— Поедешь со мной.
Богат монастырь. Подданных ему деревень не счесть.
Поехали, однако, только в две.
Ну и нагляделся Ива!
Куда ни приедет Амвросий, везде стоит бабий вой и плач. Одни мужики в пояс кланяются, другие смотрят волками.
Кажись, не было избы, в которую бы не заглянул келарев помощник. И отовсюду либо деньги брал, либо овцу со двора сводил, либо борова, а то и корову.
В Марьине велел Амвросий мужику, что правил лошадьми:
— Ко двору Кузьки Егорова теперь…
Не труслив Ива, а ёкнуло сердце: как оно обернётся?
Спрятался за телегу, чтобы Кузьма ненароком сразу не узнал.
— Будешь ли, государь, долг платить? — куражится Амвросий.
Хмур Кузьма. Отвечает:
— Подожди до урожая. Зерном отдам.
— Старую песню поёшь.
Пробует Кузьма уладить дело миром. Старается не сказать лишнего слова.
— Отдавать сейчас нечем. Сам не хуже меня знаешь.
— А брал?
— Ну, брал.
— Так и отдавай.
Из толпы мужиков, что во дворе собрались, крикнул кто-то:
— Велик больно у монастыря карман! Возьмёшь рубль, а отдавай два. Не по совести это!
Амвросий на говорившего глаза скосил: «Погоди, мол, придёт и твой черёд — припомню».
И людям в чёрном, монахам, что были при нём:
— Корову забирайте!
Поклонился смиренно Кузьма — у самого ходят на скулах желваки, кулаки налились каменной тяжестью.
— Помилосердствуй. Отдам ведь. Не оставляй ребятишек без молока.
Баба, должно, жена Кузьмы, завыла тонким голосом.
Повели корову.
Громче завыла баба.
Видать, крепкий был мужик Кузьма. Другой бы в беспамятстве кинулся на Амвросия. Этот — нет.
Широченной спиной повернулся Амвросий. Жалобно заскрипела под ним телега.
Тем временем Ива — к Кузьме:
— Наказывал иконописец Игнатий, чтоб ты сегодня же к нему пришёл…
Кузьма стоит, не слышит ничего.
Повторил Ива громче.
Кузьма и ухом не повёл. Беда затмила весь свет.
Что тут будешь делать? Телеги тронулись с места. Вот-вот окликнет Амвросий Иву. Была не была — решил Ива и ка-ак ущипнёт что было сил Кузьму за руку. Перемешалось всё разом: не поймёшь, где земля, где небо. От оплеухи Кузьмы полетел кувырком прямо в крапиву. Точно из кипятка, выскочил весь красный, в волдырях.
Амвросиевы глаза-щёлки округлились от недоумения:
— За что?
— Щипнул, поганец, прихвостень твой…
Затрясся жирным брюхом Амвросий:
— Ай да молодец! А за то, что ударил мальчишку… Подойди-ка, Ива, дай ему взашей как следует.
Стоит Кузьма, ноги расставил. Не человека — лошадь одним ударом положит наповал.
А Иве — хоть тресни! — надо передать Игнатьевы слова. Шагнул к Кузьме.
Видать, опомнился монастырский крестьянин Кузьма Егоров. Кругом здоровенные монахи стоят, их помощники из мужиков.
Подпустил Иву вплотную. Амвросий командует, издевается:
— Голову ниже. Не переломишься, чай.
Кузьма и вправду наклонился.
Иве того и надо.
Шёпотом в самое ухо:
— Игнатий велел сегодня же быть у него. По тайному делу. Понял?
И Кузьме — делать нечего — по шее.
Кузьма руки за спиной сцепил. Громко:
— Погоди, гадёныш, попадёшься — шкуру спущу…
А глаза потеплевшие говорят: «Понял, дурья твоя башка».
Амвросий и его помощники валятся от хохота.
Едва выговорил Амвросий:
— Дай ему ещё!
Ива солидно:
— Хватит для первого раза. В другой поболее получит!
От этих Ивиных слов чуть не лопнул со смеху Амвросий. Посмеялись и его помощники. Двинулись телеги назад в монастырь. Следом скотина всякая, отнятая у крестьян. С богатой добычей возвращался брат Амвросий. На обратном пути понял Ива, для чего понадобился Амвросию.
Начал келарев помощник, будто между прочим, выпытывать: велико ли Болотниково войско, кто ходит в начальниках, чего при Болотникове делал дед Макарий.
Смешно стало Иве. Уж больно нехитрой оказалась Амвросиева хитрость. Прикинулся дурачком не дурачком, а так — несмышлёнышем.
Войско Болотникова обругал: сброд, мол, один. В войске ему, Иве, не понравилось. Порядку никакого и харч худой. Не то что в монастыре. Вот бы где век жил! А что в мыслях у старика Макария, Ива не ведает.
Это Ива прибавил, чтобы подозрение от себя отвести: он, мол, за деда не в ответе.
Долго допытывался Амвросий о том о сём. Ива отвечал охотно. И всё приговаривал — к Амвросию льстился: шибко в монастыре хорошо. Кабы остаться…
Повеселел Амвросий. Однако перед самым монастырём задал вопрос, которого всё время ждал Ива.
— А Игнатий как? Видишься ли? Может, к нему в ученики хочешь?
Перекрестился Ива. Вытаращил испуганно глаза.
— Видать приходилось, а в ученики — избави бог! От Игнатьевых подмастерьев по сию пору не зажили синяки.
— Ко мне ближе держись, не пропадёшь! — важно запыхтел Амвросий.
Доволен остался разговором.
Ива и того больше: провёл-таки келарева помощника.
Глава 15. Настоятель приехал
Не знал Ива, что едва они выехали утром из монастыря по одной дороге, как по другой заклубилась пыль, и монах на дозорной башне закричал:
— Братия, настоятель!
Поднялась великая суматоха. По важным делам был в отъезде самый главный человек в монастыре — настоятель, отец Вонифатий. Ждали его через неделю. И вот поди ж ты!
Келарь Савва и монастырский казначей под руки проводили старца в его палату.
Неспокойно келарю. Стар и телом дряхл настоятель. В чём душа держится: сухонький, маленький, едва передвигает ноги. А глаз приметливый, зоркий. Разум ясный. Куда ни глянет — теперь и келарь Савва видит, — повсюду огрехи и неполадки, допущенные во время отъезда монастырского главы.
Лебезит келарь Савва перед настоятелем:
— Отдохни, батюшка.
— Скоро на вечный покой отойду. А пока жив, о монастыре, о братии подумать не грех. Докладывай.
Принялся келарь рассказывать про сенокос, хлеба, рыбную ловлю и другие хозяйственные дела.
Что за диво! Будто и не слушает его настоятель, а витает мыслями где-то далеко.
На полуслове перебил:
— Про Ивашку Болотникова что слышал?
Разом смекнул Савва: вот оно что! Отлегло от сердца. Бога поблагодарил, что послал деда Макария.
Настоятель выслушал рассказ Саввы. Нахмурился:
— Радоваться, брат Савва, нечего. Макария поймал — хорошо. С ним кто другой не шёл ли? И следом нежеланные гости могут пожаловать. Не так ли?
— Так, — поспешно согласился келарь. — Только охраняем монастырь пуще глаза. С Макарием же один мальчонка пришёл. Приёмыш его, поводырь. Не сомневайся, батюшка, проверяли его. Кабы что знал, выдал. Однако из виду не упускаем. Замечен был: в оружейные погреба ходил.
— Кто допустил?
— С оружейным мастером Терентием ходил. Терентиев сын Васька — его дружок. Должно, и уговорил. Одно неведомо: по мальчишечьей любознательности иль по умыслу. Да ведь и то сказать: сколь верёвочка ни вьётся, всё кончик обнаружится. И Макарьев приёмыш себя покажет.
Потеребил настоятель бородку:
— В нынешние времена негоже сидеть у моря, погоды ожидая. Не ровён час, чего не хочешь, дождёшься. — Приказал: — В оружейные погреба ход закрой всем сторонним, и Макариеву приёмышу первому. Ваську вели сыскать тотчас, и чтоб он на своего дружка делал ежедневные доносы: где тот был, с кем встречался и что говаривал.
— Ладно ли будет, — усомнился келарь, — Макарьева мальчонку в погреба не пускать? Так он, коли что замыслит, ровно на ладони весь.
— Справедливо твоё опасение, — согласился настоятель. — Надобно сделать, чтобы Васька все заботы дружка на себя взял. Понял ли?
Улыбнулся келарь Савва:
— Как не понять. Дело-то и впрямь лучше прежнего пойдёт.
— С богом, — отпустил настоятель своего первого помощника. — Не мешкай. Однако и дитё не забижай.
— Как можно… — ответил Савва.
Поцеловал настоятелю руку. Попятился к двери. А старец:
