Майор приблизился, поравнялся с нами, двинулся дальше.

– Я пойду впереди него, – сказал профессор. – А вы оставайтесь на этой стороне улицы. Я буду оглядываться на вас, но только не на него, и ждать вашего сигнала. Все понятно?

– Замечательно, – сказал я.

Именно так мы и поступили. Профессор быстро пересек улицу и оказался метрах в ста впереди майора. На него он не оглядывался – только на меня, – а я двинулся метрах в пятидесяти позади Пуллема, но только по противоположной стороне Коммершл. Квартал за кварталом я знаком показывал Дэйру идти прямо. Пройдя Фэшн-стрит, затем Уэнтворт, профессор поставил на то, что майор свернет направо на Уайтчепел, и без колебаний повернул за угол. Майор подыграл нам, и мы двинулись по Уайтчепел.

Еще одна остановка случилась, когда майор зашел в «Десять колоколов», прямо на пересечении Коммершл и Фурнье, напротив рынка Спиталфилдс, чтобы выпить пива, а мы остались торчать под моросящим дождем.

– Полагаю, он проверял, нет ли поблизости полицейских, – высказал свою догадку профессор. – Он обходит район, отмечает места скопления «бобби», маршруты их патрулирования, высматривает в толпе полицейских в штатском. И еще я думаю, что он уже выбрал место, которым до этого не пользовался. Осушив кружку, он выйдет из пивной, не спеша двинется по улице, в определенном месте подойдет к проститутке и предложит ей составить ему компанию. Согласившись, та поведет его в темный переулок. Он же, предварительно разведав местность, предугадает ее выбор.

– Я последую за ним, – вызвался я.

– Считаю, нам следует отказаться от волшебной тактики слежки. Скорее всего, нам придется двигаться быстрее. Если Джек поведет шлюху в переулок, нам нужно будет тотчас же напасть на них. Он никогда не колеблется. Он сразу же выхватит нож, но прежде чем он успеет сделать ей что-либо плохое, мы окликнем и остановим его. Пистолет будет полностью контролировать ситуацию.

– Не следует ли нам предупредить какого-нибудь «бобби»?

– Вы считаете это разумным?

– Я… – Задумавшись, я увидел, какими неприятностями это чревато. – В данном вопросе я агностик[55].

– Наверное, в этом случае придется одновременно решать слишком много проблем. Следить, вмешаться, схватить, задержать, и еще позвать полицейского? Задач чересчур много, легко запутаться, что-то забыть, действовать без полной уверенности. Мы вышли на Джека, как и предполагали; мы доведем эту игру до конца и возьмем главный приз.

Я непроизвольно сглотнул подступивший к горлу клубок. Я мысленно дал себе зарок не подходить слишком близко. Этот человек молниеносно орудует ножом, и в одно мгновение, прежде чем я успею спохватиться, он вырвет у меня из груди сердце и съест его, словно яблоко… Нет, нет, сказал я себе, старина Джеб, ты слишком высоко ценишь себя, чтобы окончить свои дни таким образом. Держись на расстоянии, не забудь взвести курок этого чертова пистолета, а если Джек сделает хотя бы шаг в твою сторону, отправляй его прямиком в преисподнюю. Будь героем. Прими бесконечную любовь. Но только не забудь взвести курок этого чертова пистолета!

Мы стояли напротив пивной и видели майора, сидящего у стойки. Через какое-то время его скрыли из виду другие посетители, но он не мог выйти из заведения незаметно, поскольку выход был только один.

– Он выходит! – вдруг встрепенулся профессор. – О Боже, он не один, он «снял» проститутку!

И это действительно было так. Майор неспешно вышел из пивной, а через несколько мгновений следом за ним появилась молодая женщина, по одежде и поведению из категории шлюх. Она удалилась от пивной так, чтобы ее не было видно в широкие окна, и, оказавшись в тени, огляделась по сторонам. Майор подскочил к ней с притворной любезностью, и она улыбнулась.

– Пошли! – воскликнул профессор.

Мы, словно сумасшедшие, бросились через Коммершл под крики кучеров, увертываясь от подвод, громыхающих по грязной мостовой. Усилившийся дождь хлестал в глаза, заставляя зажмуриваться, но все-таки нам удалось пересечь улицу без особых последствий, если не считать дополнительной грязи на ботинках от вязкой жижи, в которую превратилось дорожное покрытие. Мы оказались на противоположной стороне Коммершл шагах в пятидесяти позади счастливой парочки, идущей рука об руку. Влюбленные решили не сворачивать на Фурнье, а продолжили путь по Коммершл, мимо церкви Христа и ее высокой колокольни, и прошли еще квартал. Я сумел хорошенько их рассмотреть, и, должен сказать, если это действительно был Джек, общественность была бы шокирована.

Ничего похожего на крадущегося мрачного субъекта с осунувшимся лицом, затравленными глазами и торчащими зубами; наш Джек был жизнерадостным ловеласом. Мы видели, что он полностью поглощен тем, чтобы очаровать свою спутницу. Быть может, в этом и заключался его замысел: остроумием усыпить ее бдительность, подвести к тому мгновению любви, когда она окажется совершенно беззащитной, после чего перерезать ей горло… Быть может, Джек наслаждался тем мгновением, когда жертва видела у него в руке нож и понимала, что ухажер оказался убийцей, и ее лицо застывало в шоке.

И все же сейчас он явно преувеличивал. Я видел, как он нежно нашептывает что-то на ушко своей спутнице; судя по всему, язык у него был подвешен хорошо и он поднаторел в искусстве ухаживать за женщинами (чего мне, увы, не дано): ее лицо, в восторге обращенное к нему, излучало восхищение этим представлением и любовь к стоящему за ним мужчине. Я наблюдал за тем, как женщина буквально тает, сплавляясь с Джеком в единое целое, и вот это были уже не два человека, идущие рядом, а один, четырехногий, движущийся в унисон, с одним сердцем. Это существо шло по тротуару, не замечая лавки уличных торговцев, не замечая тех, кто его обгонял, поглощенное самим собой и не обращающее внимания на двух джентльменов в пятидесяти шагах позади, движущихся с той же самой скоростью.

Наконец парочка остановилась у отходящего влево переулка, и я увидел, как мужчина и женщина склонили головы друг к другу, она хихикнула, он фыркнул, и они повернули налево.

– Ну хорошо, – сказал профессор. – Дальше дело становится опасным. Достаньте пистолет, чтобы вам не пришлось с ним возиться, когда Джек будет отрезать вам уши.

Я повиновался, одной рукой вытащив «хауду» из кобуры и более или менее спрятав ее под макинтошем. Переглянувшись, мы дружно вдохнули, готовясь к тому, что ждало нас впереди. Дождь теперь лил уже вовсю, горизонтально стелясь под сердитыми порывами ветра, и промозглая сырость была повсюду. Быть может, утром будут заморозки? Кто мог сказать, что принесет утро? Быстро завернув за угол, мы шагнули во мрак переулка – и тотчас же увидели переплетенные фигуры двух человек.

– Не забудьте взвести курок! – шепотом предупредил профессор.

7 ноября 1888 года

Это было что-то новенькое. До сих пор я имел дело лишь с ночными видениями. Я не мог разглядеть лица отчетливо до тех пор, пока не убивал женщин, что, впрочем, едва ли можно было считать для них чем-то неблагоприятным. А спокойствие смерти в значительной степени убивает красоту, если мы начнем с того, что какая-либо красота вообще присутствовала.

Но Мэри Джейн, в полном расцвете, оказалась живой, пухленькой женщиной, повсюду излучавшей доброжелательность и счастье. Она лишь совсем недавно вышла из того возраста, когда ее можно было назвать девушкой, и было очень непросто не проникнуться к ней вожделением, учитывая ее светлые волосы, пышную фигуру и радостную улыбку для всех и каждого.

После описания, полученного от бармена, я просто стал наблюдать – и был поражен тем, что не обратил на нее внимания прежде. Я никого не просил указать мне на нее, поскольку в этом не было необходимости. Она была хорошо видна в окно «Десяти колоколов», поэтому мне не пришлось снова заходить в пивную и рисковать тем, что бармен отложит мое лицо в памяти, что, как я был уверен, в прошлый раз он не сделал. Я видел Мэри Джейн сидящей за столом с ватагой «девочек». Невзирая на свое жалкое прошлое, они были веселые, смешливые, получали удовольствие друг от друга, наслаждались гостеприимством «Десяти колоколов» и в первую очередь наслаждались джином. Подобно всем женщинам от Гиндукуша до Амазонки, от Дуная до Хуанхэ и от Миссисипи до Колорадо, они разговаривали между собой на понятном им одним языке жестов и воодушевления, с удовольствием сплетничали и злословили, были объединены презрением к мужчинам, которые многим из них разбили жизнь, и вызывали друг в друге все лучшие черты. Я видел это по тем оживленным позам, в каких они сидели за столом.