— Деда, деда, — Сергей уже не плакал, он рыдал, упав на пол и обняв деда за ноги, — я стану лучшим скрипачом. Я стану лучшим, только разреши мне играть в футбол.

— Нет, — дед был неумолим. Бабушка Ольга Герасимовна попыталась что-то сказать в защиту внука, но получила такой свирепый взгляд от своего супруга, что теперь молчала и изредка смахивала слезу рукой, делая вид, что ей что-то в глаз попало.

— Но мне надо спортом заниматься! — попытался сквозь рыдания выдвинуть еще один аргумент в свою пользу Сергей. — Иначе я зачахну и не смогу музыке отдаваться с полной силой.

— Спортом, говоришь? — фыркнул дед. — Ты считаешь, что бесцельное катание мяча по полю — это спорт? Нет. Футбол не для тебя. К тому же это травматичный вид, как ты выразился, спорта. Вот плавание — совсем другое дело. Завтра же запишетесь с бабушкой в бассейн, что рядом со школой. И тебе будет полезно, и ей нескучно. Все, что может привести к травме рук, не для тебя. Как впрочем, и лыжи, и коньки. Хочешь заняться спортом, плавай. Все.

Сергей улыбнулся, глядя в мониторы в комнате охраны Шереметевского дворца — давно это было. Только он прекрасно помнил это. Помнил…

Он не стал футболистом, хотя очень хотелось, но и не стал скрипачом. Не потому что не хотелось, а потому что так случилось. Судьба. А мог… Все же он стал лучшим сначала в музыкальной школе, потом в училище, а затем и в консерватории. Победителем многих престижных музыкальных конкурсов. Чего это ему стоило, знал только он сам.

Сергей перевел взгляд на левую руку и попытался пошевелить пальцами — они так и не восстановились после травмы. Что теперь жалеть о том, что произошло? Надо принять, как данность, как поворот судьбы. Сколько таких поворотов у него было за его двадцать четыре года? Сколько еще будет?

Взгляд снова вернулся к мониторам. И вдруг ему показалось, словно кто-то ходит в зале коллекций музыкальных инструментов. И штора колышется, словно окно не закрыто.

— Николай, — позвал он напарника. — Глянь…

Тот согласно кивнул, что в зале что-то происходит.

— Ты посиди за мониторами, а я быстро пройду туда и посмотрю, что там такое, — предложил Сергей Николаю.

— А не забоишься? — тот зябко, как от холода, повел плечами. Его уж точно нельзя было заставить пройтись по дворцу темной ночью. Конечно, в привидений он не верил. Но жутко все равно становилось, когда что-то стукнет, брякнет, скрипнет. Хочет Серега пройтись по залам, пусть идет. А он за мониторами последит.

— Нет, — мотнул Сергей головой, но на всякий случай пистолет с предохранителя снял и кобуру застегивать не стал. Только это напрасные хлопоты — в человека выстрелить он навряд ли сможет, а призраку его пуля не страшна.

Сергей на всякий случай осматривал и другие залы, привычно шагая в нужном направлении. Он приходил сюда и днем, часто приходил, почти каждый день, даже когда не дежурил, чтобы прикоснуться к ней, к бесценной скрипке, чтобы протереть хотя бы пыль с нее. К инструменту нужно прикасаться, только тогда он жив. Если его положить, зачехлить, спрятать в футляр, он умрет. Скоро умрет. Без человеческих рук, пальцев век скрипки недолог. На ней надо играть, а не только любоваться ее изгибами. Мастер сделал ее когда-то, чтобы она дарила счастье людям.

Сергей толкнул руками дверь в зал и, пройдя внутрь, замер, остановившись на пороге, — кто-то невидимый играл на «его» скрипке — она плакала, тосковала, рыдала, наполняя комнату звуками нечеловеческой музыки. Сергею вдруг безумно захотелось самому сыграть что-нибудь, сыграть на ней, именно на ней. Он устремился вперед, совершенно забыв, что пальцы практически не гнутся и не шевелятся.

Инструмент мягко лег ему в руки, словно только его и ждали. Негромко зазвучало знакомое вступление, исполняемое другими инструментами, Сергей взмахнул смычком, и пальцы привычно забегали по струнам.

Глава 2

— Борис Николаевич, — молодой, но талантливый педагог по скрипке Герман Иосифович, сменивший добрую старушку Марию Алексеевну и теперь готовивший Сергея к выпускным экзаменам из музыкальной школы, решился на отчаянный шаг — поговорить с дедушкой своего талантливого ученика: — Не поймите меня превратно. Но Сереже надо продолжить обучение не в нашем музучилище, а заграницей.

— Молодой человек, — покачал головой дед, пришедший с ним на встречу вместо неизменной Ольги Герасимовны, способной решить любые проблемы и уладить малейшие конфликты, связанные с их единственным и обожаемым внуком, — откуда такое преклонение перед Западом? Поверьте, и я знаю это не понаслышке, наши педагоги ничуть не хуже заграничных, а порой даже и лучше.

— Согласен, — улыбнулся Герман Иосифович, он сам отучился в России и прошел ассистентуру-стажировку в Гнесинке у одного из самых известных педагогов, его многие оркестры приглашали к себе, но он выбрал другую стезю, — но вашему внуку требуется другое обучение, которое в России на данный момент ему никто дать не сможет.

— Что вы такое несете? — начал выходить из себя Борис Николаевич. При Сергее ему не хотелось вести себя по-хамски, но этот новый педагог раздражал его без меры. Возомнил из себя невесть кого, и теперь пытается давать советы ему, профессору, такому же педагогу, воспитавшему не одного лауреата различных престижных конкурсов. Он бы и без этих молодых выскочек обучил бы своего внука игре на скрипке, но для поступления в консу кроме умения играть и «корочек» требовалось в обязательном порядке участие в различных концертных и конкурсных мероприятиях.

— Сережа, подожди, пожалуйста, за дверью, — попросил Герман Иосифович, нутром чувствуя, что с таким дедом и до скандала недалеко, а вот скандалить при своем ученике, когда могла решиться его судьба, ему совершенно не хотелось.

Сергей, высокий плечистый, сказывались почти ежедневные тренировки в бассейне, подросток четырнадцати лет отроду, мягко улыбнулся деду, поклонился педагогу и вышел за дверь. Он знал, о чем хочет Герман Иосифович поговорить с его дедушкой. Тот несколько раз намекал ему, что этот разговор неизбежен, но Сережа просил его не делать это раньше…