— Э… мистер Пинкер? — произнес я. — Можно мне еще печенья?

Он тут же просиял.

После урока музыки я отправился прямиком к Аве. Она живет в маленьком белом домике через дорогу от меня. Их гараж по размерам почти не уступает самому дому.

После пары огромных печений меня мучила тяжесть в животе. И я беспрестанно рыгал шоколадом. Мне было малость не по себе. Но я все равно рвался отрепетировать свой номер с Авой и Кортни.

Я нашел их на кухне: они резали овощи для салата.

Кортни возвела свои карие глазищи к потолку и простонала:

— Гляди, какую бяку кот в дом приволок!

— Ха-ха, — сказал я. — Очень умно, Кортни. Сама придумала, или кто надоумил?

— Как прошел урок музыки? — спросила Ава. Она бросила большую пригоршню салата-латук в деревянную миску, стоявшую на кухонной стойке. — Небось зачихал своей гадостью все пианино?

— Ничего подобного, — сказал я. — Я учил Шопена.

— И как, научился Шопен чему-нибудь? — спросила Кортни. — Или сам тебя проучил?

Кортни за словом в карман не лезет. Как говорит моя мама, она «остра на язычок».

На самом деле, я действительно нахожу ее очень остроумной. А что она меня поддевает — так это стопудово признак большой и чистой любви.

— Завтрашнее выступление будет просто чума, — сказал я. — Вам двоим нужно будет одинаково нарядиться. Уже нашли, что надеть?

— Да-да, уже подобрали, — ответила Ава. — Наденем балаклавы, чтобы нас никто не узнал.

Я ущипнул ее за щечку:

— Мне нравится твой энтузиазм!

В животе заурчало. Да уж, парочка таких печений доконает кого угодно.

Я повернулся к Кортни:

— Помнишь, что делать с волшебной палочкой? Сначала вертишь ею над головой, как дубинкой. Потом вручаешь ее Аве, та описывает ею круг и отдает ее мне.

Кортни тяжело вздохнула:

— То есть, как мы делали минимум сотню раз?

— Я лишь хочу быть уверен, что все пройдет гладко, — сказал я.

С этими словами я достал из стеклянной миски три яйца и принялся ими жонглировать.

— Стивен, положи, пожалуйста, — попросила Ава. — Маме из них омлет готовить.

— Пожалуй, завтра я немножечко пожонглирую, — задумчиво проговорил я. — У меня в цилиндре есть три игрушечных цыпленка. Может, вытащу их и начну жонглировать ими…

Я подбросил яйца немножко выше. Я — превосходный жонглер. Могу жонглировать быстро-быстро, ни разу не сбившись.

Мужик, что научил меня этому делу, когда-то работал в цирке братьев Рингли.

— Стивен, прошу тебя, прекрати, — сказала Ава. — Серьезно.

Я подбросил яйца еще выше. Мне нравилось смотреть на напряженные лица девчонок. Кортни замерла возле раковины. Ее глаза неотрывно следовали за летающими яйцами.

— Хочешь посмотреть, как я умею жонглировать пятью яйцами? — спросил я.

— Пожалуйста, не надо! — взмолилась Ава.

Я подбросил яйца чуть ли не до потолка. Руки работали быстро и слаженно. Бросил. Поймал. Бросил. Поймал.

Я подкинул два яйца — и надо же было Авиной мамаше именно в этот момент нагрянуть на кухню!

— О НЕТ!!! — Ее испуганный вопль ошарашил меня.

Я подбросил яйца слишком высоко. Они треснулись о потолок.

И тут же ухнули вниз. Оба приземлились на голову Аве.

Шмяк! Шмяк!

Этого звука мне не забыть никогда.

Ава заорала дурным голосом, когда густой желток размазался по ее волосам, залепил уши и потек по щекам.

Авина мама качала головой и горестно вздыхала.

Кортни подлетела к Аве и принялась вытаскивать куски скорлупы из ее слипшихся волос.

Я покатился со смеху.

— Это не моя вина! — воскликнул я и показал на миссис Манро. — Это из-за нее!

Интересно только, почему смеюсь я один?

Желтая дрянь стекала со щек Авы на шею.

Кортни обняла ее рукою за плечи и повела из кухни.

— Не переживай, — приговаривала она, — сейчас мы это шампуньчиком…

Она бросила на меня взгляд исподлобья.

Я крикнул им вслед:

— Вы что же, больше не хотите репетировать?

Никто не ответил. Потом Кортни крикнула мне из коридора:

— Ну все, Стивен, готовься к жесточайшей мести!

К мести? Ха-ха. К мести?

Я лишь громче захохотал.

Ну какой мести можно ждать от этих двоих?

А дома меня уже поджидал сюрприз.

Маму и папу я обнаружил в гостиной. Они сгрудились у подоконника, ласково воркуя над каким-то существом. И были так поглощены своим занятием, что даже не заметили, как я вошел.

Я подошел к ним, обогнув черное папино кресло, стоящее посреди комнаты. Оказывается, они хлопотали над небольшой бурой птичкой.

— Это что, попугай? — спросил я.

Родители дружно обернулись.

— А, Стивен, привет, — сказала мама. — Вот не знаем. Размером вроде с попугая. А с виду больше на ястребиного птенца похож.

— Он влетел в окно, — пояснил папа. — Наверное, чей-то. Видать, упорхнул из клетки.

Одним пальцем он погладил птичку по бурой макушке:

— Совсем ручной.

— Ах ты моя пташечка! — защебетала мама. — Ах ты моя славная!

Я простонал:

— Вы теперь только с птицей и будете разговаривать?

— А это я не с птицей. Это я с тобой, — сказала мама. Как я уже говорил, в нашей семье пошутить любят.

Мама очень похожа на меня. Она невысокая, круглолицая, и волосы у нее, как у меня, длинные и темные.

В юности она исполняла на фортепиано джаз. По ее словам, она и пела неплохо. Но все это она забросила еще до того, как я родился.

Полагаю, большинство моих талантов — это наследственное.

Папа — высокий, светловолосый и голубоглазый. Крепкое телосложение, широкие плечи и размашистая походка придают ему вид крутого парня. Мама говорит, что ему следовало бы стать звездой боевиков, а не детским хирургом (папа оперирует детей всех возрастов — даже грудничков).

Иногда он заводит разговор об очередной операции прямо за столом. А мы с мамой зажимаем уши руками и кричим, чтобы он заткнулся.

Родичи присели на подоконник и продолжили ворковать над птицей.

— Надо бы найти ему клетку, — сказал папа. — Слушай, вроде у нас в подвале была какая-то клетка.

Я сбросил рюкзак на диван и подошел к окну.

— То есть, мы оставим его себе?

— Твой папа уже и имя ему дал, — сообщила мама. — Букашкин.

— Чего-чего? — удивился я. — Почему Букашкин?

— А он промышляет букашками, — ответил папа. — Не так ли, Букашкин? Любишь букашек, да?

— Но он же, наверное, чей-то, — напомнил я. — Он не дикая птица, верно?

— Мы дадим объявление в Интернете, — сказала мама. — Глядишь, кто и откликнется.

— Может, вознаграждение дадут, — сказал я. — Может, он миллион баксов стоит.

Папа криво усмехнулся:

— Чувак! Мне нравится ход твоих мыслей!

Мы стукнулись кулаками.

Я наклонился и погладил пальцем спинку птицы. Перышки у нее были мягкие и теплые.

Букашкин издал низкий горловой звук, похожий на кошачье мурлыканье.

Его маленькие глазки блестели. Он повернул головку, открыл изогнутый желтый клюв и сомкнул его на моем пальце.

— А-А-А-А-А-А-А! — заорал я, отдернув руку. — Он укусил меня! Он отхватил мне палец!

Папа и мама ахнули в один голос. Рты их широко раскрылись от ужаса.

Я расхохотался.

— Как я вас! — воскликнул я и помахал перед ними абсолютно целым пальцем. — Сосунки!

— Твои шуточки не смешнее герпеса, — покачала головой мама. — Смотри. Напугал бедного Букашкина. Он чуть с подоконника не свалился.

— Ничего, Букашкин, ничего, — сказал я и снова погладил его мягкие перышки.

Тот снова заворковал. Затем он опять повернул голову, приоткрыл клюв и коснулся языком подушечки моего пальца.

— Ого! У него есть язык! — засмеялся я. — Я и не знал, что у птиц есть языки.

Его язык был сухой и шершавый. Будто наждачка.

— С домашними питомцами узнаешь много нового, — заметил папа. — Пойду-ка вниз, поищу ту старую клетку