много лет в любое время года, хоть в проливной дождь, дважды в неделю
приходит к могиле возложить цветы, убрать опавшие листья. Это его поклон
русской литературе, духовному величию нации. Но его ровесник, старик-
солдат в электричке, говорил вагону о другом, для него горьком, и как нужно
зачерстветь, чтобы не уловить в словах подвыпившего человека обиду, хотя
вряд ли он сам точно знает, на кого. Представляю, хочу представить, как же
устал старый защитник Отечества, освободитель Европы, если из него ушла
гордость гражданина лучшей в мире страны; она всегда в нем была, держала
незадавшуюся жизнь. Открыть на все вокруг глаза, это как самому табуретку
выбить у себя из-под ног на эшафоте.
В 1998 году, уже после распада СССР я двое суток трясся в кабине гру-
женного углем грузовика по Памирскому тракту. Водитель, старый таджик-
исмаилит из Хорога, центра Горного Бадахшана, всю дорогу молчал, попытки
заговорить встречал с неприязнью, а на второй день, когда миновали высо-
когорный пыльный Мургаб, его прорвало: «Зачем вы украли у меня роди-
ну?!» Я ничего не понимал. «В Монголии, Китае, Афганистане меня спраши-
вали: «Откуда ты?» – «Из Советского Союза». «О, большая страна!» – смотре-
ли с уважением. А теперь? «Из Горного Бадахшана…» – «Это что? Где? Близко
от чего?!»
С тех пор, как в ХIII веке русские князья покорились кочевникам, при-
шедшим из глубин азиатского пространства, и стали вести свои обозы в их
далекую столицу Каракорум, а потом в Сарай на Нижней Волге, столицу Зо-
лотой Орды, принимать из рук монгольских ханов ярлыки на свое княжение,
таинственные пространства уже тогда возбуждали русских людей непонят-
ной манящей широтой. Опьянение вдруг распахнувшимся миром три столе-
тия лепило русский национальный характер; он приспосабливался к незна-
комой внешней среде, освобождался от трепета перед опасностями, был тер-
пелив и непредсказуемо взрывчат, часто через край, в жестоких стычках или
в веселом застолье. У русских князей появлялись жены-монголки из родови-
тых семей, от них пошли скуластенькие и слегка темнокожие наследники,
среди русской знати и духовенства появлялись обращенные в христианство
выходцы из монгольских (татарских) семей.
Не я один задумывался, в какой мере русская солдатская масса, при-
шедшая в Прагу, ощущала себя исторической частью России, ее армии.
С одной стороны, они потомки дружины Ермака, двинувшейся в ХVI ве-
ке на восток за пушниной, приводя «под государеву руку» местные племена
и роды, еще не успевшие сложиться в народности. За полвека русские люди
закрепили за собой бассейны сибирских рек от Урала до Тихого океана; каза-
ки, стрельцы, крестьяне рубили избы и брали в жены молодых аборигенок.
Они стали предками особого типа русского сибирского населения, сохранен-
ного до наших дней: людей славянского облика с суженными черными гла-
зами, у которых мятежная русская душа уживается с азиатской созерцатель-
ностью, неспешностью, невозмутимостью. Новые ощущения входили в рус-
ский народный характер и рождали несовместные черты – от способности
блоху подковать до непонятного европейцу разгильдяйства. Бескрайние
пространства усиливали тягу к сближению племен и народностей; эту тягу
одни назовут «собиранием земель», другие в ней увидят импульсы к новым
экспансиям как к залогу преуспевания государства. Их потомки в солдатской
форме будут сидеть на броне танков, изумленно разглядывая Прагу, давая
умствующим публицистам повод назвать их внезапное появление встречей
Европы и Азии.
С другой стороны, в солдатах 1960-х годов не было ничего от амбиций
русских воинов петровской и послепетровской России, особенно поры 1812
года, когда война была воистину народной и от их штыка бежали дотоле
непобедимые полки Наполеона. Но после громких побед было и поражение в
русско-японской войне 1904-1905 годов; разгром от маленького островного
государства надолго поколебал самомнение армии и надежду на успех, пока
нет стимула всем миром защищать отечество. Наступательный дух возрож-
дали большевики: с начала 1920-х годов в коминтерновских военных лаге-
рях в Сибири готовили монгольские, китайские, корейские, тибетские, аф-
ганские, индийские, японские боевые отряды, способные в своих странах
раздуть «пожар мировой революции». Это удалось только в кочевой Монго-
лии. Приготовления и локальные войны на разных континентах, которые
вел Советский Союз, для российского народа не были священными. Высо-
чайшее чувство любви и самопожертвования всех охватило только при
нападении гитлеровской Германии; у меня хранятся письма отца с фронта, и
я знаю, о чем пишу.
А советских танкистов в Чехословакии в 1968 году что могло вдохно-
вить, возвысить их души до состояния, которое в Отечественную войну при-
ходило к людям само, не дожидаясь приказов, политбесед, трибуналов? Что
надо «положить конец нарастанию кризиса в братской cтране»? Отвести в
ней «угрозу социалистическим завоеваниям»? Сместить неугодных Кремлю
Дубчека, Смрковского, Кригеля? Опередить чужие армии и вторгнуться в Че-
хословакию?
И свою жизнь отдать за это?
Я помню, как прилетел в Мозамбик важный партийный функционер. На
собрании в посольстве он с гордостью говорил о том, что никогда еще в сво-
ей истории Россия не закреплялась так далеко от Кремля – на южных рубе-
жах Африки. Мы добрались сюда, продолжал он, с военной техникой, воен-
ными советниками, гражданскими специалистами, и не намерены отступать.
Мы пришли навсегда. «Отныне здесь южный форпост нашей Родины!» Его
так распирал патриотизм, что не оставлял времени подумать, зачем русско-
му мужику и его семье «форпост» на бедном чужом материке.
Никто не вправе упрекнуть безответных солдат, выполнявших приказ
командования. Они не ожидали, что чехословацкая армия не будет им ни в
чем препятствовать, станет наблюдать за ними из казарм, и войска НАТО
останутся на своих местах, не двигаясь, не собираясь с ними соперничать. И
полумиллионная армия пяти стран с танками, артиллерией, авиацией, со
всей своей боевой мощью, вторгшись в маленькую страну посреди Европы, к
изумлению чехов и словаков и к полной растерянности российских солдат и
офицеров, не имела представления, что в оккупированной стране делать
дальше. Когда первое оцепенение прошло, их никто не боялся. Вспомним:
люди смеялись над ними.
Такого психического надлома российская армия еще не знала.
С ним придется воевать в Афганистане и в Чечне, а там не чешский
менталитет; войны нам принесут тысячи цинковых гробов и массу солдат,
молодой цвет нации, покалеченный физически и психически.
В феврале 2003 года я прилетел в заснеженный Улан-Батор. С монголь-
скими приятелями Доржи и Очиром мы ехали в машине от аэропорта Буян-
Ухаа по обледенелой дороге в город. Справа от дороги по белой степи брел
караван верблюдов; на первом восседал монгол в традиционном халате
(дэли) и в рыжей лисьей шапке с козырьком, опущенным на глаза. Покачи-
ваясь, он что-то кричал в мобильный телефон и громко смеялся. Может
быть, говорил с Парижем, Лондоном, Прагой – монгольские дети учатся в Ев-
ропе везде. Колокольчики на мохнатых шеях издавали однотонные печаль-
ные звуки; какое-то время они проникали сквозь стекла и слегка заглушали
радиоприемник. Но скоро мы обогнали караван. В машине шел неторопли-
вый разговор, мы не вслушивались в проходящие фоном приглушенные ра-
диоголоса. Вдруг слух уловил знакомое сочетания звуков, мгновение спустя
