами больше шансов быстро и безболезненно развернуться через эту самую двойную сплошную, потому что именно такие автомобили на московских дорогах уважают. А к их просьбам, сформулированным при помощи поворотника, прислушиваются. А то мало ли что.