– На прошлой неделе в южной Испании произошел один случай, – сказал он. – Мне о нем рассказал отец. Один из членов Церкви подвергся нападению и в результате был избит.

Кассиопея была потрясена тем, что услышала.

– Но почему?

– Когда я услышал об этом, то подумал про Нефи, проходившего мимо Лабана, который пьяный лежал без сознания на улицах Иерусалима.

История Лабана была ей известна. Он отказался вернуть набор медных табличек с письменами, из-за которых семья Нефи должна была оставаться покорной.

– Нефи понял, что этот спящий посреди улицы пьяный и есть Лабан, и ему показалось, что сам Дух велит ему его убить. Нефи попробовал бороться с этим чувством. Но Дух повторил приказ еще дважды. И тогда он убил Лабана и написал, что лучше пусть один человек умрет, чем целый народ погибнет в безверии.

Кассиопея поняла: эта мысль не дает ему покоя.

– Почему Небесный Отец приказал Нефи это сделать? – спросил Хусепе. – Ведь это противоречит всем понятиям о добре и праведности.

– Наверное, это просто такая история.

– А как же жертвоприношение Авраама, едва не убившего собственного сына? Ведь Бог приказал ему принести в жертву Исаака, хотя в Писании сказано: не убий. Авраам не стал возражать. Он был готов убить Исаака, и лишь ангел вовремя остановил его руку. А вот Бог, похоже, был рад такой покорности. Об этом говорит сам Джозеф Смит.

– Но ведь это лишь притча, а не реальное событие.

Хусепе озадаченно посмотрел на нее.

– В Книге Мормона во всем есть доля истины.

– Разве я сказала, что это неправда? Просто это скорее поучительная история, нежели реальное событие.

Кассиопея хорошо помнила, что Хусепе не спешил соглашаться с ней. Для него Книга Мормона была абсолютной истиной.

– Я же не говорю, что убил бы собственного сына, – возразил он. – Но Аврааму хватило мужества подчиниться Небесному Отцу. Он был готов выполнить любое его повеление.

И Коттон, и Стефани утверждали, что Хусепе убил американского агента. Возможно ли это?

Бо́льшую часть разговора в зальцбургской часовне Кассиопея не слышала, за исключением последних нескольких фраз, сказанных до того, как она шагнула внутрь. Хусепе никогда не был склонен к насилию. Насколько ей было известно, это просто не в его характере. Его яростное нежелание признаваться в убийстве выглядело правдоподобным.

Женщине не давал покоя вопрос: что, если ею манипулируют? Сказать по правде, она была зла и на Коттона, и на Стефани. Одному здесь просто было нечего делать – можно подумать, она совершенно беспомощная… Другая же просто была лгуньей. Кассиопее было неприятно вспоминать вчерашний вечер, когда она пошла в номер к Коттону. Наверно, зря она назвала его ослом. Но она действительно была сердита. Впрочем, она и сейчас злится.

Но она любила Коттона.

Когда-то она любила и Хусепе… И как только она допустила этот хаос?

«Наверное, это все моя заносчивость», – решила Кассиопея. Убежденность в том, что она со всем справится сама. Увы, она была не настолько сильна, как пыталась внушить это другим. Ее отец был непоколебим, как скала. Но его давно уже нет в живых. Возможно, Хусепе должен был занять его место, но она порвала с ним отношения. Коттон тоже в чем-то похож на ее отца, но все-таки не такой. Совсем не такой. Он был первым мужчиной после Хусепе, с которым она хотела бы иметь постоянные отношения.

Но от Хусепе она ушла.

А Коттон? Что теперь делать с ним? Ему лучше вернуться домой, но это вряд ли произойдет. Стефани впутала его в это дело, и он должен выполнить то, что ему поручено.

Так же, как и она.

Кассиопея потянулась за телефоном.

Буквально через полчаса у нее был запланирован разговор со Стефани. Ни за что. Не дождется. На всякий случай она даже удалила с телефона всю информацию о Стефани.

Что-то в этой истории не так, подсказывал ей внутренний голос. Хусепе сопровождали вооруженные люди. Даниты? Правительство, особенно президент, почему-то держали его в поле зрения, и это было как-то связано с одним американским сенатором. А вот американский агент, похоже, и вправду мертв.

И главный подозреваемый в его смерти – Хусепе.

Как все это свести воедино, Кассиопея не знала. Но ничего, она это выяснит. Однако с одной оговоркой. Она сделает так, как сочтет нужным.

Вашингтон, округ Колумбия

Суббота, 15 сентября 1787 года

Во время заседания

После того как главное заседание было перенесено на завтра, делегаты вновь собрались после ужина, чтобы обсудить один конкретный вопрос.

Доктор Франклин признал, что «есть некие части конституции, которые на данный момент я не одобряю, но, возможно, они когда-нибудь получат мое одобрение. Я прожил долгую жизнь и по опыту знаю, что лучшая осведомленность или размышления способны изменить мнение даже по важным вопросам – мнения, которые я раньше считал единственно верными. Однако в конце концов пересмотрел.

Именно поэтому чем старше я становлюсь, тем более склонен подвергать сомнению собственные суждения и выказывать большее уважение мнениям других людей. Многие люди, равно как и многие религиозные секты, убеждены, что обладают некоей высшей истиной, и все, что так или иначе отличается от нее, есть заблуждение. Стиль в своем труде «Протестант в преданности» говорит Папе, что единственная разница между Церквями в их мнении об истинности вероучения сводится к следующему: Римская церковь непогрешима, Англиканская – никогда не ошибается.

И хотя отдельные люди придерживаются столь же высокого мнения об их собственной непогрешимости, как и о непогрешимости своей конфессии, редко кто из них выражает это мнение столь же естественно, как и некая французская дама в споре со своей сестрой, когда заявила: «Я не знаю, почему это так, сестра, но из всех знакомых мне людей всегда бываю права только я».

Точно так же, сэр, я соглашаюсь с этой конституцией со всеми ее недостатками, если таковые имеются, ибо считаю, что нам нужно некое общее правительство. И нет никакой формы правительства, кроме той, которое является благословением для своего народа, если оно все делает во имя его блага. Далее я считаю, что на протяжении какого-то времени так оно и будет, и в деспотизм, как то случалось с другими формами, оно может выродиться лишь в том случае, если народ станет таким испорченным, что будет заслуживать только деспотичное правительство и никакое другое.

Тем не менее я помню о предостережении, которое вызвал к жизни наш недавний конфликт. Верно, я сомневаюсь, что любой другой Конвент, если мы созовем таковой, будет способен выработать лучшую конституцию. Ибо когда вы собираете вместе некое количество людей, дабы они совместно приняли некое мудрое решение, вы неизбежно собираете вместе людей с их предрассудками, страстями, ошибочными мнениями, местническими интересами, эгоистичными взглядами. Как можно ожидать от такого сборища принятие идеального решения? Так что тревога тех, кто опасается вечного, несгибаемого, нерушимого объединения Штатов, вполне понятна. В конце концов, мы не должны забывать, что любое творение не вечно».

Мистер Джерри выразил свои возражения, которые вынудили его воздержаться от поддержки конституции.

1. Продолжительность полномочий Сената с их последующим продлением. 2. Право Палаты представителей прятать свои журналы. 3. Власть Конгресса над местами выборов. 4. Неограниченная власть Конгресса назначать себе вознаграждение. 5. Массачусетс не имеет причитающейся ему доли представителей. 6. 3/5 чернокожих должны быть представлены так, как если б они были свободными гражданами. 7. В результате власти над торговлей могут возникнуть монополии. 8. Если вице-президент будет сделан главой Сената, по его словам, он не стал бы возражать, если б при этом соблюдались права граждан: а) властью данного законодательного собрания, наделенного полномочиями принимать законы, которое оно сочтет полезными и правильными; б) неограниченным правом собирать армию и налоги; в) иметь Союз, из которого невозможен выход. Что вы скажете, если в какой-то момент один из штатов не захочет больше быть членом этого грандиозного Союза?