– Вся возня вокруг вас прекращена, – добавил Толкунов.

«А вокруг вас?» – хотел я спросить, но не посмел.

Второй, и последний, раз мы встретились с Александром Николаевичем

Яковлевым тридцать лет спустя. В августе 1998 года, когда я работал специ-

альным корреспондентом в аппарате «Известий», пришла идея свести на га-

зетной странице людей, бывших при подавлении Пражской весны по обе

стороны, попытаться понять, как за треть столетия трансформировались

(если трансформировались) их взгляды. Среди тех, кто нас интересовал, был

и Яковлев. Академик, депутат парламента, один из ближайших к Горбачеву

«прорабов перестройки», он возглавлял комиссию по реабилитации жертв

политических репрессий, имел дюжину других общественных постов, хотя

прежнего могущества больше не было. Когда я назвал в телефонную трубку

свое имя, в его памяти оно вряд ли связалось с конкретным эпизодом, в пар-

тийной практике одним из множества, а для меня едва не ставшим изломом

жизни.

Он не узнал меня. Мало ли кого на своем веку он отчитывал. Но взгляд

из-под больших очков был пристален и цепок. Мы представились друг другу,

как при первом знакомстве. Он все еще окал на ярославский манер, но уже

слабее.

И тут я услышал неожиданное.

Сколь ни сложны были отношения внутри партийной верхушки, каки-

ми скрытными ни выглядели они со стороны, можно было ожидать, что под-

готовкой военной акции в Чехословакии с привлечением до полумиллиона

солдат и чреватой европейским пожаром, займутся идеологи, способные

убедить своих и чужих в ее вынужденной необходимости. Но даже для пер-

вого заместителя заведующего отделом пропаганды ЦК все было, по словам

Яковлева, как гром среди ясного неба. Пропагандистское обеспечение с са-

мого начала «возложили на органы безопасности и военную разведку» 18.

Утром 21 августа, когда Яковлева вызвал П.Н.Демичев, войска уже были

в Чехословакии. В кабинетах говорили только об этом. Одни со злорадством

(«Давно пора!»), другие со скепсисом («Кто знает, как ответит Запад!»), а

уверенные, что это ошибка руководства, такие тоже были, молчали, чтобы

не навлечь на себя беды. «По решению Политбюро тебе нужно сегодня выле-

теть в Прагу. С тобой летит группа журналистов», – сказал Демичев. «А что

делать-то?» – не понимал Яковлев. «Там Мазуров, он объяснит». На аэродро-

ме у военного транспортного самолета его ждали двенадцать заместителей

главных редакторов и обозревателей ведущих газет, журналов, радио и те-

левидения, с ними семьдесят связисток. Предстояло действовать, исходя не

из знания обстановки, а только руководствуясь задачей донести до чехов и

до народов мира неоспоримую советскую правоту.

«Когда самолет приземлился в Миловицах и мы выехали на улицы го-

родка, у меня внутри все оборвалось: на жердях раскачивались повешенные

муляжи советских солдат. А на воротах масляной краской: “Ваньки, убирай-

тесь к своим Манькам!” Мы были воспитаны в духе дружбы, я по характеру

человек наивный, мне хочется верить: если товарищество, так товарище-

ство, единство, так единство. Увиденное не вмещалось в голове; сюрреали-

стическое зрелище – чучело нашего солдата на виселице – меня окончатель-

но добило. Вроде и должность у меня высокая, но, видно, я запоздалый в

этом отношении ребенок. Я вдруг оказался в первом классе реальной поли-

тики».

На болгарских бронетранспортерах группу перебросили из Миловиц в

Прагу, в советское посольство. Там все чем-то руководили, куда-то бежали,

звонили, пересказывали друг другу слухи. Как стало ясно, первая задача

группы – быстрая передача в Москву, для средств массовой информации, со-

общений о замене прежней власти новым «рабоче-крестьянским правитель-

ством» и материалов в поддержку этих перемен. Когда затея провалилась и

листовки в поддержку нового правительства сожгли, московские пропаган-

дисты стали искать другую работу. В состав группы включили жившего в

Праге радиоинженера Генриха Юшкявичуса, советского представителя в

Международной организации по телевидению и радиовещанию. Он помог

пустить бездействовавший на холме Цукрак, вблизи Праги, мощный пере-

датчик и в первое время, не имея других кассет, крутить биографические

фильмы о Людвике Свободе. Это все же пристойнее, чем затея политработ-

ников воинских частей: те разъезжали на бронетранспортерах по улицам,

люди им плевали в лицо, а они разбрасывали доставленную из Москвы газе-

ту «Правда» с репортажами о том, как по-братски встречает население совет-

ских воинов.

Червоненко давал Яковлеву указания готовить для печати дезинфор-

мацию. Яковлеву делать это не хотелось, он пошел к Мазурову. В отличие от

посольских работников с их жесткой позицией во всем Мазуров был мягче,

деликатнее. Он пригласил посла и сказал обоим: «Давайте разделим: один

занимается дипломатией, другой идеологией. Не будем смешивать».

«Едем на Вацлавскую площадь; там все бурлит. Молодые и старые пра-

жане обступают наших танкистов: “Зачем вы пришли? Мы тоже за социа-

лизм, хотим защитить его от сталинизма, от бюрократизма. .” Слушаю и ду-

маю: я тоже хочу этого, и говорю об этом чехам. А в ответ: “Так какого черта

вы пришли? Что вы тут делаете?”

Кто-то мне сказал, что в провинции неспокойно. Я предложил ребятам-

журналистам выехать за город, в сельскую местность. Миша Сагателян по-

ложил на колени автомат, мы поехали в поселок, где стояли наши танки.

Смотрим, на танке сидят наши солдаты и чешские девчонки, шутят, разгова-

ривают, Вечером, оказывается, у них танцы. Потом пришло сообщение о дра-

ке между нашими военными и местным населением. Первая мысль была:

бьют советских солдат. Оказалось, чешские ребята подрались с танкистами

из-за девчонок.

Прошло семь дней; мы возобновили выпуск “Руде право”, из Дрездена

везли листовки и воззвания на чешском языке. Больше делать было нечего.

Прихожу к Мазурову: мне пора возвращаться. “Ну что же, – говорит, – я тебе

не начальник”. Я вернулся в Москву к прерванной работе по подготовке но-

вой Конституции СССР.

Работаем на даче в Волынском. Вдруг звонит Черненко, заведующий

общим отделом ЦК. “Я слышал, ты в Чехословакию летал?” Я говорю – да… И

начинаю рассказывать о впечатлении. Бессмысленно воевать против Дубче-

ка: надо или поддерживать власть или оккупировать по-настоящему, вво-

дить комендантский час и т.д. Вспоминаю о пьяном шалмане в посольстве,

как по территории бродил непросыхавший Кольдер, еле держась на ногах,

грозя “поддать мировому империализму”. Черненко прерывает меня: “Будь у

телефона, я перезвоню”. Минут через пятнадцать звонит: “Через сколько

времени ты можешь быть у Леонида Ильича?” Я как был в спортивном ко-

стюме, так и поехал на дежурившей машине в ЦК.

Брежнев принял сразу же: “Ну, рассказывай…” Слушает внимательней-

шим образом. Дубчек, говорю я, фактически признанный лидер, он просто

романтик, его и его команду лучше оставить в покое. По-моему, в случив-

шемся много надуманного, резкие движения сейчас вряд ли оправданны,

надо искать другой путь. Брежнев не перебивает, не спорит. Рассказываю о

впечатлении, поразившем меня: в нашем посольстве генералам КГБ

Н.С.Захарову (первый заместитель председателя) и Г.К.Циневу (заместитель

председателя) всюду мерещатся западные немцы, на каждом шагу они видят

“происки” НАТО, постоянно “предотвращают” диверсии на железных дорогах

и “провокации”. Ужас слушать. Умышленно нагнетают страх и дезинформи-