издана на чешском языке новая наша книга Тысяча и две ночи (выйдет она в Молодой

гвардии весной), недавно мы сдали в издательство рукопись следующего тома (Кон-

тинент под Гималаями – значит, Индия, Пакистан, Кашмир и Непал), а в грубых

чертах уже готова книга о Цейлоне. Но чтобы в нее попали самые свежие впечатле-

ния, мы перед сдачей в печать вылетим на несколько недель снова на Цейлон (следу-

ющий месяц), и сразу начнем работу над новым томом – Индонезией. Как ты видишь,

работа над книгами не идет столь вперед как маршрут сам – но так и надо!

Осенью мы были в Канаде, посмотреть, что такое ЭКСПО-67, о котором наша

печать постоянно информировала народ, так что Монреаль стал у нас чуть-чуть

центром всего мира. Конечно, было это очень интересно, и многие заключения, что

касается сравнений нашего и другого мира, были не очень положительные для нас.

Мир идет огромными шагами вперед, и у нас очень часто только говорится – а дело

не идет! Вот ты меня очень хорошо понимаешь и знаешь, где нам «тесные сапоги».

Я смотрю из окна и представляю себе Байкал – может быть, не очень большая

разница: наш сад белый, белый, снег везде, фазаны ходят около дома, но озера или

лучше сказать моря, Байкальского моря нету! Хотелось бы попасть на неделю, две,

три к вам, но еще не пора.

Чтобы перед началом работы над книгами о Союзе приехать снова и получить

самые свежие и новые впечатления, дополнения тех, которые мы увезли в 64-м, нам

надо выбросить из головы еще всю Индонезию и Японию. А потом – вперед!

Вот, Леня милый, я надеюсь, что ты поймешь это письмо, я попробовал по-

русски, но латинским шрифтом, поскольку у меня букв нету.

Передай привет Неле и Галке, позвони, прошу, и Виктору Демину, скажи ему,

что мы не забыли, но времени очень, очень мало, и если писать, то так, чтобы он

дождался книги о Сибири, о которой он мне говорил. И всем иркутянам привет,

большой привет и много успехов! Твой Мирослав 43 .

И еще одно, недавнее.

Письмо И.Ганзелки в Иркутск (20 мая 1968 г.). Ленька, милый, обнимаю тебя за

телеграмму и поздравления к первомайскому празднику. В последнее время я очень

часто вспоминаю тебя и всех близких и милых друзей – иркутян. И боюсь, что вы не

совсем правильно поймете, что у нас делается. В советских газетах пишут мало,

редко и не всегда с полным понятием. Это, конечно, огорчает много честных людей,

коммунистов, беспартийных, но в основном всех тех, которые любят и уважают

Советский Союз, и до сих пор думали о нем с полным понятием и доверием.

Ленька, это действительно положение нехорошее. Ты нас с Миреком знаешь.

Мы остались и остаемся такими, какими и были. Я в последние недели на очень бур-

ной публике несколько раз с удовольствием защитил дружбу к советским народам и

буду в этом продолжать, потому что дружбу и любовь менять нельзя. Но огорчает

меня, когда вижу, как много довольно высоко поставленных советских лиц поворачи-

ваются именно ко мне спиной и ищут дружбу среди тех, которые нанесли такой

ущерб и дружбе (действительной), и действительно социалистическому развитию

общества у нас.

Ну, ничего, Ленька, правда только одна. Время пройдет, и она проявится. Надо

работать и ждать. Хотелось бы уже продолжать работу у вас в СССР, но ответ-

ственные москвичи вдруг не знают, кто такой Ганзелка и Зикмунд, адрес потеряли.

Ничего, найдут, подождем. А все-таки было бы хорошо поговорить. По душам, как

следует. Ленька, обнимаю тебя, Макина и всех хороших друзей в Иркутске. Всегда

твой Юра 44 .

– Ребята, зайдите в дом! – зовет Нина. – Холодно!

Мы сидим и молчим, еще тесней прижимаемся под пледом плечами.

– Интересно, – говорит Виктор Федорович, – они из такой же, как у нас,

тоталитарной страны, с таким же аппаратом подавления, с тою же навязан-

ной идеологией. Но вот же выросли из нее, нормальные же люди! А? 45

…С Виктором Федоровичем мы встретимся 22 августа, оглушенные со-

общением о вводе наших войск. Он будет растерян и подавлен. Закрытость

его имени для прессы оберегала его от журналистов, которых в те дни обя-

зали привлечь авторитетных в области людей к публичной поддержке воен-

ной акции. Ко многим ученым, директорам заводов, писателям, художникам

приходили, но из близкого мне круга иркутян с «одобрением» не выступил

ни один. Люди предпочитали об этом не говорить, как о чем-то стыдном, не-

приличном. У местного начальства, по совести говоря, энтузиазма тоже не

наблюдалось; нехотя выполняли то, от чего невозможно было отвертеться.

– Вы знаете, – говорит Виктор Федорович, – я солдат, все делал и буду

делать для безопасности нашего государства. Без колебаний! Но та ночь,

письма из Праги… Что-то со мной происходит. Уже не могу все принимать на

веру. Спрашиваю себя: кому верить? А если все не так? 46

Под конец августа мне предстояло лететь в Москву. Перед поездкой еду

в Ангарск к Виктору Федоровичу. Мы заговорили о демонстрации семерки на

Красной площади. Он смотрит мне в глаза:

– Склоняю перед ними голову. И о нашей власти думаю, как эти ребята.

Но спрашиваю себя: а ты пошел бы с ними? Ты бы поднял своих рабочих, вы-

вел бы с плакатами на улицы? И отвечаю себе: нет, не пошел бы. Не вывел

бы. И не из трусости. Ребята на Красной площади отвечают за себя. А за мной

– город, комбинат, семь тысяч рабочих. И это, елки-палки, какая ни есть, моя

родина.

Ему кажется, что я не вполне улавливаю связь.

– Понимаете, я вырос внутри этой системы, стал ее винтиком. Всю

жизнь ей служу, надеясь, что этим служу родине. Не будем говорить о разни-

це между брежневской властью и родиной; я понимаю разницу, но разделить

эти два понятия не готов. Не я выбирал эту систему, многое в ней меня не

устраивает, вы знаете. Но оказавшись смолоду внутри, я всеми потрохами ее

укрепляю, веруя, что этим укрепляю родину. И буду это делать впредь, что-

бы никто не превосходил наш народ в силе и не обращался с нами высоко-

мерно. И какая бы ни была в стране сегодня власть, что бы я ни думал о ней,

поперек не встану. Слишком многое пришлось бы ставить на кон. Отвагой

ребят, повторяю, восторгаюсь. Военную акцию не одобряю. Чехов понимаю и

сочувствую. Но с протестом на Красную площадь не пойду. . 47

Виктора Федоровича не станет 12 мая 1987 года.

За гробом директора атомного комбината будет идти 250-тысячный

Ангарск. В городе появится улица имени Новокшенова, лауреата Государ-

ственной премии, крупного организатора атомной промышленности, рус-

ского интеллигента и патриота. Он верил, должен был верить властям, иначе

прожитая жизнь для него теряла бы смысл. И все-таки, даже в нем что-то по-

колебала Чехословакия 1968 года; тогда в первый раз пришла ему в голову

мысль, потом до конца дней не дававшая покоя: а если все не так?

Фотографии к главе 3