вование? Да ведь часто в деталях и проявляется суть – деформация психиче-

ского здоровья людей и общества в критические моменты их истории, их

судьбы.

«Рано утром в здание безопасности вошли советские десантники. Их

было много в коридорах, на лестницах, у входа. В руках автоматы и ручные

пулеметы. А мы сидим в своих кабинетах, выполняя прозвучавшую по радио

просьбу Президиума ЦК: не оказывать сопротивления. Переходим из каби-

нета в кабинет, совещаемся, что делать. Самое разумное – не провоцировать

открытие огня. Так прошел день.

Вечером 22 августа, оставаясь за старшего (Грубый еще был в отпуске),

я подписываю приказ по управлению: подчиняемся только президенту, пра-

вительству, съезду партии, проходившему в этот день на Высочанах; мы не

исполняем приказы оккупационных войск: будем стараться уберечь от про-

вала свою мировую агентурную сеть. Это самое важное, что есть у нацио-

нальной безопасности. Нет гарантии, что секретные документы не похитят

Риппл и его приятели. По телефону, телексу, открытым текстом передаю

приказ во все службы безопасности страны».

В кабинете снова появляется Риппл, кладет на стол пистолет. «Я знаю,

что выгляжу предателем и меня надо отдать под трибунал…» «Не валяй ду-

рака, – сказал Форманек, – возьми свой пистолет, придет время, разберемся».

Риппл исчез, больше его не видели.

«Тем же вечером сотрудники управления собираются в кинозале. Че-

тыре сотни человек. Зал битком набит. Я зачитываю приказ. Люди подходят

к микрофону и рассказывают, как их вынуждали сопровождать советские

танки к зданиям ЦК партии, правительства, редакциям радио и газет. Неко-

торым это поручали в полдень 20-го, за двенадцать часов до ввода войск.

Люди каются, повторяя, что их обязывали Шалгович и Риппл.

Одной группе, человек пятнадцать, еще в десять вечера приказали быть

в аэропорту Рузине, занять контрольные службы, наблюдать, чтобы не было

помех при посадке первого самолета. Так бывало при встречах особо важных

персон; группа не знала, кто летит на этот раз. Из первого самолета выпрыг-

нули десантники, заняли службы управления полетами, стали выталкивать

автоматами их самих, чехословацких чекистов: “Пошли вон!” Чекисты, вла-

девшие русским не слишком хорошо, переспрашивали, куда советские со-

удруги просят переместиться».

Форманек оставался в своем кабинете двое суток.

В ночь с 22 на 23 августа в кабинет вошел советский полковник, с ним

лейтенант и солдаты. Форманека вывели из здания, посадили в бронетранс-

портер, повезли на Летну. Там под конвоем сопроводили в главное здание

министерства внутренних дел, оставили в пустой комнате, поручив охрану у

дверей советскому солдату с ручным пулеметом.

Так Форманек провел еще два дня.

26 августа в 3.30 утра советский офицер и солдаты снова посадили

Форманека в бронетранспортер. Там уже сидел майор Янкерле. Форманеку

показалось, что их везут в тюрьму Рузине, расположенную в том же районе,

что и аэропорт. Он хотел было заговорить с Янкерле, но офицер прикрикнул:

«Ни слова!» Форманек будет вспоминать это утро, как самое кошмарное в

жизни: брезжил рассвет, город в клубах сырого тумана, пришла мысль, что

их везут на расстрел.

Когда пленников вывели из бронетранспортера, они увидели над собой

крыло военно-транспортного самолета. Их подняли по трапу. Вдоль фюзе-

ляжа, спинами к стенке, сидели заместитель министра Станислав Падрунек,

помощник министра Ладислав Пешек, начальник отдела контрразведки Ми-

лан Хошек… Появился знакомый советский полковник, с ним молоденький

лейтенант с хорошим чешским языком; потом оказалось, лейтенант учился

на философском факультете Карлова университета. Когда Форманек собрал-

ся поприветствовать коллег привычным «Агой!», полковник оборвал: «Толь-

ко по-русски!»

В шесть или семь утра самолет оторвался от земли. Увидев в иллюми-

натор ландшафт с угольными бассейнами, Форманек спросил полковника, на

сколько часов перевести стрелки. «Не надо переводить, – успокоил полков-

ник, – вы летите не в СССР».

Самолет приземлился под Дрезденом.

Их повезли на окраину города, разместили, судя по всему, в явочной

квартире КГБ. Некоторое время спустя перевезли в гостиницу советского во-

енного гарнизона. Развели по комнатам, подходить к окнам запрещалось. У

каждой двери и у окон дежурили солдаты.

Во второй половине дня знакомый полковник привел напарника, тоже

полковника. «Это ваш следователь». Форманек вспылил: «Я не арестант, вы

не смеете обращаться со мной, как с преступником!» Следователь смотрел на

Форманека с усмешкой. «Вам бы лучше помолчать. У вас в стране контррево-

люция, а вы здесь. Нужны ли юридические формальности?» Из вопросов бы-

ло ясно, что следователь осведомлен о каждом. Видимо, советским следова-

телям помогали чехословацкие чекисты из провинции. Следователь был ха-

моват, относился к так называемому типу «злодеев», и по законам жанра его

должен сменить другой следователь, из «интеллектуалов»; подследствен-

ный, доведенный первым до отчаяния, теперь скажет, что требуется.

«Интеллектуал» не заставил себя ждать.

Нового следователя занимала не контрреволюция, не связи чехов с За-

падом, а сама личность Форманека. Почему человек с его образованием и

опытом сам не может разобраться, что в стране происходит; интересовало не

что чекисты делали, а почему так думали. К пленным не применяли насилия,

не повышали голос, не вытягивали признаний, как бывало при политиче-

ских процессах в Восточной Европе пятидесятых годов и как можно было

ожидать теперь, а допрашивали вяло, словно тянули время. Ждали указаний

из Москвы, а их, видимо, не было; Центр выжидал, подпишет ли дубчеков-

ское руководство «московский протокол». Группа Форманека была заложни-

ком кремлевских переговоров.

Форманеку пришла пора снимать гипс. Солдат повел в советский воен-

ный госпиталь. В рентгенкабинете русская медсестра предложила конвоиру

выйти за дверь: здесь возможно облучение. Когда солдат скрылся, женщина

зашептала: «Кто вы? Почему здесь? Что у вас происходит?» Форманеку, давно

не встречавшему интереса к себе, так хотелось поговорить, рассказать, рас-

спросить. Но никому из русских он больше не верил.

Было 9 сентября, когда за чехословацкими чекистами снова пришел со-

ветский полковник: «Собирайтесь в Прагу!» «Переводят в чешскую тюрьму?»

– спросил Форманек. «Ну что вы, товарищи, – сказал полковник. – Вы воз-

вращаетесь к работе, на свои посты. Будем и дальше крепить дружбу наших

органов…»

Советский полковник вряд ли знал, что в те дни на столе Брежнева бу-

дут «Некоторые замечания по вопросу подготовки военно-политической ак-

ции…», а в них программа взаимодействия советских и чехословацких спец-

служб на период «нормализации». Важнейшая задача видится в «установле-

нии действенного контроля над органами МВД. Устранение Павела лишь в

незначительной степени ослабило позиции правых в МВД. Этот важнейший

государственный орган до сих пор остается важнейшим рычагом контррево-

люции. Цель не будет достигнута, если органы МВД будут просто нейтрали-

зованы. Их необходимо заставить работать над укреплением основ социа-

лизма, вести решительную борьбу как с происками иностранных разведок,

так и с внутренней контрреволюцией. Без кардинальной чистки невозможно

стабилизировать положение в стране, но эту чистку мы должны проводить

руками чехов, т.е. руками органов МВД…

В органах МВД должна быть проведена кардинальная чистка, и эту ра-