– Я не могу отвечать за то, что пишут газеты. Возможно, вам следует обсудить это с вашим другом Гарри Дэмом, когда он перестанет устраивать аутодафе для евреев. Но то, что вы сейчас описали, не кажется мне невозможным. Вспомните, Джек невысокого роста, поэтому пони его не испугался, приняв за ребенка, который не будет бить его кнутом. Джек достаточно щуплый, чтобы протиснуться между тележкой и воротами и быстро скрыться.

– Возможно, – с сомнением произнес я, – однако пони уже возбужден, уже на взводе, он чует запах крови. И мне кажется, что внезапное появление из темноты какой-то фигуры, пусть даже размерами с ребенка, должно было еще больше напугать и без того напуганное животное. Пони неминуемо должен был поднять шум.

– Кто способен проникнуть в мысли пони? – заметил профессор.

– Справедливо, – согласился я. – Но вам не кажется странным, профессор, что мы привязаны к единственному зданию в Лондоне, в котором регулярно собираются революционеры, агенты тайной полиции, шпионы – весь этот сумасшедший дом авторитарных режимов центральноевропейских стран и людей, мечтающих эти режимы свергнуть. Ведь это здание должно кишеть интригами, заговорами, всевозможными хитростями и уловками, не говоря про средства спасения и бегства, разве не так?

– Кто вам внушил эту мысль? – спросил профессор. – Она совсем не в вашем духе.

– Что вы, – сказал я. – Меня просто осенило.

– А… В любом случае, какая, в конечном счете, разница? У всех этих людей на уме одна только политика. Их нисколько не интересует человек, потрошащий шлюх, поскольку это никак не продвигает революционное дело. Эти люди другой породы.

– Совершенно верно. Однако у всех этих людей, к каким бы фракциям они ни принадлежали, есть одна общая черта, которую я бы назвал «страхом облавы». На них устраивали облавы, облавы навсегда запечатлелись у них в памяти, им приходилось спасаться от облав. Для них облава означает задержание, арест, тюремное заключение, ссылку или казнь. То есть крушение всего того, что составляет смысл их жизни. Наш мир очень опасный и хрупкий. Поэтому разве не разумно предположить, что эти люди должны были подготовить путь отхода из места своих сборищ? Они не из тех, кого можно запросто переловить словно крыс. Идемте, давайте проверим.

Мы вошли в здание, воспользовавшись незапертой дверью бокового входа из Датфилдс-ярда, и оказались в темном коридоре, который в одну сторону, судя по шуму печатных станков, вел к типографии, а в другую – к выходу на улицу, где в небольшом вестибюле была лестница, ведущая в просторный зал наверху. Там рабочие горланили гимн солидарности, так любимый радикальными организациями всей Европы. Пение было таким громким, что отголоски отражались от стен и потолков. Но вместо того чтобы присоединиться к героическому хору, я провел Дэйра к боковой двери. Она также оказалась не заперта благодаря блаженному убеждению анархистов в том, что любая собственность является воровством и поэтому не нужно ставить никаких препятствий на пути нуждающихся. Я определенно был нуждающимся. Эта дверь в свою очередь привела нас к короткой лестнице, спускающейся в подвал, где было то, что есть во всех подвалах: ящики, ржавый инструмент, всякий мусор, хлам, крысиные норы, паутина, пыль, затхлость.

– Едва ли это можно отнести к лондонским достопримечательностям, – заметил профессор.

– И все же давайте посмотрим, нет ли тут сокровища, которое можно найти в самом неожиданном месте.

Мы бродили по подвалу, и никто нам не мешал. Здесь было довольно темно, и мы постоянно на что-то натыкались.

– Ого, а это что такое? – вдруг спросил я, указав на бетонный пол, весь заляпанный каплями воска от свечей, словно в этом месте требовалось хорошее освещение.

– Великолепная находка в духе Шерлока Холмса, сэр, – похвалил меня профессор.

Я налег на ближайший ящик и обнаружил, что легко могу его сдвинуть. Ящик сместился фута на три вправо, открыв пробитую в бетоне дыру, с неровными краями, но весьма просторную. Весь мусор был тщательно сметен прочь. Из дыры торчали две ноги лестницы, уходящей вниз.

– Я бы сказал, это подземный ход. Очень любопытно, вы не находите? Несомненно, проделан для того, чтобы спасать анархистов от громил, нанятых царской охранкой. Вы не согласны с тем, что такой блистательный тактик, как подполковник Вудрафф, должен был учесть высокую вероятность существования подобного сооружения и предпринять попытку его найти? Возможно, вот почему он выбрал это место, зная о существовании подземного хода.

– Гениальные рассуждения! – воскликнул профессор. – Подземный ход существовал в теории, теперь он существует в действительности. Видит Бог, это замечательное открытие!

– Не желаете посмотреть, куда он ведет?

– Мы просто обязаны это сделать.

Я полез первым. Спуск был недолгим, футов десять, после чего я оказался не в просторном подземном помещении, а, судя по всему, в заброшенной сточной трубе, хотя и достаточно большой, чтобы можно было почти выпрямиться в полный рост. Стоило предположить, что рядом с лестницей должен быть фонарь, которым воспользуются беглецы, – и фонарь действительно был, примитивное устройство со свечой внутри, чей вклад в освещение был скорее моральным, чем практическим. Пока профессор спускался вниз, я отыскал спички, тщательно завернутые в клеенку для защиты от сырости, развернул их, зажег одну, щурясь от света, запалил фитиль и закрыл стеклянный колпак фонаря, тем самым несколько увеличив яркость. Подняв фонарь в левой руке, изучил отверстие в древней спекшейся глине, сквозь которую анархисты проложили путь к бегству; поводив фонарем, мы увидели, что подземный тоннель уходит футов на девяносто. К этому времени нам в нос ударило отвратительное зловоние, ибо когда-то здесь было отхожее место, которым пользовались… римляне, жители средневекового Лондона, кто знает? Быть может, здесь лежали испражнения Сэмюэля Пипса[68] или господ Джонсона и Босуэлла. Говорят, под Лондоном находится густая сеть заброшенных подземелий и тоннелей; анархисты просто наткнулись на такой тоннель и превратили его в путь отхода. Однако мы находились здесь не одни, ибо со всех сторон послышался писк, шорох, царапанье или какое там еще слово, которым можно описать звуки, издаваемые большим скоплением крыс. Мы вторглись в их царство, и хотя свет фонаря прогнал их прочь, дело тут, полагаю, было не в страхе, ибо чего пятистам таким тварям бояться нас, а в том, что яркий свет потревожил их чувствительные глаза, привыкшие к мраку.

Я указал в глубь тоннеля.

– Похоже, это сортир. Им пользовались римляне и норманны. Полагаю, тоннель выходит на поверхность в каком-нибудь заброшенном здании на Фэрклаф-стрит.

– Да, да, – поспешно согласился профессор, проходя в тоннель. – Пока возничий бегал за помощью, пока анархисты – сначала несколько человек, а затем целая толпа – высыпали из главного входа на улицу, подполковник Вудрафф юркнул в боковую дверь. Он исчез за считаные секунды, никем не замеченный, пробрался к подземному ходу и спустился в него. Отсюда всего десять минут пешком до Митр-сквер, где у него было достаточно времени, чтобы найти Кейт Эддоус и сотворить с нею все эти ужасы… Да, это блестящая находка, Джеб, и она добавит достоверности и драматичности вашему повествованию.

– Согласен, – сказал я, – но проблема вот в чем. Из всех мест преступления только это имеет тайный путь отхода. Я тщательно изучил все остальные. Ни на Бакс-роу или Хэнбери-стрит, определенно, ни на Митр-сквер с ее несколькими выходами и ни на Миллерс-корт нет ничего похожего на тайный проход. Такое есть только здесь. И любопытно то, что, как мы с вами только что доказали, этот подземный тоннель не налагает никаких ограничений на физические габариты человека. Здесь свободно может пройти мужчина среднего роста. Следовательно, самый элементарный и чисто эмпирический момент вашего портрета – невысокий рост Джека – опровергнут. Далее, это было единственное эмпирическое указание на личность преступника. Все остальное – чистые умозаключения, основанные на том, что он знал, что умел, какими навыками обладал. Но все умозаключения были основаны на том, что убийства мог совершить только человек, обладающий небольшими физическими размерами. Да, подполковник Вудрафф был невысокого роста, однако это не имеет никакого отношения к делу. Человек моего роста – и даже вашего – мог без труда покинуть места всех пяти преступлений.