руют Москву. Этим они занимались и прежде, влияя на принятие решения о

вводе войск. В событиях оба сыграли огромную разрушительную роль.

Брежнев молчит, хотя генерал Цинев, начальник 2-го Главного управ-

ления (контрразведка), в КГБ его человек, напрямую его информировавший,

пользующийся его доверием. Они в близких отношениях, но я этого не знал.

“Спасибо тебе, – говорит Брежнев. – Только прошу тебя, не рассказывай об

этом Косыгину”. До сих пор не могу понять, какую струну задевал мой рас-

сказ в их спорах между собой».

После возвращения из Чехословакии Яковлев работал над текстом но-

вой Конституции и параллельно над постановлением ЦК «О повышении по-

литической ответственности журналистов» (когда я и попал ему под горя-

чую руку), но случился эпизод, едва не стоивший ему карьеры. Позвонил

секретарь ЦК К.Ф.Катушев: «Слушай, надо новую чехословацкую “Белую кни-

гу” создать» 19. Сослался на обмен мнениями на Политбюро, но похоже, что

мысль ему самому пришла в голову. В отделе пропаганды привлекли ученых-

богемистов, стали переводить «Черную книгу», как назвали «Семь пражских

дней. 21–27 августа 1968 г.» 20. и готовить второй выпуск «Белой книги».

«Черную» выпустили в переводе в трех десятках экземпляров (членам По-

литбюро, в отделы ЦК, а также КГБ, ГРУ, министрам, руководителям средств

массовой информации). Яковлев расширил круг адресатов по своему усмот-

рению.

«И вот идет заседание Секретариата ЦК. Сижу, слушаю, жду, когда эта

бодяга закончится. Наконец, Суслов, который вел заседание, объявляет: “Все,

повестка дня исчерпана”. И поворачивается ко мне: “А вы останьтесь”.

Уткнулся в бумагу. “Ну, как тут у нас написано: “О самовольной рассылке зам.

зав. отделом пропаганды ЦК КПСС тов. Яковлевым А.Н. книги “Семь праж-

ских дней. 21–27 августа 1968 г.”, содержащей грубые антисоветские из-

мышления…” Меня как обухом по башке. А он ко мне: “Что за книгу вы рас-

пространяете?”

Я смотрю на Демичева и Катушева, оба опустили головы, молчат. За-

писку, потом выяснилось, написал Голиков, помощник Брежнева. В книге,

изданной после вторжения сторонниками Пражской весны, были слова и о

Брежневе, понятно, какие. Суслов поворачивается к Аветисяну, заместителю

заведующего общим отделом ЦК: “Ну, а кому же он послал-то?” Вот, отвечает,

двадцать семь адресов. Секретариат ЦК, члены Политбюро, отделы. . “Так

что, у нас от них секреты, что ли?” А мне заметил: “Вы все-таки будьте поак-

куратней!” Видимо, он хотел сказать – на кой черт ты там оставил про Бреж-

нева?!»

История с «Черной книгой» и «Белой книгой» на этом не закончилась.

Вчитавшись в перевод «Семи пражских дней…» («Черной книги»), заве-

дующий отделом пропаганды ЦК КПСС В.И.Степаков сопроводил рассылку

членам руководства партии предупреждением: «Книга содержит грубые,

клеветнические антисоветские и антисоциалистические измышления. По

сообщениям иностранной печати, книга передана для издания в западных

странах» 21.

В недрах ЦК стали готовить «Ноту Советского правительства прави-

тельству ЧССР». В материалах сборника «Семь пражских дней…», указывал

документ, «в развязной форме, нередко с применением непристойных выра-

жений, опорочивается внешняя и внутренняя политика Советского Союза.

Дело доходит до того, что СССР сравнивают с империалистическими госу-

дарствами, называют “жандармом Европы”. Используя трафаретные измыш-

ления антикоммунистической пропаганды, составители сборника пытаются

приписать советскому народу “бесчеловечность”, “диктат”, “варварство”,

“зверство”, “проведение политики массового уничтожения чехословацких

граждан”. Страницы сборника наполнены клеветой на Советские Вооружен-

ные силы. Во враждебной манере изображаются советские официальные ли-

ца».

Организатором книги, напомню, был директор Института истории че-

хословацкой Академии наук член ЦК КПЧ И.Мацек. Это позволяет, говорится

в ноте, сделать вывод, что «в антисоветской кампании, продолжающейся до

сих пор в Чехословакии, участвуют чехословацкие официальные учреждения

и лица, занимающие влиятельное положение в системе формирования обще-

ственного мнения, а распространители антисоветской стряпни располагают

широкими возможностями и средствами для своей грязной работы» 22.

Академик Иосиф Мацек, напомню, друг Ганзелки и Зикмунда.

Судьба второго выпуска «Белой книги» оказалась еще плачевнее. Как

следует из архивных документов, книга была издана в феврале 1969 года

под названием «К событиям в Чехословакии. Выпуск второй», но в ней снова

оказались тексты, советскому руководству неприятные, и тираж уничтожи-

ли. «Мы заверяем, – напишут чиновники общего отдела ЦК КПСС, – что нами

приняты необходимые меры, исключающие возможность подобных случаев

в будущем» 23.

…Пора прощаться. Яковлев поднимается, но медленно, как будто не до-

говорил что-то важное. Провожает до дверей и у порога:

– Хотите знать, в чем главная наша беда?

И тихо, как сокровенное:

– В нежелании положить ухо на землю, послушать, что нам говорит

земля…

Похоже, под конец жизни в партийном функционере проснулся сын

ярославских крестьян, сильно окающих, ходивших за плугом по чистому по-

лю, под голубым небом, вдоль белых берез, и живших, как далекие предки,

по простым и справедливым законам. Проснулся запоздало. Он стоит, ма-

ленький, с надвинутыми на кончик носа большими очками, смотрит сквозь

стекла настороженно, словно ждет напоследок подвоха. Я ухожу довольный,

что не напомнил ему о нашей встрече на Старой площади осенью 1968-го,

когда едва уцелел.

Осенью 1968 года в русскую и чешскую лексику вошло редкое до той

поры слово с латинским корнем «нормализация». Старые словари его не

знали; у В.Даля ближе других к нему – «нормальное состояние», то есть

«обычное, законное, правильное, не выходящее из порядка, не впадающее ни

в какую крайность».

Понятие, этим словом выраженное, в устах кремлевских идеологов

подразумевало не вывод чужих армий из страны, что как раз было бы закон-

ным, правильным, не выходящим из порядка, а полное вытеснение из чехо-

словацкой политики строптивой национальной элиты, ее замену на послуш-

ную просоветскую, способную заставить замолчать свой взбудораженный,

не ко времени разговорившийся народ. Как им было понять друг друга?

То, что для малого европейского этноса выглядит унижением, нацио-

нальной катастрофой, для державного восприятия – эпизод на пути заве-

щанного предками исторического собирания и удержания соседних земель.

По воспоминаниям З.Млынаржа, на московских переговорах Брежнев объяс-

нял чехословацкой делегации: ваша страна лежит на территории, на кото-

рую во время Второй мировой войны ступила нога советского солдата; мы

заплатили за нее огромными жертвами и уходить не собираемся. «В его мо-

нологе содержалась одна простая идея: наши солдаты дошли до Эльбы, и по-

тому сейчас там наша, советская граница» 24.

Общественная атмосфера для многих чехов и словаков становилась

удушающей; все труднее было заниматься предпринимательством, выез-

жать за рубеж; утрачивался интерес к публичным дискуссиям, еще недавно

жарким, когда на улице собирались толпы, а ораторы выступали с балкона

второго или третьего этажа, и если бы кто-то, не в меру темпераментный,

сорвался вниз, его подхватили бы сотни рук. Теперь дискуссии были скучны,

выкрики бессильных одиночек не трогали сильно поредевшую уличную

толпу. Люди старались держаться от власти подальше. Потерявшие работу