По дороге в Тушино «пленники» встретили отряд поляков под командованием усвятского старосты Яна (Петра) Сапеги, двоюродного племянника канцлера Льва Сапеги. Ян начал корчить перед Мариной эдакого средневекового рыцаря-паладина и предоставил ей свободный выбор. Вполне возможно, что именно тогда Марина стала любовницей Сапеги. Марина по-прежнему могла ехать домой, но, увы, безумное честолюбие заставило ее выбрать иной путь. Правда, надо отдать ей должное, Марина сразу решила показать, что она «на рупь дороже» и поехала не в Тушино, а на богомолье в звенигородский Саввино-Сторожевский монастырь. Замечу, что «ревностная католичка» отправилась в православный монастырь.
А в это время Юрий Мнишек три дня торговался с самозванцем и выторговал триста тысяч рублей и Северское княжество с четырнадцатью городами, которые «вор» обещал передать тестю после воцарения в Москве и дал о том «роспись».
Марина прибыла в Тушино 6 сентября 1608 года. Самозванец и Марина при большом стечении народа красиво изобразили долгожданную встречу любящих супругов. Хотя польские источники утверждают, что еще накануне, 5 сентября, Марина и Тушинский вор тайно обвенчались по католическому обряду в лагере Петра Сапеги. Правда это или нет — сейчас установить трудно. Зато в тушинском лагере теперь был не только царь, но и царица.
Юрий же Мнишек пожил некоторое время в Тушине, но в январе 1609 года благополучно отправился в Самбор. Замечу, что уже после гибели Лжедмитрия II, в 1611 году, на сейме Юрий Мнишек клялся, что подвергся вместе с дочерью в Тушине «отвратительному насилию», и умалчивал о расписке самозванца на триста тысяч рублей. Зато ее обнародовали наследники Юрия и стали требовать деньги у... Московского государства. В ходе Северной войны Петр Великий был заинтересован в поддержке польской шляхты и признал правомочным сей документ. Царь предложил Мнишекам шесть тысяч дукатов с тем, чтобы они больше никогда с этой распиской не лезли. Жадные Мнишеки царские дукаты взяли, но по-прежнему требовали погашение всего долга. В 1736 году расписка самозванца была официально зарегистрирована в Варшавском архиве. Не дай бог, если она сохранилась до сих пор и поляки ее предъявят. Так ведь господин Путин заплатит, платит же он долги Николая II и Александра III французам.
Между тем жизнь царицы Марины в Тушине резко отличалась от того, что она имела в Москве с Лжедмитрием I. В письмах к отцу она постоянно жаловалась, что ее никто не слушается, что у нее нет денег, что в Тушине нет даже старого венгерского вина и т. д. Письма заканчивались просьбами прислать денег, двадцать аршин черного бархата с цветами на платье и др.
Действительно, власть в Тушине все больше и больше переходила к польским панам, а царь и царица исполняли роль марионеток. Несколько скрашивали жизнь царицы визиты Петра Сапеги. С ним Марина проводила прекрасные вечера, но однажды, возвращаясь от нее, усвятский староста свалился с лошади, гайдуки кинулись поднимать его. Но встать на ноги Сапега не мог, так как был мертвецки пьян.
Но любовь любовью, а бабки бабками, и Петр Сапега с большим отрядом поляков в сентябре 1609 года отправился «добывать зипуны» в богатый Троице-Сергиев монастырь. Однако монастырь был хорошо укреплен, а ратники и монахи отчаянно сопротивлялись. Сапега на три с лишним месяца застрял под Троицей.
Между тем дела Тушинского вора шли все хуже и хуже. Шансов овладеть Москвой почти не было. 10 мая 1609 года из Новгорода двинулся к Москве князь Скопин-Шуйский с большим русско-шведским войском. Шел он медленно, но его прибытие к Тушину было неизбежно. Однако самый страшный удар самозванцу был нанесен на западе... королем Сигизмундом. Король нарушил перемирие, осадил Смоленск и теперь требовал, чтобы все поляки покинули Тушинского вора и присоединились к коронному войску. С тушинскими царем и царицей Сигизмунд явно не хотел иметь дел.
Марина прекрасно понимала, к чему все идет. Для начала она решила установить контакт с королем через своего родственника Станислава Стадницкого. Марина писала Стадницкому: «Кого бог осветит раз, тот будет всегда светел. Солнце не теряет своего блеска потому только, что иногда черные облака его заслоняют... Разумеется, ни с кем счастье так не играло, как со мною: из шляхтенского рода возвысило оно меня на престол московский и с престола ввергнуло в жестокое заключение. После этого, как будто желая потешить меня некоторою свободою, привело меня в такое состояние, которое хуже самого рабства, и теперь нахожусь в таком положении, в каком, по моему достоинству, не могу жить спокойно. Если счастие лишило меня всего, то осталось при мне, однако право мое на престол московский, утвержденное моею коронациею, признанием меня истинною и законною наследницею, признанием, скрепленным двойною присягою всех сословий и провинций Московского государства».
Письмо показывает, в каком жалком положения находилась Марина в Тушине. А самое главное, Марина подчеркивает, что ее права на престол основаны не на правах обоих самозванцев, а в силу ее коронации и присяге жителей Московского государства признавать ее своей царицей в случае смерти Лжедмитрия I, не оставившего потомства. Следовательно, Марина отделяет свое дело от дела Тушинского вора: он мог быть и обманщиком, каким считает его польское правительство, но Марина от этого ничуть не лишается своих прав на московский престол.
Наконец Марина пишет и самому Сигизмунду: «Превратная судьба отняла у меня все, оставив лишь справедливое право и претендентство на престол московской монархии. Обращаю высокое внимание вашего королевского величества на мое посвящение на царство и признание за мною наследственного права на престол, подтвержденные двойной присягой московских сословий. Я убеждена, что ваше королевское величество своим высоким разумом и по доброй совести согласитесь со мной, а мне и моей семье, жертвующей своей кровью и несущей большие издержки на это дело, придете на помощь своей королевской милостью». И подписалась: «Императрица Марина».
Король в ответ через третьих лиц предложил Марине в управление Саноцкую землю при условии ее возвращения и отказа от всяких претензий на московский престол.
В ночь с 27 на 28 декабря 1609 года Лжедмитрий II, не предупредив Марину, бежал из Тушина, переодевшись крестьянином. Теперь Марина осталась никому не нужной. В довершение всех бед она еще была беременна.
Тем не менее, Марина подговаривает два десятка донских казаков и в ночь с 10 на 11 февраля 1610 года бежит из Тушина. Беременность не помешала ей облачиться в казачий наряд и долго скакать верхом. С ней бежали только горничная Варвара Казановская и паж Иван Плещеев-Глазун. Утром нашли письмо Марины, обращенное к полякам Рожинского, где она писала: «Я принуждена удалиться, избывая последней беды и поругания. Не пощажена была и добрая моя слава и достоинство, от бога мне данное! В беседах равняли меня с бесчестными женщинами, глумились над мною... Оставаясь без родных, без приятелей, без подданных и без защиты, в скорби моей поручивши себя богу, должна я ехать поневоле к моему мужу. Свидетельствую богом, что не отступлю от прав моих как для защиты собственной славы и достоинства, потому что, будучи государыней народов, царицею московскою, не могу сделаться снова польскою шляхтянкою, снова быть подданною, так и для блага того рыцарства, которое, любя доблесть и славу, помнит присягу».
Говоря об этом письме, польский историк Казимир Валишевский иронизировал по поводу женской логики: «Я знаю, что я могу рассчитывать на вас, итак, я покидаю вас!»
Интересно, что Марина поначалу побежала не в Калугу, а в противоположную сторону — в Дмитров, где с польским войском стоял Петр Сапега. Последний 12 января 1610 года вынужден был снять осаду Троицкого монастыря и занял Дмитров. Однако приехала Марина к милому рыцарю не в добрый час. Скопин-Шуйский атаковал лагерь Сапеги у Дмитрова, и полякам пришлось бежать под защиту башен и валов дмитровского кремля. Русские и шведы пошли на штурм кремля, поляки пришли в замешательство. Тогда на вал выскочила брюхатая Марина и закричала: «Что вы делаете, злодеи, я — женщина, и то не испугалась!» Очевидец Николай Мархоцкий писал: «...благодаря ее мужеству они успешно защитили и крепость, и самих себя».
