пали четверо: два офицера госбезопасности, сотрудник министерства куль-

туры, корреспондент чехословацкого радио. К ним подослали провокатора.

«Следователем был мой приятель. «Франтишек, – спросил я. – Ты можешь

мне сказать, что там на самом деле?» «Чепуха, – ответил он, – за это не сажать

надо, а надрать уши, чтобы не болтали».

Я кинулся к начальнику управления. Наши товарищи, стал я доказы-

вать, видно, заскучали без скандалов, нельзя сажать невинных, компромети-

ровать органы! Начальник поднялся: «Ты, Форманек, видно не созрел до по-

нимания дел государственной важности. С такими взглядами мы не обеспе-

чим национальную безопасность».

Форманека уволили; три года он перебивался случайными заработка-

ми, никакой работой не гнушаясь, только бы прокормить семью. Он часто

вспоминал подругу Аду, недоумевая, как получилось, что девушка, далекая

от политики, прозрела раньше, чем он?

С началом Пражской весны безработного разыскали, предложили вер-

нуться в органы. «Видишь, теперь другие времена, нужны честные люди. У

тебя французский, немецкий, русский, немножко английский… Хочешь в

разведку? Или продолжишь работу над концепцией?»

В июле возвращенный подполковник стал заместителем Иржи Грубого,

начальника управления чехословацкой национальной безопасности. Сам по

себе хороший человек, начальник пришел из министерства внутренних дел,

в специфике органов не очень разбирался, и профессионал Форманек тянул

воз. В своем кругу чекисты откровенно говорили о ситуации, огорчались

натянутым отношениям с СССР, но возможность ввода чужих войск никто не

допускал. Форманек по-прежнему отвергал советы коллег начать продумы-

вать систему защиты от стран Варшавского договора.

Все бы шло своим чередом, когда бы в конце июля у себя на даче он не

сломал ногу. Две недели провалялся в госпитале, и хотя опирался на косты-

ли, все-таки можно было передвигаться. В августе работа над концепцией

продолжалась; думали, как без ущерба для безопасности наполовину сокра-

тить штат сотрудников, вывести школы, редакции газет, учреждения куль-

туры, спортивные клубы из сферы повышенного внимания органов, свести

там к минимуму агентурную сеть.

Всем мешало чрезмерное присутствие в чехословацких органах совет-

ских спецслужб. Офицеры КГБ работали с чехами в одних кабинетах, со сво-

ими секретарями и переводчиками; это многих задевало. Сотрудники чехо-

словацкой безопасности передавали секретную информацию советским

офицерам, минуя свое руководство, а советские офицеры давали указания

чехословацким сами, напрямую. Говорят, со времен Готвальда повелось со-

общать представителям КГБ информацию раньше, чем собственному руко-

водству. Форманек и его сотрудники вынашивали предложение, казавшееся

разумным и не обременительным для советской стороны: вывести офицеров

КГБ из-под крыши чехословацкого управления, разместить их на террито-

рии посольства или других советских организаций. В середине августа об

этом заговорили с советскими товарищами. Понимали, что это не понравит-

ся, но не представляли, до какой степени.

В органы теперь чаще приходили молодые, из чехословацких учебных

заведений. Только один из заместителей начальника управления, Йозеф

Риппл, учился в Москве и чувствовал себя скорее офицером КГБ, нежели че-

хословацкого управления.

Вспоминает Зденек Форманек:

«Двадцатого августа я задержался на работе до позднего вечера. Мы,

трое офицеров, вносили последние поправки в концепцию. Теперь это вспо-

минается как сумасшествие: сотрудники национальной безопасности лома-

ют голову над тем, как перестраивать работу, не догадываясь, что в эти са-

мые часы чужие войска переходят государственную границу. В 11 часов ве-

чера в кабинет врывается Йозеф Риппл. Лицо бледное, в дрожащей руке пи-

столет, голос срывается: “На территорию Чехословакии вступили советские

войска. По приказу Шалговича я всех вас беру под охрану!”».

Полковник Вильям Шалгович, заместитель министра внутренних дел,

руководил службами безопасности. Как потом выяснится, в августовские дни

он работал на советское посольство и КГБ. Полковник и его люди, в том чис-

ле Риппл (об этом напишут газеты), заранее подготовили «мероприятия по

безопасности», чтобы вторжение прошло без помех; предусматривались

изоляция или ликвидация руководящих деятелей страны, аресты потенци-

альных противников ввода войск 34.

«Мне показалось, бедный Йозеф пьян или сошел с ума. Мы тоже были

вооружены, но пистолеты хранили в сейфе, в портфеле, в ящике стола. Что

делать? У меня к тому же нога в гипсе. Риппл не унимается: “Все остаются на

своих местах. Не двигаться. Я запираю вашу дверь на ключ!” Мы слышим

щелчок дверного замка. Бросаюсь к телефону, звоню в канцелярию Шалго-

вича. Его секретарь лейтенант Йилек ничего не понимает: “Это какая-то

ошибка, сейчас открою вашу дверь, а вы разберитесь у Шалговича”. Когда мы

приближались к кабинету Шалговича, от него вышли начальник чехосло-

вацкой контрразведки (кажется, по фамилии Ставинога) и два советских то-

варища в штатском; похоже, советники КГБ.

Шалгович возбужден. “Садитесь, друзья. Президиум ЦК КПЧ пригласил

советские войска, и они пришли!” Я усомнился: “Неужели Президиум? И Дуб-

чек?” “Да, сам Саша пригласил!” Он называл Дубчека по имени, намекая на их

близость. Я ничего не понимал. Он повернулся к моим сотрудникам: “Вы еще

не очень опытны, а товарищ Форманек пока с больной ногой, так что в эти

дни вам лучше не работать, вы можете оставаться с нами, но ни во что не бу-

дете вмешиваться. Я приказал Рипплу делать все, что надо”. И снова ко мне:

“Вы все же будьте на месте, я вас прошу”.

В голове все смешалось. Как мог Президиум ЦК партии так поступить?

Совсем недавно нас уверяли, что мы суверенное государство, с советской

стороной решаем вопросы вместе. И что же?

У Шалговича мы были вчетвером: мой заместитель майор Ярослав Ян-

керле, капитан Станислав Прокоп и юрист Вратный, в звании капитана, имя

не помню. Мы вернулись в кабинет, кто-то принес бутылку вина, после по-

луночи включили радио. В час ночи слышим: “Ждите важное сообщение…

Важное сообщение!”

И тревожный голос диктора: “Передаем обращение Президиума ЦК КПЧ

ко всему народу Чехословацкой социалистической республики…”

Мы хотели выключить, все уже знали от Шалговича, но диктор вдруг

говорит что-то другое, противоположное тому, что мы слышали от Шалго-

вича: “…Президиум ЦК КПЧ считает этот акт не только противоречащим ос-

новным принципам отношений между социалистическими государствами,

но и попирающим основные нормы международного права…” Значит, никто

их не приглашал?

Они нарушили наши границы?!

Набираю телефон Шалговича. Трубку снова снимает лейтенант Йилек.

“Товарищ Шалгович говорить с вами не хочет” – и вешает трубку. Я понял:

полковник Шалгович предатель. Звоню домой министру Йозефу Павелу. До-

машние отвечают, что он в правительстве. Звоню туда. Ни Павела, ни Черни-

ка на месте нет.

Дозваниваюсь до заместителя председателя правительства Любомира

Штроугала. Говорю, что слышал от Шалговича и что сказали по радио: кому

верить? Спрашивает, какое радио мы слушали. Говорю, которое включено в

сеть. “И что там передали?” Я повторил. Подумав минутку, Штроугал сказал:

“Шалгович врет, верьте радио!”».

К чему здесь и дальше подробности, когда суть событий можно пере-

дать в двух словах, не задерживая внимания на деталях, тормозящих повест-