Наконец к столпившимся журналистам подошел крупный мужчина с роскошными усами, как у моржа, в котелке и пальто, под которым можно было спрятать пехотную винтовку. Окинув нас взглядом, он опытным полицейским чутьем сразу же выделил меня.

– Вы ведь Джеб из «Стар», не так ли?

– Да, вы совершенно правы, – подтвердил я.

– Обращаюсь к остальным. Я проведу мистера Джеба взглянуть на бедняжку. А вам придется остаться здесь, поскольку я не допущу, чтобы вы топтали место преступления. Он расскажет вам все, что увидит, не так ли, сэр?

– Расскажу, можете не сомневаться, – заверил я.

Если и имело место какое-то недовольство, грузный полицейский не обратил на это внимания; его здоровенная туша и серьезное лицо подавили в зародыше любые возражения. Поднырнув под веревкой, я проследовал за ним к телу.

Мы приблизились к нему, но остановились в нескольких шагах, так что детали все еще оставались невидны. Я разглядел общий беспорядок, разбросанную одежду, однако на таком удалении все выглядело как-то неясно, я не мог ничего разобрать.

– Кстати, моя фамилия Коллард, – сказал полицейский. – А имя – Инспектор. Доктор Браун прибудет с минуты на минуту, как и, не сомневаюсь, комиссар Смит.

Смит был верховным шерифом полиции Лондонского Сити – что приблизительно соответствовало должности сэра Чарльза Уоррена в Скотланд-Ярде.

– Да, сэр.

– Значит, Джеб? Это имя или фамилия?

– Фамилия. Мое имя Журналист.

– Вот и отлично. Общность духа. Мне это нравится. Что касается частностей, мы созвали всех своих сотрудников и расставляем одну из самых больших сетей, а может быть, и самую большую, какие только видел Лондонский Сити. Наши следователи повсюду, ищут свидетелей. Если есть хоть какие-нибудь улики, если этот сумасшедший изверг что-либо оставил, мы это непременно найдем, обещаю вам.

Записывая его слова скорописью, я сказал:

– Как журналист и гражданин, я рад это слышать.

– А теперь, что касается тела, я должен вас предупредить: вам следует приготовиться к худшему.

– Я видел все предыдущие жертвы, кроме самой последней на Бернер-стрит.

– Я слышал, там все не так плохо.

– Я тоже так слышал.

– Так вот, а здесь у нас очень плохо. Судя по вашим заметкам, хуже на несколько порядков. Как я уже говорил, пришло время набраться мужества и поднять верхнюю губу – весь тот вздор о доблестных англичанах, который вы проповедуете в своих газетах.

– Я постараюсь приободриться и проявить стойкость.

– Так говорили многие новички, впервые встретившиеся с убийством, но только в конце концов все они блевали рыбой с картошкой в сточную канаву. Я вас предупредил.

Коллард повел меня к убитой.

Должен ли я это описывать? Полагаю, должен. Цензуры не будет, но все же подробности я изложу расплывчато, как ради себя самого, так и ради своих читателей.

Убитая лежала на земле, раскинув руки ладонями вверх, закинув одну ногу на другую. Платье и нижние юбки были задраны до плеч, без каких-либо скидок на викторианскую скромность. Она лежала голая от ключиц до лобковой кости, демонстрируя то, что нельзя видеть и тем более признавать, хотя я и не могу себе представить, как кто-либо может почувствовать прилив возбуждения от подобного зрелища. Если же такой человек найдется, он будет виновен не меньше Джека.

Далее меня поразило то, что для преступлений Джека было новым, – алая кровь. Я осознал, что впервые обратил на это внимание, потому что полицейские Лондонского Сити расставили вокруг столько фонарей, тем самым усилив освещенность, цветопередачу, насыщенность. Впервые столкнувшись с этим напрямую, я был буквально сражен наповал животной мощью цвета, затронувшего первобытные струны в моей душе. Казалось, эта кровь вытекла не только из тела убитой девушки, но и из всей бойни в последнем действии «Гамлета», из четвертованного Уильяма Уоллеса, обезглавленных Марии Стюарт и Анны Болейн, из героев многочисленных мифов и легенд, умерщвленных по разным причинам, таких как отец Эдипа или жители разоренной Трои, и нам кажется, что ее подозрительно недостает на славных батальных полотнах Ричарда Кейтона Вудвиля. Когда нас режут, из нас течет кровь. Много крови. Очень много. До сих пор милосердие ночной темноты оберегало меня от этой основополагающей истины.

Сверху всего этого было лицо. Или, точнее, это было не лицо. Лицо отсутствовало. Джек его отнял. Какую же животную ярость должен проявить человек, предположительно обладающий хотя бы какими-то зачатками цивилизации, чтобы осуществить подобное зверство? Изверг отрезал несчастной нос, выколол глаза, содрал кожу с нижней половины лица так, что оно стало напоминать отвратительный кусок густого красного желе, лежащий на спящей женщине.

– Боже милосердный… – выдавил я.

– Надеюсь, Журналист Джеб, у вас в запасе найдется достаточно эпитетов, – сказал инспектор Коллард. – Вам они понадобятся все до последнего.

Хотя обыкновенно я получаю наслаждение от словесной перепалки и считаю себя скорым на остроумный ответ, сейчас у меня в груди не осталось кислорода на то, чтобы думать о чем-либо подобном. Воздух вокруг словно сгустился, и чем больше я его вдыхал, тем неохотнее он наполнял мои легкие.

– Но лицо – это напоказ. На самом деле примечательно то, что этот тип сделал с внутренностями, – хладнокровно заметил Коллард. – В молодости я побывал в Африке и на всю жизнь насмотрелся на кровавое месиво, в которое мы превращаем черномазых из наших «Гатлингов». Бедная пташка выглядит так, словно ей разорвало живот снарядом из трехфунтовой пушки.

Сравнение с взрывом было вполне уместным. Но только не бомба, а динамитная шашка в человеческом обличье, под именем Джек-Потрошитель, разорвала несчастной живот, выдернув, разбросав, разодрав, вспоров кишки, органы, все внутренности, а закончив, как это можно было определить при ближайшем рассмотрении, он стал колоть. И здесь я умолкаю. Дальше вы сами можете все себе представить. Впрочем, не можете.

Однако именно в этот момент показался большой начальник Смит со своей свитой, а еще через мгновение подоспел высокий тип, по-ученому невозмутимый, бывший, как я предположил, доктором Брауном. Он направился прямиком к трупу, пощупал его ладонью, покачал головой, оглянулся на человека в белом халате, первого врача, и кивнул.

– Мое предположение – с момента смерти не прошло и часа, – сказал Браун. – Возможно, и получаса. Она до сих пор теплая, словно пирожок. Доктор, вы согласны?

– Абсолютно, хотя мне пришла на ум булочка, а не пирожок. Я ничего не трогал, оставил все для того, кто знает свое дело.

– Вы поступили совершенно правильно, доктор. Полиция Ее Величества благодарит вас. Время смерти… – Браун достал из кармана часы, – …час сорок ночи.

– Коллард, все совпадает? – спросил Смит.

– Полностью, сэр. Констебль Уоткинс обнаружил тело в час сорок четыре пополуночи и засвистел в свисток, вышел сторож из «Кирли», и, по его показаниям, времени было час сорок пять.

– Убийца в час ночи расправился еще с одной женщиной на Бернер-стрит – по крайней мере, так утверждает Ярд, – продолжал Смит. – Этого у ублюдка не отнимешь – он настоящий труженик.

Я записывал это неразборчивой скорописью, когда Смит меня заметил.

– Это еще что за птица? – спросил он. – Истинный мастер словес?

– Да, я журналист, – подтвердил я. – Джеб, газета «Стар».

– Что ж, сделайте мне одолжение, не цитируйте эту сочную фразу, которую я только что произнес. Она может показаться бессердечной, но «пилеры» достаточно часто имеют возможность полюбоваться на подобные кровавые художества, поэтому они не боятся о них шутить. А вот широкой публике это не по душе.

– «Комиссар Смит заявил корреспонденту «Стар», что это новое преступление потребует верха профессионализма от его подчиненных, и заверил, что будут приложены все силы…» – что-нибудь в таком духе, сэр?

– Этот человек далеко пойдет… Ну хорошо, Джеб, держись рядом, старайся представить нас в лучшем виде и не совершай ошибок.