Для отца Изабеллы Ливио разница была. Он понял, что если ничего не предпринимать, то уже его дети не увидят ту Италию, в которой он родился. Не смогут попробовать ее на вкус. И Ливио начал искать исчезающие фруктовые деревья в окрестностях Умбрии, на старых и заброшенных фермах, в монастырских и частных садах. Он пересаживал и прививал их в своем саду, собирая уникальную коллекцию. Изабелла помогала ему с детства.
«Промышленные фрукты изменили наши вкусы. Вот эта груша mela rustica нам сегодня кажется сладкой. А 100 лет назад итальянцы сравнивали ее по кислоте с уксусом». В корзине Изабеллы лежат необычные вытянутые яблоки, удивительные белые фиги, несколько сортов груш. «Pere estive – "летняя" груша, внутри словно мрамор. А эта – будто вымочена в вине. Ее называют "пьяной".
Изабелла проводит рукой по грубому стволу груши, возраст которой более 200 лет: «Эти фруктовые деревья – часть нашей души. Прошлое Умбрии, Италии. Спасая эти деревья, мы спасаем наши воспоминания и… души».
Музейный проект (http://www.archeologiaarborea.org) Изабеллы далла Раджионе предлагает любопытную форму участия. Можно не только посетить сад, но и взять под опеку понравившееся дерево. Опекун получает сертификат, возле дерева повесят табличку с его именем. Но самый приятный бонус – право собрать собственный урожай. Возможно, собирать урожай рядом с вами станет Жерар Депардье. В саду Изабеллы растет «удочеренная» им груша.
Живые музеи, подобные саду Изабеллы, – редкость и туристическая удача. Довольно часто хранилища гастрономической информации превращают в нечто вроде сувенирного магазина и называют музеем для привлечения посетителей. Но в последнее время наметилась положительная тенденция: музеи, посвященные теме еды, открываются не «бизнесменами», а энтузиастами-любителями.
«L'Orto dei Frutti Dimenticati – Сад забытых фруктов в итальянском городке Пеннабилли сложно назвать музеем, хотя формально так и есть. Сад, как почти все в Пеннабилли, придумал живший здесь поэт и сценарист Тонино Гуэрра. Он собирал фруктовые деревья со всей страны, выискивая исчезающие сорта, которые перестали разводить как невыгодные для продажи. Таким образом Тонино хотел сохранить память о культуре и вкусах старой Италии, а также поддержать фермеров, неспособных конкурировать с промышленными сельскохозяйственными комплексами, пришедшими на смену малым хозяйствам. Сад наполнен символизмом. Повсюду спрятаны тайные послания – себе, друзьям, будущим поколениям. Проходя через Арку детства, каждый посетитель вспоминает лучшие моменты тех лет, когда он был ребенком. Построив из камней разрушенных итальянских храмов церковь, Гуэрра посвятил ее другу, Андрею Тарковскому. На дверях нарисовал улитку, символ неспешности жизни. Поэт считал, что важно проживать каждую секунду не торопясь. Остановиться, замедлить движение, обратиться к душе – первое, что хочется, когда гуляешь по саду. Возможно, пробуждение этого чувства и было настоящей целью создания музея?»
Дарья Петрягина, старший редактор журнала National Geographic Traveler
В Казани два года назад появился уютный музей чак-чака. Молодые ребята, вдохновленные деятельностью уже международно известного коломенского музея пастилы, отреставрировали купеческий дом начала XIX века, заполнили его артефактами, организовали производство чак-чака и сладостей, надели традиционную татарскую одежду, поставили самовар и стали встречать гостей. В «историю» играют все: посетители снимают обувь, моют руки, садятся за стол с самоваром, слушают рассказы о старой Казани и быте казанских татар столетней давности. Шуршит патефон, льется чай, и пахнет медом чак-чак.
«Наш музей – это такая терапия. Все можно трогать. Все вещи (мы не называем их экспонатами) живые. Сундук, например, принадлежал моему дедушке. Ему, дедушке, сейчас 90 лет. Сундуку – больше. Важно, когда гости взаимодействуют с музеем. Можно сделать красивые таблички, показать видео, но когда ты держишь вещь в руках, пробуешь на вкус блюдо, сделанное по древнему рецепту – это бесценно. Мы видим, как реагируют посетители. Они вспоминают забытые семейные истории. Если это местные жители, то им становится понятно, откуда у них такая тяга к чаепитию. В Казани все обожают пить чай! Но мало кто знает, что через этот город проходил Великий чайный путь. Что именно казанские татары ввели в русский быт чаепитие. Через воспоминания мы восстанавливаем связь с прошлым. К людям возвращается ощущение ценности старых вещей, фамильных „сувениров“. Причем мы никогда не делаем акцент на разнице между татарами и другими народами. Наоборот, находим моменты, которые нас объединяют. Тот же чай, самовар, балалайка. Это на столько же татарские символы, на сколько и русские. Для нас главное слово в музее – „муза“. Музей должен вдохновлять, а не выполнять функцию безликого хранилища. Недавно на международной профессиональной конференции британские музейщики говорили о том, что идет новая тенденция: музей должен приносить счастье. Мы этим и пытаемся заниматься. Делаем так, что к нам приходят туристами, а уходят если не родственниками, то точно друзьями. Счастливыми друзьями».
Раушания и Дмитрий Полосины, создатели музея чак-чака в Казани
Музей чак-чака совсем небольшой. По сравнению с ним музей еды и напитков в Нью-Йорке (Museum of Food and Drink, MOFAD) – громадина. Но открыт он такими же энтузиастами, собиравшими деньги на его создание буквально с миру по доллару. В 2015 году популярный американский гастрономический журнал Food and Wine назвал этот амбициозный проект важнейшим гастрономическим открытием года.
MOFAD – первый в мире музей, посвященный теме еды от и до. Еда здесь предмет науки, экономики, физиологии, истории и социологии. Основатель музея Дэйв Арнолд – журналист, радиоведущий, шеф-экспериментатор, инженер-изобретатель кулинарных технологий и гаджетов. Пока с открытия прошло немного времени, и музей работает как интерактивная лаборатория ощущений. Как запахи влияют на восприятие еды; из чего химическая промышленность создает ароматизаторы, идентичные натуральным; каким образом запахи манипулируют нашими пристрастиями и эмоциями, да так успешно, что сегодня ежегодный объем аромаиндустрии превышает $25 млрд. В ближайших планах Арнолда нарисовать масштабную картину мира гастрономии: «Что мы едим, как работает мировая продовольственная цепочка – об этом важно говорить», – убежден он.
Как и с «ресторанами по интересам», для путешественника повышенную ценность имеют музеи, расположенные в исторических интерьерах. Например, бразильский музей кофе (Museu do café) в городе Сантос занимает здание бывшей кофейной биржи. Мраморные лестницы, витражные окна, парадные залы… Настоящий «дворец кофе» был возведен в 1922 году, отметив одновременно столетие независимости Бразилии и значимость кофе как национального достояния.
Любопытный взгляд на гастрономию все чаще предлагают классические музеи искусств, устраивая тематические мероприятия. Уже неудивительно увидеть в расписании санкт-петербургского Эрмитажа выставку, посвященную культуре чаепития в Европе с XVI века по сегодняшний день, встретить «кулинарную» подборку картин Давида Тенирса Младшего или Франса Снейдерса, мастерски запечатлевших гастрономическую культуру Голландии XVII века. Лувр предлагает специальный маршрут, связанный с темой развития высокой кухни во Франции. Британский музей в Лондоне создал учебно-развлекательную программу для детей и взрослых «Римская Британия, что ели и пили римляне».
Еда и искусство принадлежат к чувственным сферам познания мира. Их тесное соприкосновение только кажется непривычным. Искусство обнажает глубинный культурный символизм еды. Гастрономия переводит язык творчества на общедоступный уровень восприятия. Принцип win-win. Все сыты, и все в выигрыше.
